себе, не в виде образов, а на том этапе, когда они массово повторились и
приобрели законоподобную структуру трехмерного пространства. И дальше в этом
же контексте, развертывая и другие темы, он вводит условный пример,
предлагая представить жизнь неких существ на плоской поверхности, которые не
знают никаких других измерений, кроме тех, что даны плоскостью и
воспринимают мир тепловыми ощущениями. Эти двухмерные существа движутся по
плоскости и под воздействием тепла сами испытывают тепловое сокращение. И в
итоге, замечает Пуанкаре, эта плоскость для них была бы бесконечной, потому
что по мере приближения к концу плоскости они сокращались бы, то есть
изменялись, не зная об этом, и воображали бы, что живут на бесконечной
сфере.
или когда он говорит, что возможно живое существо, не знающее, что у него
есть представление (а представление - это всегда изменение состояния), вы
могли подкладывать гипотетический вариант существ Пуанкаре, чтобы понять,
что имеется в виду под изменением состояния при допущении, что могут быть
изменения, о которых сам изменяющийся не знает. Так вот, если изменяющийся
не знает о своих изменениях, то мы вообще не можем об этом существе сказать,
что оно что-нибудь восприняло в мире, что-либо узнало. Чтобы говорить о
таких изменениях, носители которых знают о них и к которым только и применим
термин "восприятие" ("воспринял", "узнал"), чтобы рассуждать о такого рода
взаимодействиях, в которых участвует душа, в которые включено место души, -
необходимо предположить полное отношение субстанций, то есть паяное
отношение всех взаимодействовавших сил. Иначе говоря, мы должны
предположить, что все силы, которые могли взаимодействовать,
провзаимодействовали и об этом свидетельствует акт восприятия, если он
случился, или акт извлеченного знания. И Кант замечает, что есть какие-то
силы, которые нельзя полностью отнести за счет движения, если мы ставим
проблему полного отношения субстанций (у позднего Канта она называется еще
проблемой полного основания). Некоторые силы нужно отнести к другим
субстанциям, которым нельзя дать в свою очередь более точное определение, то
есть их нельзя разложить дальше; в этом анализе мы неминуемо доходим до
такой точки, дальше которой мы не можем ясным образом подразделять и
анализировать. Скажем на другом языке: мы нечто должны принять за данное,
зная, что это данное берется в качестве такового только потому, что нельзя
дать более точное определение - это данное неизвестно нам в основании.
воспринять. Когда, как, в применении к чему мы можем сказать "воспринято"?
Восприятие, или извлечение опыта, или знание - для Канта это нечто такое,
что нельзя предположить, ввести допущением. Предположить совершенность этого
нельзя, оно должно совершиться. Нельзя сказать: предположим, то-то и то-то
воспринято, узнано... Такое предположение не может быть само собой
разумеющимся, здесь нужно каждый раз устанавливать, воспринято или не
воспринято. Восприятие не есть нечто само собой разумеющееся, оно должно
случиться в качестве эмпирического события в мире. То есть случается в мире
не только то, что в восприятии содержится и узнано, но еще и эмпирический
факт самого восприятия. На этот ход Канта можно наложить и позднейшие ходы
феноменологии XX века. Можно воспользоваться аналогиями с феноменологической
процедурой редукции, задача которой состоит в том, чтобы, вопреки мании
человека мыслить содержащими, выделить еще существование, в котором мыслятся
эти содержания, так как существование содержания и содержание не совпадают.
Условия одного отличаются от условий другого.
воспринятом мы можем говорить только как о части мировых взаимодействий, и
притом мы должны меть полные отношения взаимодействующих сил, чтобы вообще
рассуждать об акте восприятия в мире, то, значит, мы имеем дело с такими
вещами и вводим такие действия, такие силы, которым нельзя дать более
точного определения. Ясно, что мы не до конца дошли в них, но мы и не можем
дойти до конца, и проблема состоит в том, чтобы взять их как
неанализируемые. Об этом я уже говорил кантовскими словами - что мнение
обычно возникает горазда более простым путем, чем то, как оно излагается.
каждый раз иди всякий раз заново. А сочлененную с этим другую тему,
поддающуюся вариациям, я выражу словами теперь, когда уже или теперь, когда
уже есть. Теперь, когда уже есть, мы можем далее не а - визировать, далее не
разлагать. Конечно, было бы интересно узнать что-то прямым аналитическим
путем, но это трудно, и Кант будет показывать, что это и невозможно, да и
зачем это делать, когда теперь, когда уже есть. Что когда уже есть? Здесь
Кант имеет дело с тем, что в других контекстах, для других целей и в
совершенно другой области духовной, душевной человеческой жизни называется
откровением, откровенно полученным. Это откровение и есть та символическая
структура сознания, внутри которой Кант мог, например, отстраняться от
возможной игры представлений, то есть от возможного вождения нас кем-то
другим. Иметь изменения и не знать, что ты их имеешь, было бы, по Канту,
вождением нас кем-то другим. Вспомните "злого гения" Декарта. Совершенно в
других словах и в другом контексте речь идет о том же самом. Эта тема
вынырнула из глубин того, как вообще наша душа устроена, и что мы можем
знать, и чего знать не можем, и как мы знаем, если что-либо знаем. Если мы
что-либо знаем, то знаем вполне определенным образом, если попали на путь, у
которого есть своя структура. На этом пути, в этой структуре сознания Кант
.как раз и отстраняется, смотрит косвенным взглядом. Потому что существо,
которое само сокращалось бы вместе с сокращением того, чем оно пользуется
как мерной, могло быть спасено, только получив дар косого взгляда, то есть
взгляда сбоку, если бы оно не оставалось внутри взгляда, а каким-то образом
смогло увидеть себя в точке своего соприкосновения, во взаимодействиях с
физическими силами. Иначе говоря, если бы я имел еще, как говорят французы,
regard oblique - косвенный взгляд, возможность посмотреть со стороны; не
только взаимодействовать, но и увидеть себя в точке взаимодействия. Именно к
этому мы приходим, если понимаем, что воспринять - не само собой разумеется.
открылось, можно чего-то не делать и не исследовать. Поздний Кант будет
говорить, что нет необходимости ставить вопрос - откуда у нас данные формы
пространства и времени. Нам достаточно выяснить, каковы они, а решать
откуда, мы не можем. Потому что для того, чтобы решить вопрос о наших формах
пространственно-временного представления, нам нужен был бы еще один разум,
посредством которого мы могли бы сравнивать формы представления у одних
существ с предвидениями у других существ. Значит, должно быть третье, а как
выйти к этому третьему? Где оно и кто о нем знает, кем оно дано? Это еще
одна тема. Тема третьего, или срезания третьего, чтобы завоевать себе
возможность мыслить без возможности сравнивать один мир с другим.
Следовательно, выйти на какую-то другую точку зрения, вне всех миров, с
которой мы могли бы проанализировать происхождение наших форм пространства и
времени, - невозможно. Это предполагало бы, что нам известен какой-то третий
разум, третий рассудок или третий вод чувственности. Но зачем, спрашивает
Кант, теперь, когда у нас уже это есть? Нам достаточно понять это.
философствования и нашей науки лежат какие-то далее неразлагаемые вещи,
которые мы должны суметь принять как факт. Например, разъясняя свою позицию
в отношении религии. Кант говорит, что, конечно, может быть, и можно разумом
прийти к тому, о чем метафорически и символически, не требуя догматической
веры в свою реальность, рассказывают евангельские истории. Но теперь, когда
уже есть, мы можем это принять, только уставившись ясным взором, поставив
перед собой этот предмет или этот опыт и держа его. Так, человек, который
держит ясное понимание принципа жизни, смажет поникать явления жизни. Или мы
никогда не будем знать, как возникло сознание, но если есть ясное понимание,
что это юное, без анализа его происхождения в силу того, что не имеем
третьего, мы можем понимать явления сознания. A как только начнем расчленять
сам принцип сознания, войдем дальше, так потеряем возможность понимания. То
есть условием понимания явлений сознания является отказ от дальнейшего
расчленения и анализа принципа сознания. Уже есть, и поэтому мы можем знать,
что такое сознание. Давайте примем это, говорит Кант, как факт. Не надо
дальше разлагать не только потому, что мы не можем, - это вопрос
дискуссионный, - но зачем, когда уже есть? Достаточно ясно поставить это
перед своим взором. Заметьте, я сейчас пытаюсь не употреблять язык более
позднего Канта, язык принципа трансцендентальной апперцепции. И поэтому все,
что я говорю, я говорю безъязыким открытым ртом, который требует, чтобы там
появился язык. Рот раскрыт, и ему надо кричать, крик готов - до языка.
Вспомните Мандельштама: раньше губ родился шепот. Это и есть язык, который
возникает у Канта, - язык трансцендентального аппарата, или язык понятии
трансцендентальной апперцепции. С его помощью Кант сможет со временем
показать, что мы можем, чего не можем, почему можем и почему не можем.
уже. Мы должны слышать эти аккорды кантовских аргументов. Это как бы
установка тона, чтобы понять, о чем идет речь, выбросив же контекст,
создаваемый аккордом, мы ничего не поймем. Так что тон переписки и малых
трактатов Канта очень важен для нас, потому что именно там очень хорошо
слышен этот аккорд, особенно в разъяснениях, часто безуспешных разъяснениях
Канта, что же он хотел сказать своей философией.
может водить, вводя в заблуждение, что-то или какое-то существо. То есть что
возможна такая ситуация изменений, когда я не знаю о них. А с другой
стороны, если я принял, что воспринятым могу называть нечто, только когда
изменяющийся знает себя в качестве субъекта изменений, - тогда я имею
возможность постепенно нащупывать области и предметы, где могу устранять все
следы возможного вождения меня кем-то другим. Но в устранения этого вождения
я должен придерживаться правила срезания третьего. К третьему мы не можем
обратиться, оно незаконно, хотя и систематически проделывается человеком,
поскольку мы обязательно строим то, что Кант называет догматическим знанием,
иди догматической метафизикой. В то время как должны срезать любое допущение
третьего, которое потом кладем в основу нашего рассуждения. И мы тем
Ильин Андрей
Андреев Николай
Круз Андрей
Володихин Дмитрий
Каргалов Вадим
Распопов Дмитрий