read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



которые действительно сходны с мифологией и искаженное представление которых
и приводит многих к прямому отождествлению мифологии с метафизикой вообще. Я
имею в виду самое центральное ядро всякой метафизики - учение об отношении
сверх-чувственного к чувственному. Что тут надо отбросить момент самого
учения, науки, - это нам уже ясно: миф не наука и не философия и никакого
прямого отношения к ним не имеет. Что отношение этих двух миров не есть в
мифе не только абстрактное построение, но также и натуралистически-причинное
их взаимоотношение, - это также нам ясно: подобный дуализм разорвал бы
мифическую действительность пополам; и вместо живой картинности жизни, где
чувственное явление и сверх-чувственная сущность слиты в неделимый и
неразложимый лик жизни, мы имели бы явление без сущности, т.е. без смысла,
без формы, с одной стороны, и, с другой стороны - сущность без явления, т.е.
без проявления, абстрактную сущность, только мыслимую, но не реально
осуществленную. Но возникает вопрос: можно ли считать для мифа
несущественным самую антитезу чувственного и сверх-чувственного, не
фактическое разделение, а только чисто смысловую антитезу, пусть даже
примиряемую в некоем новом синтезе? Не свойственна ли все-таки мифу какая-то
отрешенность, пусть не идеально-смысловая, не научно-гипотетическая, не
метафизически-натуралистическая и, наконец, даже вообще не философская?
Сопоставляя мифологию с наукой и метафизикой, мы говорим, что если те -
исключительно логически-отвлеченны, то мифология во всяком случае
противоположна им, что она чувственна, наглядна, непосредственно-жизненна и
ощутима. Но значит ли это, что чувственное уже по одному тому, что оно
чувственное, есть миф, и значит ли это, что в мифе нет ровно никакой
отрешенности, ровно никакой хотя бы иерархийности? Не нужно долго
всматриваться в природу мифического сознания, чтобы заметить, что в нем есть
и его природе существенно свойственна некая отрешенность и некая
иерархийность. Как бы реально Хома Брут не ездил на ведьме, а она на нем, -
все же тут есть нечто отличное от того, когда люди ездят просто на лошади
или лошадь переправляют через реку на пароме. И всякий скажет, что хотя миф
и чувственен и ощутим, осязаем, видим, - все же тут есть нечто необходимое,
как-то отрешенное от обыкновенной действительности и как-то, пожалуй, нечто
высшее и глубокое в иерархийном ряду бытия. Что это за отрешенность - мы
пока не знаем. Но мы уже знаем, что она ничего не имеет общего ни с
отъединенностью научного анализа от своего предмета, ни с отъединенностью
сущности от явления (когда они противостоят друг другу как два факта,
причинно действующие один на другой), ни, наконец, с отъединенностью
произвольной фантастической выдумки от реально наличных, эмпирических
фактов. Если для метафизики характерна эта отрешенность, мы можем сказать,
что в мифологии есть нечто метафизическое. Но если для метафизики
существенно что-нибудь другое, то мифология не есть метафизика и даже просто
не метафизична. В мифологии налична какая-то необычность, новизна,
небывалость, отрешенность от эмпирического протекания явлений. Это,
вероятно, и заставляло многих отождествлять мифологию с метафизикой, для
чего, как мы теперь убедились, нет совершенно никаких оснований. Есть только
то весьма отдаленное сходство, что миф содержит в себе момент
сверх-чувственный, который является как нечто странное и неожиданное. Но от
этого далеко до какого-нибудь метафизического учения. Миф не есть
метафизическое построение, но есть реально, вещественно и чувственно
творимая действительность, являющаяся в то же время отрешенной от обычного
хода явлений и, стало быть, содержащая в себе разную степень иерархийности,
разную степень отрешенности.
V. Миф не есть ни схема, ни аллегория
С этим отграничением мы вплотную подходим к раскрытию подлинно
мифического взаимоотношения чувственного и сверх-чувственного, хотя и не
решаем его вполне, а только намечаем общий его смысл. Тут, однако, надо
уберечься от множества эквивокаций и не впасть в грубое и некритическое
употребление некоторых популярных понятий и терминов.
1. Понятие выразительной формы
Прежде всего, необходимо дать себе строгий отчет в том, что такое
аллегория. С самого начала должно быть ясно, что аллегория есть, прежде
всего, некая выразительная форма, форма выражения. Что такое выражение? Для
выражения недостаточен смысл или понятие само по себе, например, число.
Выразительное бытие есть всегда синтез двух планов, одного - наиболее
внешнего, очевидного, и другого - внутреннего, осмысляющего и
подразумеваемого. Выражение есть всегда синтез чего-нибудь внутреннего и
чего-нибудь внешнего. Это - тождество внутреннего с внешним. Мы имеем тут
нечто, но созерцаем его не просто как такое, а сразу же, вместе с ним и
неразъединимо от него, захватываем и еще нечто иное, так что первое
оказывается только стороной, знаком второго, намеком на второе, выражением
его. Самый термин выражение указывает на некое активное направление
внутреннего в сторону внешнего, на некое активное самопревращение
внутреннего во внешнее. Обе стороны и тождественны - до полной
неразличимости, так что видится в выражении один, только один и единственный
предмет, нумерически ни на что не разложимый, и различны - до полной
противоположности, так что видно стремление предмета выявить свои внутренние
возможности и стать в какие-то более близкие познавательно-выявительные и
смысловые взаимоотношения с окружающим. Итак, выражение есть синтез и
тождество внутреннего и внешнего, самотождественное различие внутреннего и
внешнегоxxii. Аллегория есть бытие выразительное. Стало быть, аллегория
также имеет нечто внутреннее и нечто внешнее; и спецификум аллегории можно
найти, следовательно, только как один из видов взаимоотношения внутреннего и
внешнего вообще.
2. Диалектика схемы, аллегории и символа
Какие же возможны вообще виды этого взаимоотношения? Их очень много. Но,
следуя Шеллингу4, можно указать три основных таких вида. При этом будем
иметь в виду, что наши термины "внутреннее" и "внешнее" - очень общие
термины и их можно заменить другими, более узкими и более специфичными с той
или другой точки зрения. Так, говоря о "внешнем" как проявлении
"внутреннего", мы замечаем, что всякое "внешнее" есть частный случай
"внутреннего", что оно именно такое "внутреннее", которое проявилось вовне.
Другими словами, более "внутреннее" есть и более общее, а более "внешнее"
есть и более частное. Точно так же можно сказать, что более внутреннее есть
более отвлеченное, а более "внешнее" есть более конкретное, или что более
"внутреннее" есть более идеальное, смысловое, а более "внешнее" есть более
реальное, образное. Таких квалификаций можно найти много. Но важна самая
центральная и наиболее общая антитеза, лежащая в основе всех указанных
частных антитез. Ею, как бы ее ни именовать, и займемся.
Во-первых, возможно такое выражение, в котором "внутреннее" будет
перевешивать "внешнее". Что это значит? Это значит, что в выразительной
форме мы замечаем такое "внутреннее", которое подчинило себе "внешнее", и
последнее налично только постольку, поскольку это надо для выявления одного
"внутреннего". Имеется общее, но выражается оно так, что ничего частного не
привлекается для понимания этого общего. Частное имеет целью только показать
общее, голое общее, которое по смыслу своему чуждо всякого частного. Таков,
например, всякий механизм. В механизме дана общая идея; и все частное, из
чего он состоит, отдельные колесики и винтики ничего нового не прибавляют к
этой идее. Идея механизма нисколько не становится богаче от прибавления к
ней отдельных и всех вместе взятых частей механизма. Равным образом, и
отдельные части механизма, будучи объединены одной общей идеей, получают эту
идею совершенно в отвлеченном и общем виде. Она их нисколько не изменяет как
таковых, а лишь дает свой метод их объединения. Отсюда, механизм неизбежным
образом схематичен. Он воплощает на себе чуждую своему материалу идею; и эта
идея, это его "внутреннее" остается лишь методом объединения отдельных
частей, голой схемой. Такова первая выразительная форма, схематизм. Можно
быть уверенным, что миф ни в коем случае не есть схема. Если бы это было
так, то в мифе его сверхчувственное, идеальное превратилось бы в отвлеченную
идею, а чувственное содержание его осталось бы несущественным и ничего не
прибавляющим нового к отвлеченной идее. Миф всегда говорит не о механизмах,
но об организмах и даже больше того, о личностях, о живых существах. Его
персонажи суть не отвлеченные идеи и методы построения и осмысления
чувственности, но сама эта чувственность, дышащая жизненной теплотой и
энергией. Тут важно именно "внешнее", "конкретное", "чувственное",
"частное", "реальное", "образное".
Во-вторых, выражение может быть аллегорией. Здесь мы находим обратное
взаимоотношение "внутреннего" и "внешнего". Здесь "внешнее" перевешивает
"внутреннее", "реальное" - полнее и интереснее "идеального". В схеме
"внутреннее", "идея" не соединялись с "внешним", с "вещью", но так как она
есть все-таки выражение, то статическая "внутренняя" "идея" и смысл
превратились тут в "метод", или "закон" осмысления "внешности", "вещей",
"чувственности". Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое мы
находим в аллегории. Здесь дается, прежде всего, "внешнее", или "образ",
чувственное явление, и аннулируется самостоятельность "идеи". Однако
аллегория есть все-таки выражение, и потому в ней не может наличествовать
только одна "внешность" как таковая. Эта "внешность" должна как-то все-таки
указывать на "внутреннее" и свидетельствовать о какой-то идее. Что же это за
идея? Конечно, раз между обеими сферами существует неравновесие, то идея эта
не может быть выведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она
должна проявиться как неявленная, должна выразиться как невыраженная. Это
значит, что мы получаем "образ", в котором вложена отвлеченная "идея", и
получаем "образ", по которому видна невыраженная, невыявленная идея, -
получаем "образ" как иллюстрацию, как более или менее случайное, отнюдь не
необходимое пояснение к идее, пояснение, существенно не связанное с самой
идеей. Наиболее типичный и очевидный пример поэтической аллегории - это
басня. В баснях Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни
ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно может так поступать и
говорить, как там изображено. Стрекоза "удручена злой тоской". Но при чтении
басни никому и в голову не приходит действительно думать, что стрекоза может
иметь столь сложные переживания. Стало быть, "образ" тут значит одно, а
"идея" - нечто совсем другое. Они вещественно отделены друг от друга.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 [ 7 ] 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.