Чтение 7–й страницы книги ~Дурак умер, да здравствует дурак!~

чемодана сторону, причем довольно далеко. Он сделался похожим на цифру 7 и
двинулся вперед, выставляя одну ногу, а затем подтягивая другую. После
каждого шага туловище его скручивалось в штопор. Таким манером Уилкинс не
без труда проник в мое жилище -- кривой, хромой, кособокий и смешной, как
персонаж Бекетта.

Посреди гостиной он, наконец, вновь опустил свой чемодан на пол и
возобновил тяжкие усилия по переведению духа. Одновременно он отирал пот со
лба заляпанной чернилами рукой, отчего над глазами появились три
штриховидные полосы, какие в мультиках служат для изображения скоростного
перемещения в пространстве. Так что теперь он напоминал мне постаревшего и
изрядно потрепанного Меркурия.

Похоже, мне следовало выказать гостеприимство, но я понятия не имел, с
какой стати. Однако все же спросил:

-- Э... выпьете чего-нибудь?

-- Спиртное? Нет, нет, я его в рот не беру. Покойница жена еще тридцать
семь лет назад отвадила меня от этого дела. В сентябре будет тридцать
восемь. Дивная была женщина.

-- Может быть, кофе?

Он вскинул брови и уставился на меня.

-- Чайку бы...

-- Разумеется, -- ответил я. -- Это проще простого. Вы тут посидите
пока, я мигом.

Я отправился на кухню заваривать чай, и это дало мне возможность
возобновить мой внутренний монолог, посвященный Герти Дивайн. Похоже, она
вселилась ко мне, правда, пока без скарба, но, насколько я мог судить, с
твердым намерением остаться. Мне приходилось лишь гадать, что было у нее на
уме, но гадать с достаточно высокой степенью вероятности, и эти догадки
сулили мне одни огорчения.

Но что я мог сделать? Она попросту присвоила все мое достояние,
попросту восприняла изменившееся положение дел как должное и принялась
бодренько разгуливать по дому. И ей даже в голову не пришло, что я могу не
согласиться с ее намерениями. Герти обшарила кухню, объявила, что у меня нет
никакой человеческой пищи, а потом щелкнула пальцами перед моим носом и
потребовала: "Гони десять долларов, я пошла в магазин".

И что же? Я спорил? Я отказал ей? Может, спросил, что она о себе
возомнила? Нет. Я просто достал бумажник, выдал Герти десятку, возвращенную
мне легавым самозванцем, и услужливо распахнул дверь. Герти вышла из
квартиры, помахивая своей дорогой кожаной сумочкой, и была такова.

Вообще-то в голове у меня свербила храбрая мысль не пустить Герти в
дом, когда она вернется с покупками. Со сладострастной горечью думал я и о
том, что, возможно, блондинка сбежит с моей десяткой и не вернется вовсе. Но
в глубине души я знал, что произойдет. Герти притащит два бумажных мешка со
снедью, велит мне положить их куданибудь, а сама тем временем снимет с окон
гостиной шторы и займется стиркой. И ведь я действительно возьму эту жуткую
снедь и куда-нибудь положу.

Ну, ладно, пока займемся Уилкинсом. Я приготовил две чашки чая и отнес
в гостиную, где мой сосед по-прежнему стоял возле чемодана.

-- Почему бы вам не присесть, сэр? -- спросил я.

-- О, чай! -- воскликнул Уилкинс, выхватывая у меня чашку. Он улыбнулся
мне лучезарной лживой улыбкой и сказал: -- Наслышан, что вам привалило
счастье. Вот, зашел поздравить.

-- Наслышаны? Каким образом?

-- Позвонил властям. Как вы это назвали? Мошенническая управа?
Полюбопытствовал, как у вас все прошло нынче утром.

-- И вам сказали?

-- Я представился соседом, другом. Вежливый молодой человек. Очень мне
помог.

-- Понятно, -- я покосился на чемодан. -- А... э... что там?

Он опустил глаза и улыбнулся как никогда широко.

-- Труд всей жизни, мой мальчик. Все хотел вам показать, да только
сейчас собрался.

-- Труд всей жизни? Это имеет какое-то отношение к военно-воздушным
силам?

Уилкинс ухмыльнулся, подмигнул, состроил несколько весьма
примечательных мин и лукаво ответил:

-- Можно сказать и так, мой мальчик, можно сказать и так.

Я и не понимал, что происходит, и, честно говоря, не хотел понимать,
поскольку мысли мои занимала Герти Дивайн. Подойдя к своему креслу для
чтения, я уселся в него с чашкой в руках. Уилкинс мог либо понять и принять
намек и сесть, либо продолжать стоять на часах, а то и на столетиях, возле
своего чемодана. Пусть решает сам.

Уилкинс смотрел на меня алчным взглядом и явно ждал, когда я выкажу
пылкое любопытство по поводу его проклятущего чемодана, но, когда до него,
наконец, дошло, что пылкости не предвидится, он метнулся к креслу-качалке,
поставил чашку на мраморный столик слева от себя и сказал:

-- А у вас и впрямь уютное жилище. Обставлено по высшему разряду.

-- Большое спасибо.

-- Нынче поди достань добротное убранство.

-- Воистину так, -- согласился я.

-- Особенно, когда живешь на пенсию. В стесненных обстоятельствах не
больно размахнешься, правда? -- он то ли гавкнул, то ли хихикнул, взял чашку
и отпил большой глоток.

-- Просто надо делать покупки с оглядкой, -- сказал я, гадая, о чем мы
ведем речь и почему вообще ее ведем. И тут стоявший посреди комнаты чемодан
начал расти. Не в буквальном смысле, конечно, а лишь в моем сознании. Пока
Уилкинс суетился вокруг чемодана, мне было ровным счетом наплевать на эту
штуковину, но теперь, когда мы, вроде бы, завели разговор о мебели,
покупках, недоедании и еще бог знает о чем, а о чемодане напрочь забыли, я
вдруг начал задумываться о его загадочном появлении посреди гостиной, да еще
со всеми этими кожаными ремнями и почерневшими от времени пряжками.
Интересно, что там, внутри? Каково содержимое этого баула? Может, модель
самолета? Чертежи космического корабля? Боеголовка водородной бомбы?

-- Что по нынешним временам нужно человеку, так это деньги, да
побольше, -- продолжал тем временем Уилкинс, не замечая моего растущего
любопытства. -- И притом наличными. Конечно, лучше всего разбогатеть так,
как это сделали вы: взять да и получить наследство, не ударив пальцем о
палец. Зачем суетиться, когда все само идет в руки? Но людям менее везучим
приходится тащить, что плохо лежит, стараться свести концы с концами и
надеяться, что удастся отложить малость, а если повезет, то и зажить
припеваючи.

Хотя эта речь была произнесена дружелюбным тоном, бодренько и без
задней мысли, я испытал чувство вины оттого, что на меня вдруг свалилось не
нажитое тяжким трудом богатство. И сказал:

-- Полагаю, при четко определенном доходе порой нелегко...

-- Недолго ему таким оставаться, -- бодрее прежнего возвестил Уилкинс и
кивнул на свой чемоданище. -- Вот в чем все дело. Там лежит изрядный куш.

-- Да, вы, кажется, хотели что-то мне показать, -- проговорил я,
стараясь, чтобы голос мой звучал как можно беспечнее, и в меру сил скрывая
любопытство.

-- Разумеется, -- отвечал он, дружелюбно улыбаясь мне, но не торопясь
покинуть кресло-качалку. -- Когда угодно. Как только у вас будет свободное
время.

-- Значит, лучше всего прямо сейчас, -- сказал я, но мгновение спустя
подумал, что выказываю слишком большое нетерпение, и поспешил добавить: --
Разумеется, если вы никуда не торопитесь.

-- Ничуть не тороплюсь. С удовольствием покажу вам все. -- Наконец-то
Уилкинс пришел в движение, лязгнул чашкой о блюдце, поставил ее, поднялся на
ноги и тотчас преклонил колена перед своим чемоданом. Повалив баул набок и
расстегивая кожаные ремни, он добавил: -- Такого молодого человека это
наверняка заинтересует. Тут... вся... моя... работа... за... уф... за
тридцать один год. Я... все... ага, пошло! Так вот, теперь я ее завершил.

С этими словами Уилкинс поднял крышку чемодана и взглянул на меня, как
джинн, вручающий Аладдину сокровище.

Сокровище? Чемодан был набит бумагой для пишущих машин. Целых шесть
стопок. Верхние листы каждой стопы (подозреваю, что и все остальные тоже)
были сплошь покрыты мелкими, но четкими закорючками. Темно-синие чернила
имели тот же оттенок, что и пятна на правой руке Уилкинса.

-- Что это? -- спросил я.

-- Моя книга, -- с благоговением отвечал писатель, похлопывая ладонью
по ближайшей стопе. -- Вот она...

-- Ваша книга? -- Меня внезапно охватил какой-то странный страх. -- Вы
хотите сказать, ваше жизнеописание?

-- Нет, нет, какое там жизнеописание! Мой послужной список не тянет на
книгу. Нет, нет, только не это. У меня была не служба, а так, легкая
прогулка, -- он с обожанием оглядел стопки. -- Нет, это не документалистика.
Но, разумеется, в основу положены действительные события. Естественно.
Действительные события.

-- Стало быть, это роман? -- спросил я.

-- В известном смысле. В некотором роде. Но исторический материал
изложен точно, -- он прищурился и взглянул на меня, словно хотел показать,
какой у него может быть верный глаз. -- До мельчайших подробностей.
Сведения, которые почти невозможно раздобыть, собраны и приведены здесь с
великой достоверностью. Я изучал эпоху и все записывал.

Продолжая блуждать в потемках, я спросил:

-- Так это -- исторический роман?

-- Можно сказать и так, -- ответил Уилкинс. Стоя на коленях перед
набитым бумагой чемоданом, он оперся одной рукой о свое творение, подался ко
мне и прошептал: -- Это -- новое описание военных походов Юлия Цезаря. Я
добавил ВВС.

-- Прошу прощения?