Чтение 7–й страницы книги ~Песня Свон~

Хэннен был в наушниках, через которые к нему поступали донесения по мере их обработки. Президент наушники снял после того, как погибла НОРАД. Во рту у него был привкус пепла, и ему страшно было подумать о том черном чемоданчике, что располагался через проход от него.

Хэннен слушал отдаленные голоса командиров подлодок и пилотов бомбардировщиков, все еще охотившихся за мишенями или пытавшихся избежать поражения в быстрых яростных стычках на половине планеты. Морские силы обеих сторон были уничтожены, и теперь Западная Европа была меж огней наземных войск. Его внимание было приковано к далеким, призрачным голосам, плывшим по штормам атмосферных помех, потому что думать о чем-нибудь другом кроме работы в данный момент означало сойти с ума.

Его не зря звали Железный Ганс, он знал, что нельзя давать ослаблять себя воспоминаниями и жалости.

Атмосферные вихри подхватили воздушный командный пункт, его резко швырнуло вверх, а потом он стал снижаться с тошнотворной скоростью. Президента прижало к подлокотникам его кресла. Он знал, что больше не увидит ни жену, ни сына. Вашингтон стал лунным пейзажем с дымящимися руинами, в обуглившемся здании архива превратились в пепел и Декларация Независимости, и Конституция, в аду Библиотеки Конгресса уничтожены старания миллионов людей.

Ему хотелось плакать и кричать, но он был Президентом Соединенных Штатов. На его запонках была президентская печать. Ему вспомнилось, как из далекого прошлого, как он спрашивал Джуману, подойдет ли голубая в полоску рубашка к его светло-коричневому костюму. Он был не в состоянии выбрать галстук, потому что решение таких вопросов давалось ему с трудом. Он больше не мог думать, больше не мог что-нибудь выработать: мозг его был как солончаковое болото. Джумана выбрала ему подходящий галстук и вставила запонки в рубашку. Потом он поцеловал ее и обнял сына, и люди из секретной службы отвезли его вместе с другими семьями персонала в подземное убежище.

Все это уничтожено, подумал он. О, Господи... все уничтожено!

Он открыл глаза и сдвинул шторку с окошка. Черные облака, пламенеющие красными и оранжевыми шарами, окружали самолет. Из их глубины выстреливали клочья огня и пробивались молниями вверх на тысячи футов выше лайнера.

Однажды,подумал он,нам понравилось играть с огнем.

Сэр? мягко спросил Хэннен. Он снял наушники. Лицо Президента было серым, рот сильно дрожал. Хэннен подумал, что Президента тошнило от виражей.Вам плохо?

Безжизненные глаза шевельнулись на бледном лице.

Я в порядке,прошептал он и едва заметно улыбнулся.

Хэннен прислушался к голосам, доносившимся из наушников.

Последний из B-1 только что сбит над Балтикой. Советы восемь минут назад разрушили Франкфурт, а шесть минут назад по Лондону был нанесен удар разделяющейся боеголовкой межконтинентальной баллистической ракеты,пересказал он Президенту.

Тот сидел неподвижно, как каменный.

Какова оценка потерь? устало спросил он.

Еще не поступила. Голоса настолько искажаются, что даже компьютеры не в состоянии разобраться в них из-за всех атмосферных помех.

Мне всегда нравился Париж,прошептал Президент.Вы знаете, Джумана и я провели в Париже медовый месяц. Как в Париже?

Не знаю. Из Франции еще ничего не поступало.

А Китай?

Пока молчание. Думаю, что китайцы терпеливо ждут.

Лайнер подпрыгнул и опять снизился. Двигатели выли в замусоренном воздухе, борясь за высоту. Отражение голубой молнии мелькнуло на лице Президента.

Ну, что ж,сказал он.Вот мы сейчас здесь. И куда мы отсюда отправимся?

Хэннен хотел было начать отвечать, но так и не нашел, что сказать. У него перехватило горло. Он потянулся, чтобы опять закрыть окно, но Президент твердо сказал:

Не надо. Оставьте. Я хочу видеть.

Голова его медленно повернулась к Хэннену.

Все кончилось, не так ли?

Хэннен кивнул.

Сколько миллионов уже мертвы, Ганс?

Не знаю, сэр. Я бы не беспокоился...

Не опекайте меня,неожиданно закричал Президент так громко, что даже суровый капитан ВВС подскочил.Я задал вам вопрос и жду на него ответа: точную оценку, прикидку, все, что угодно! Вы слушали донесения. Скажите мне!

В северном полушарии,начал, дрожа, Министр Обороны, его железное лицо стало расплываться, как дешевая пластмасса.Я бы оценил... между тремястами и пятьюстами пятьюдесятью. Миллионов.

Глаза Президента закрылись.

А сколько умрут за неделю, считая с сегодняшнего дня? За месяц? За шесть месяцев?

Возможно... еще двести миллионов за следующий месяц, от ран и радиации. А после этого... никто, кроме Бога, не знает.

Бога, повторил Президент. Слеза пробилась и скатилась по щеке.Бог сейчас смотрит на меня, Ганс. Я чувствую, что он смотрит на меня. Он знает, что я погубил мир. Я... Я погубил мир.

Он закрыл лицо руками и застонал. Америка пропала,подумал он. Исчезла.

О,всхлипнул он.О... нет!

Думаю, что пора, сэр.Голос Хэннена был почти нежным.

Президент поднял глаза. Его мокрые остекленевшие глаза повернулись к черному чемоданчику через проход. Он отвел снова взгляд и стал смотреть наружу. "Как много людей могло остаться в живых после такого опустошения?" мучил его вопрос. Нет, лучше было спросить: "Как много людей хотели бы после этого остаться в живых?" Потому что в своих докладах и исследованиях на военную тему ему было ясно одно: сотни миллионов погибших в первые часы будут счастливцами. Это те, кто останутся в живых, будут страдать от тысяч видов проклятия.

Я все еще Президент Соединенных Штатов,сказал он себе. Да. И мне все еще остается принять еще одно бесповоротное решение.

Лайнер задрожал, как будто ехал по булыжной мостовой. На несколько секунд он зарылся в черные облака и во тьме свет вспышек и шаровых молний врывался в окна. Потом он переменил курс и продолжил кружение, уклоняясь от черных столбов.

Он подумал о жене и сыне. Пропали. Подумал о Вашингтоне и Белом Доме. Пропали. О Нью-Йорк-Сити и Бостоне. Пропали. Подумал о лесах и шоссейных дорогах на земле под собой, подумал о лугах и прериях и пляжах. Пропало, все пропало.

Давайте, давайте все же приступим.

Хэннен с щелчком открыл подлокотник кресла и выдвинул маленький пульт управления. Нажав кнопку, включил связь между апартаментами и пультом пилота, потом набрал свое кодовое имя и повторил координаты нового курса. Лайнер сделал вираж и полетел вглубь континента, удаляясь от руин Вашингтона.

Мы будем в зоне приема через пятнадцать минут,сказал он.

Не... помолитесь ли вы со мной? прошептал Президент, и оба они склонили головы.

Когда закончили молитву, Хэннен сказал:

Капитан? Теперь мы готовы,и уступил свое место офицеру с чемоданчиком.

Человек сел напротив Президента и положил чемоданчик на колени. Он отомкнул наручник маленьким лазером, напоминавшим карманный фонарик. Потом достал запечатанный конверт из внутреннего кармана мундира и разорвал его, чтобы извлечь маленький золотой ключ. Он вставил ключ в один из двух замков чемоданчика и повернул направо. Замок разомкнулся с тонким звуком включающегося экрана. Офицер повернул чемоданчик замком к Президенту, который так же вынул из кармана пиджака запечатанный конверт, разорвал его и вынул оттуда серебряный ключ. Он вставил его во второй замок, повернул его налево, и снова послышался тонкий звук, слегка отличный от первого.

Капитан ВВС поднял крышку чемоданчика.

Внутри была маленькая компьютерная клавиатура с плоским дисплеем, который установился вертикально, как только крышка открылась. В нижней части клавиатуры были три кружка: зеленый, желтый и красный. Зеленый кружок начал светиться.

Рядом с президентским креслом, прикрепленная к штирборту лайнера, выступавшему из-под окна, висела маленькая черная коробка с двумя кабелями, зеленым и красным, аккуратно уложенными в нее. Президент размотал кабели, медленно и осторожно; на их концах были разъемы, которые он вставил в соответствующие разъемы сбоку компьютерной клавиатуры. Черный кабель соединил теперь клавиатуру с вытяжной антенной длиной в пять миль, тянувшейся за лайнером.

Президент колебался всего несколько секунд. Решение принято.

Он отстучал на клавишах свой опознавательный код из трех букв.

На дисплее компьютера появилась надпись: Здравствуйте, господин Президент.

Он откинулся назад в ожидании, в углу рта билась жилка.

Хэннен поглядел на часы: Мы в зоне, сэр.

Медленно, отчетливо Президент отстучал: Вот Белладонна, Владычица Скал, Владычица обстоятельств.

Компьютер ответил: Вот человек с тремя опорами, вот Колесо.

Лайнер сделал горку и заметался. Что-то проскребло по борту самолета, как будто ногтем по школьной доске.

Президент отстучал: А вот одноглазый купец, эта карта

Пустая то, что купец несет за спиной,ответил компьютер.

От меня это скрыто,отстучал Президент.

Засветился желтый круг.

Президент сделал глубокий вдох, как будто перед прыжком в темную, бездонную воду.

Он отстучал: Но я не вижу Повешенного.

Ваша смерть от воды,пришел ответ.

Засветился красный круг. Дисплей сразу же стал чистым.

Затем компьютер доложил: Когти выпущены, сэр. Десять секунд, чтобы отменить.

Боже, прости меня,прошептал Президент, его палец потянулся к клавише "N".

Иисус! неожиданно проговорил капитан ВВС. Он смотрел в окно, рот его широко открылся.

Президент посмотрел.

Сквозь смерч горящих домов и кусков изломанных предметов, страшное видение метнулось как метеор вверх, к воздушному командному пункту. Целых две драгоценных секунды понадобилось Президенту, чтобы разобрать, что это было: разбитый, искалеченный автобус "Грейхаунд" с пылающими колесами, из разбитых окон и лобового стекла которого свешивались обугленные трупы.

Над лобовым стеклом вместо названия пункта назначения была табличка: "Заказной".

Пилот наверное увидел его в то же самое время, потому что моторы заревели, ускоренные до предела, а нос задрался так резко, что сила ускорения вдавила Президента в кресло, как будто он висел полтысячи фунтов. Компьютерная клавиатура и чемоданчик сорвались с колен капитана, обе вилки выскочили из розеток, чемоданчик упал в проход, заскользил по нему и застрял под другим креслом. Президент увидел, как автобус завалился набок, тела посыпались из окон. Они падали, как горящие листья. И тут автобус ударил по крылу и штирборту с такой силой, что двигатель на консоли взорвался.

Половина крыла была грубо вырвана, второй двигатель у штирборта стал выбрасывать языки пламени как рождественская свеча. Куски развалившегося от удара "Грейхаунда" попадали в воздушную воронку и, засосанные ею, исчезли из вида.

Искалеченный воздушный командный пункт стал заваливаться на крыло, два оставшихся мотора дрожали от напряжения, готовые сорваться со своих креплений. Президент услышал собственный вскрик. Лайнер вышел из-под управления и опустился на пять тысяч футов, пока пилот пытался справиться с тягами и рулями. Восходящий поток подхватил его и забросил на тысячу футов вверх, а затем тот с воем стал падать с десяти тысяч футов вниз. Лайнер завращался из-за обломанности одного крыла и наконец под острым углом понесся к изувеченной земле.

С места его падения взметнулось черное облако, и Президента Соединенных Штатов не стало.

Часть третья. Бегство к дому

Глава 12. Мы пляшем перед кактусом

Я в аду! истерически думала Сестра Ужас. Я мертвая и с грешниками горю в аду!

Еще одна волна нестерпимой боли охватила ее.

Иисус, помоги! пыталась крикнуть она, но смогла издать только хриплый звериный стон. Она всхлипывала, стиснув зубы, пока боль не отступила. Она лежала в полной тьме и думала, что слышит вопли горящих грешников в дальних глубинах ада слабые, страшные завывания и визг, наплывавшие на нее как серая вонь, испарения и запах горелой кожи, которые привели ее в сознание.

Дорогой Иисус, спаси меня от ада! молила она. Не дай мне вечно гореть заживо!

Страшная боль вернулась, грызла ее. Она свернулась калачиком, вонючая вода брызгала ей в лицо, била в нос. Она плевалась, визжала и вдыхала кислый парной воздух.

Вода,думала она.Вода. Я лежу в воде.

И в ее лихорадочном сознании стали разгораться воспоминания, как угольки на дне жаровни.

Она села, тело ее было избито и вздуто, а когда она поднесла руку к лицу, волдыри на ее щеках и лбу лопнули, истекая жидкостью.

Я не в аду,сорванным голосом проговорила она.Я не мертвая... пока.

Тут она вспомнила, где находится, но не могла понять, что произошло или откуда пришел огонь.

Я не мертвая,повторила она, теперь громче. Она услышала, как голос ее эхом отозвался в туннеле, и заорала: Я не мертвая! треснувшими и в волдырях губами.

Непереносимая боль все еще терзала ее тело. В один момент ее ломало от жара, а в следующий трясло от холода; она измучилась, очень измучилась, ей хотелось опять лечь в воду и уснуть, но она боялась, что, если ляжет, то может не проснуться. Она нагнулась, ища в темноте свою брезентовую сумку, и несколько секунд была в панике, не находя ее. Потом ее руки наткнулись на обуглившийся и пропитавшийся водой брезент, и она подтащила ее к себе, крепко прижала, как ребенка.

Сестра Ужас попыталась встать. Почти тут же ноги ее подкосились, и она уселась в воде, пережидая боль и стараясь собраться с силами. Волдыри у нее на лице стали опять подсыхать, стягивая лицо в маску. Она подняла руку, ощупывая лоб, а потом волосы. Кепочка исчезла, волосы были как пересохшая трава на изнемогшей от жары лужайке, все лето росшая без единой капли дождя.

Я обгорела до лысины! подумала она, и из ее горла вырвался полусмех, полурыдание. Еще несколько волдырей лопнули на ее голове, и она быстро убрала руку, чтобы больше ничего не знать. Она попыталась встать еще раз, и в этот раз это ей удалось.

Она коснулась рукой поверхности пола туннеля, на уровне чуть выше ее живота. Она собиралась сильным рывком выскочить отсюда. Плечи у нее все еще ныли от усилий, с которыми она отрывала решетку, но боль эта не шла ни в какое сравнение со страданиями от волдырей на коже. Сестра Ужас закинула сумку наверх, все равно раньше или позже ей придется выкарабкаться отсюда и взять ее. Она уперлась ладонями в бетон и напряглась, чтобы оттолкнулся, но силы покинули ее, и она стояла, размышляя, что если кто-то из обслуживающего персонала прошел бы здесь через год или два, то мог бы найти скелет на том месте, где была живая женщина.

Она оттолкнулась. Напрягшиеся мышцы плеч заныли от боли, а один локоть вот-вот подломится. Но когда она стала сползать обратно в дыру, ей удалось поставить колено на ее край, потом другое. Волдыри на руках и ногах лопнули с легким звуком разрывания чего-то водянистого. Она по-лягушачьи вскарабкалась на край и легла животом на пол туннеля, голова у нее кружилась, она тяжело дышала, руки по-прежнему сжимали сумку.

Вставай,подумала она.Двигайся, ты, кусок дерьма, или ты умрешь здесь.

Она встала, держа словно щит перед собой сумку, и пошла, спотыкаясь, в темноте, с ногами как деревянные чурки, несколько раз она падала, спотыкаясь об обломки и сорванные кабели. Но она останавливалась только чтобы перевести дыхание и переждать боль, а потом опять вставала на ноги и продолжала идти.

Она натолкнулась на лестницу и стала взбираться по ней, но лестничная клетка была забита кабелями, обломками бетона и кусками труб, она вернулась в туннель и продолжала идти в поисках выхода наружу. В некоторых местах воздух был накален и нечем было дышать, и она резкими выдохами экономила воздух в легких.

Она ощупью шла по тоннелю, наталкиваясь на перемолоченные завалы, ей приходилось менять направление, она находила другие лестницы, которые вели наверх к заблокированным лестничным клеткам или к люкам, крышки которых нельзя было поднять. Мысли ее метались в разные стороны, как звери в клетке.

Еще один шаг, и постоять на месте,говорила она себе.Один шаг, а потом еще один, и ты дойдешь туда, куда тебе нужно.

Волдыри на лице, руках и ногах лопались от ее усилий. Она останавливалась и на некоторое время садилась чтобы передохнуть, в легких у нее свистело от тяжелого воздуха. Не было ни шума поездов метро или автомобилей, ни криков горящих грешников.

Что-то страшное случилось там,подумала она.Ни Царство Божие, ни Второе Пришествие но что-то страшное.

Сестра Ужас заставила себя идти. Один шаг и постоять, один шаг, а потом еще один.

Она нашла еще одну лестницу и поглядела наверх. На высоте около двадцати футов, наверху лестничной клетки, был виден полусвет сумрачного месяца. Она вскарабкалась наверх, пока не поднялась настолько, что коснулась крышки люка, соскочившей на два дюйма в сторону со своего гнезда от той же ударной волны, которая сотрясла туннель. Она просунула пальцы руки между железом и бетоном и сдвинула крышку с места.

Свет был цвета высохшей крови и такой мутный, как будто просачивался сквозь несколько слоев тончайшей кисеи. И все же ей пришлось зажмурить глаза, прежде чем она привыкла к нему.

Она смотрела в небо, но небо, какого она раньше никогда не видела; над Манхеттеном клубились грязно-коричневые облака, и из них выскакивали вспышки голубых молний. Горячий горький ветер с силой бил ей в лицо, почти отрывая ее от лестницы. В отдалении слышались раскаты грома, но грома, сильно отличающегося от того, что она когда-либо слышала, он гремел так, будто кувалдой молотили по железу. Ветер издавал воющие звуки, врывался в люк и толкал ее вниз, но она напряглась и вместе с сумкой пролезла через последние две ступени и выползла в мир снаружи.

Ветер швырнул ей в лицо тучи пыли, на несколько секунд она ослепла. Когда зрение прояснилось, она увидела, что вылезла из туннеля куда-то, что выглядело как свалка утильсырья.

Вокруг нее были раздавленные остовы автомобилей, такси и грузовиков, некоторые из них сплавились воедино, так что образовали причудливые скульптуры из металла. Покрышки на некоторых машинах еще дымились, а другие расплылись в черные лужи. В мостовых были разверстые щели, некоторые в пять-шесть футов шириной, из многих щелей вырывались клубы пара или струи воды, похожие на действующие гейзеры. Она оглядела вокруг, изумленная и непонимающая, глаза сощурились от пыльного ветра. В нескольких местах земля провалилась, в других вздымались холмы из обломков, миниатюрные Эвересты из металла, камней и стекла. Между ними гудели и метались ветры, они крутились и взметались среди остатков зданий, многие из которых были разломаны на части, обнажив металлические скелеты, в свою очередь искореженные и разорванные, как если бы были соломенными.

Завесы густого дыма исходили от горящих зданий и куч обломков и колыхались в порывах ветра, а из черных глубин клубящихся плотных облаков к земле устремлялись молнии. Она не видела солнца, даже не могла сказать, где оно может быть, за каким из вихрящихся на небе облаками. Она поискала "Эмпайр Стейт Билдинг", но небоскребов вообще не было; все верхние этажи зданий, насколько она могла видеть, были снесены, хотя она и не могла бы увидеть, стоит ли "Эмпайр Стейт" или нет из-за дыма и пыли. Теперь это был не Манхеттен, а перекопанная свалка утильсырья из холмов обломков и дымящихся расщелин.

Суд Божий,подумала она.Бог поразил город зла, смел всех грешников навечно в адское пламя!

Внутри ее зародился безумный хохот, и когда она подняла свое лицо к облакам цвета грязи, жидкость из лопающихся волдырей хлынула по ее щекам.

Стрела молнии ударила в искореженный каркас ближнего здания, и в воздухе в безумном танце заметались искры. Над вершиной огромного холма из обломков Сестра Ужас вдалеке увидела столб смерча, и еще один закручивался справа. А выше в облаках подпрыгивали огненно-красные шаровые молнии, похожие на шары пламени в руках жонглера.

Все пропало и разрушено,подумала она. Конец света. Хвала Богу! Хвала благословенному Иисусу! Конец света, и все грешники горят в...

Она хлопнула себя руками по голове и вскрикнула. Что-то в ее мозгу разбилось, как зеркало в комнате смеха, служившее только для того, чтобы отражать искаженный мир, и когда осколки зеркала комнаты смеха осыпались, за ним обнажились другие образы: она увидела себя молодой, гораздом более симпатичной женщиной, толкающей тележку вдоль торгового ряда, пригородный кирпичный домик с зеленым двориком и припаркованным грузовичком; городок с главной улицей и статуей на площади; лица, некоторые смутные и неразличимые, другие едва вспоминающиеся; затем голубые вспышки молний, и дождь, и демон в желтом дождевике, наклоняющийся и говорящий: Дайте ее мне, леди. Просто дайте ее мне сейчас...

Все пропало и разрушено. Суд Божий! Хвала Иисусу!

Просто дайте ее мне сейчас...

Нет, подумала она. Нет!

Все пропало, все разрушено! Все грешники горят в аду!

Нет! Нет! Нет!

И тут она раскрыла рот и зарыдала, потому что все пропало и разрушено, все в огне и руинах, и в этот самый момент до нее дошло, что Бог Созидающий не может разрушить свое творение одной спичкой, как неразумное дитя в порыве гнева. Это не было ни Судным Днем, ни Царствием Божиим, ни Вторым Пришествием, это не могло иметь ничего общего с Богом; это явно было злобным уничтожением без смысла, без цели, без разума.

Первый раз с того момента, как она выкарабкалась из люка, Сестра Ужас посмотрела на свои покрытые волдырями ладони и руки, на порванную в клочья одежду. Кожу у нее саднило от красных ожогов, под набухшими волдырями скопилась желтая жидкость. Сумка ее едва держалась на брезентовых ремнях, через прожженные дыры вываливались ее вещички. И потом вокруг себя в просеках дыма и пыли она увидела то, что в первый момент не могла видеть: лежащие на земле обугленные предметы, которые весьма смутно могли быть опознаны как человеческие останки. Куча из них лежала почти перед ней, будто кто-то смел их в одно место, как кучку угольной мелочи. Они заполняли улицу, наполовину высовывались наружу или залезали в раздавленные автомобили и такси; один из них свернулся возле велосипеда, другой валялся с жутко оскаленными белыми зубами на бесформенном лице. Вокруг их лежали сотни, их кости были сплавлены в картину сюрреалистического ужаса.

Сверкнула молния, а ветер в ушах Сестры Ужас завывал зловещим голосом смерти.

Она побежала.

Ветер хлестал ее по лицу, слепя дымом, пылью и пеплом. Она пригибала голову, взбираясь по склону холма из обломков, и тут поняла, что оставила свою сумку, но не могла решиться пойти назад, в эту долину мертвых.

Она перескакивала через завалы, от ее ног вниз срывались лавины обломков смятые телевизоры и стереоприемники, спекшиеся куски компьютеров, радио, обгоревшие мужские костюмы и женские изысканные туалеты, обломки красивой мебели, обуглившиеся книги, антикварное серебро, превратившееся в слитки метала. И повсюду было много развороченных автомобилей и тел, погребенных в катастрофе сотни тел и обугленных кусков плоти, рук и ног, торчащих из завалов, как будто это был универмаг манекенов. Она взобралась на вершину холма, где дул такой свирепый горячий ветер, что ей пришлось опуститься на колени, иначе бы он сбросил ее. Глядя по сторонам, она увидела весь размах катастрофы: на севере от Центрального Парка осталось несколько деревьев, пожары были на протяжении всего того, что было когда-то Восьмой Авеню, похожие на кроваво-красные рубины за занавесью дыма; на востоке не было ни признака Рокфеллер-Центра или вокзала Грэнд-Централ, только обвалившиеся конструкции, торчащие как гнилые зубы какой-то разбитой челюсти; на юге также исчез небоскреб "Эмпайр Стейт" и воронка смерча танцевала на месте Уолл Стрит; на западе груды сплошных завалов шли до самой реки Гудзон.

Панорама разрушения производила впечатление апофеоза ужаса и вызвала у нее оцепенение, потому что ее сознание достигло границ восприятия и было в шоке, когда все стало восприниматься так же, как и фанерные фигурки из представлений, виденных в детстве: Джетсоны, Гекльбери Хаунд, Майти Маус и Три Поросенка. Она съежилась на вершине холма под порывами воющего ветра и невидящим взором смотрела на руины, на губах ее застыла слабая улыбка, единственная здравая мысль билась в ее мозгу: О Иисус, что же случилось с этим волшебным уголком?

И ответом было: Все пропало, все уничтожено.

Вставай,сказала она себе, ветер сдул эти слова с ее губ. Вставай. Ты что, собираешься оставаться здесь? Здесь нельзя оставаться! Вставай! Иди по одному шажку. Один шаг, а потом еще один, и ты придешь, куда тебе нужно.

Но прошло много времени, прежде чем она опять смогла идти, и она, спотыкаясь, побрела как старуха вниз по другому склону холма из обломков, бормоча про себя.

Она не знала, куда идет, да и не особенно беспокоилась об этом. Молнии стали сверкать все чаще, землю потряс удар грома; черный, противный моросящий дождь посыпался из облаков, сильный ветер иголками колол ей лицо.

Сестра Ужас, спотыкаясь, брела от одного холма к другому. Вдали почудился женский вскрик, и она отозвалась, но ответа не было. Дождь полил сильнее, и ветер бил по лицу.

И тут, она не знала, сколько времени прошло, она подошла к краю завала и остановилась около смятых остатков желтого такси. Возле нее был уличный указатель, согнутый почти в узел, и на нем было написано: Сорок Вторая улица. Из всех зданий улицы осталось стоять только одно.

Кассовая будка кинотеатра "Эмпайр Стейт" все еще мигала огнями, рекламируя "Лики смерти, часть 4" и "Мондо Бизарро".

По всем сторонам от кинотеатра здания превратились в выгоревшие каркасы, но сам кинотеатр нисколько не пострадал. Она вспомнила, как проходила мимо этого театра предыдущей ночью и как ее зверски столкнули на мостовую. Между ней и кинотеатром плавала дымка, и ей показалось, что через секунду кинотеатр исчезнет, как мираж, но когда дымку сдуло, кинотеатр остался стоять на месте, и на будке продолжала вспыхивать реклама.

Отвернись, сказала она себе. Убирайся отсюда к чертям!

Но все же сделала шаг по направлению к нему, а затем еще шаг, и пришла потом туда, куда вовсе не хотела. Она стояла перед дверями кинотеатра и чуяла запах попкорна с маслом, тянувшийся из него.

Нет! подумала она. Это невозможно.

Но это оказалось так же возможно, как в считанные часы превратить Нью-Йорк в сметенную смерчем свалку на пустыре. Глядя на двери кинотеатра, Сестра Ужас осознала, что правила в этом мире неожиданно и круто изменились под действием силы, которую она была еще не в состоянии понимать.

Я схожу с ума, сказала она себе.

Но кинотеатр был реальностью, так же как и запах попкорна с маслом. Она сунулась в билетную кассу, но там было пусто; тогда она собралась с силами, подержалась за распятие, висевшими на цепочке у нее на шее, и вошла в двери.

За стойкой контролера никого не было, но Сестра Ужас слышала, как шло кино в зале за выцветшим красным занавесом: раздался скрипучий грохот автомобильной катастрофы, и затем выразительный голос диктора: