хотя и давало норму прибыли много выше ожидаемой, казалось
братьям излишне трудоемким, аборты же не так давно разрешили, и
единственно приемлемым и выгодным оставалось -- выжимать из
диплома МАИ урожаи сам-десять. Поживу они чуяли не носом, а
бледно-розовой кожей спины, лопатками, икрами ног, пушком
верхней губы. К концу же 50-х годов быт столицы уснастился
множеством радиоприборов, косяком пошли телевизоры всех мастей,
через государственную границу просачивались портативные
магнитофоны, электромузыкальные инструменты. Действовала,
конечно, сеть ателье по ремонту и настройке, но государственный
заповедник был так обширен и так скверно охранялся, что отстрел
выгодных клиентов никакой опасности не представлял. В комнате
братьев постоянно ремонтировалось не менее дюжины аппаратов,
стенд для проверки блоков сделал им Андрей, и братья,
посовещавшись, преподнесли ему единовременное вознаграждение за
труды. Он принял его, поняв, что отказ нарушит бесперебойный
ритм полуподпольной мастерской, владельцы ее тончайшим образом
улавливали колебания цен, спады и подъемы в оплате услуг, и
неприятие денег умалило бы престиж братьев Мустыгиных. С того и
пошло. В пустующей комнате полигонного отшельника держался ящик
сухого болгарского вина, рядом с гостеприимным диванчиком. Жили
весело и дружно. Андрей по вечерам пропадал в библиотеке, но в
любое время готов был помочь братьям, а те, с утра до ночи
зашибая деньгу, тоже не забывали о нем, с разбором подтаскивали
в квартиру девиц, в уме плюсуя и минусуя, деля и множа,
изобретая коэффициенты для учета возраста, образования,
внешности и податливости, -- суммарный итог оказывал заметное
влияние на расчеты с Андреем, иногда блондины извещали
смущенно: "За нами кое-что..."
мечтать не могли -- самого заместителя министра внешней
торговли. У того забарахлил телевизор штучного изготовления, с
особо изящной облицовкой передней панели, почему и не желал
хозяин обменивать его на серийный и надежно работающий. О
телевизор уже сломали зубы инженеры радиоминистерства, Андрей
был в кабинете главного технолога своего ОКБ, когда там повелся
разговор о строптивом аппарате. Братья, нацеленные им на
квартиру заместителя министра, прибыли туда во всеоружии, с
кучей ненужных измерительных приборов, скромно одетые и
немногословные. И не осрамились, аппарат заработал превосходно,
солидные деньги перешли из рук в руки, напыщенно-гордые
Мустыгины третью часть добычи протянули Андрею. А тот нервно
рассмеялся, дивясь щепетильной меркантильности сожителей. Но
братья все поняли по-своему и обомлели, на них снизошло
прозрение: они, хапуги, сорвали сделку, которая могла стать
эпохальной, они позарились на деньги, не сообразив, что у
внешторговца связи, знакомства в высших сферах,
рекомендательные звонки его открыли бы им двери еще более
респектабельных и перспективных квартир.
глаза на Андрея, перестав дышать. Ночь прошла в безжалостном
самобичевании, утро увидело братьев обновленными и
перерожденными. Голубыми пронзительными глазами смотрели
обновленцы на стены квартиры, на бараки под окном, на
расстилавшуюся столицу, на мир, который будет покорен, несмотря
на допущенную ими преступную халатность. И чтоб еще раз не
опростоволоситься, братья завели картотеку на перспективных
клиентов, собрали в далеко идущих целях обширные сведения о
тех, с кем выгодно общаться. Первым в картотеку попал Андрей,
братья имели на него серьезнейшие виды, полагая, что в
скоротечном мире могут возникнуть понятные только Сургееву виды
коммерции. Бумаге Мустыгины не доверяли, досье хранилось на
магнитофонных кассетах и шифрованно, -- идею подсказал тот,
кого они уже не осмеливались называть Лопушком.
текущий. Телефон в их комнате звенькал и трещал почти
круглосуточно, и однажды они получили весть о канализационной
трубе, лопнувшей в радиомагазине и залившей подсобки и подвалы.
Двадцать с чем-то подмоченных магнитофонов "Яуза" были, не без
помощи братьев, сактированы и проданы им же за бесценок.
Доставленные на дом, осмотренные, обсушенные и
отремонтированные, "Яузы" разошлись за несколько часов.
Ужасающая вонь стояла в квартире, но многотысячная выручка того
стоила. Запах сортира решено было нейтрализовать одеколонными
парами немытых девок, поселенных в бараках, что поблизости;
особы эти, по оргнабору доставленные в Москву, как из лейки
поливали себя дешевыми духами, и если, прикинули братья,
"деревенщину" подпоить да пустить в пляс -- квартира
провентилируется быстро. Радиола, выставленная на балкон и
заоравшая на всю округу, оповестила о начале представительного
приема в известной всем девкам квартире на пятом этаже. Желтый
дым расстилался по двору, горели первые кучки опавших листьев,
и дым напоминал Андрею такие же сентябрьские вечера в
Гороховее: на огородах -- трудолюбивые, как муравьи, горожане,
идет уборка картофеля, зеленая ботва собирается в кучи, кое-где
уже тянется к небу дымок, детвора завороженно смотрит в костер,
откуда выгребут сейчас обугленные картофелины, под черной
коркой которых -- самое духовитое лакомство земли
гороховейской. И еще привиделось: весной того тяжкого на
радости и страдания года они с Таисией спустились в подвал за
семенной картошкой и там, в темноте, обнялись и вдруг
расплакались, они предчувствовали уже, что там, наверху и на
свету, не видать им счастья.
ножищи деревенских красоток. В этот вечер читал Карла Бэра,
впервые объяснившего подмыв речных берегов; у немца, кстати,
нашлось много чего интересного. В домах появились уже черные
сонные окна, когда возвращался к себе. Ни звука с пятого этажа,
свет только на кухне, братья, видимо, угомонились, повыкидывали
девок. На лестничной площадке -- кислятина смешанных запахов,
дешевая косметика и винегрет, покупные котлеты и тот
физиологический смрад, что создается скопищем здоровых женских
тел. Открыл дверь, вошел. Из комнаты своей выглянули братья,
шепнули: Андрея на кухне ждет приятнейший сюрприз, то самое,
чем будет частично погашен их долг. Андрей кивнул, понял.
Заглянул в кухню. На стуле сидела девица -- одна из тех, кого
недавно завезли в общежитие текстильного комбината. Рассмотрев
гостью с трех сторон, Андрей поставил на плиту чайник и
спросил, как зовут. Ответа не последовало, и братья, ловившие
каждое слово и движение через замочную скважину, возмущенно
бабахнули кулаками по двери. Ткачиха, однако, и ухом не повела,
да и глаза ее смотрели прямо, не видя Андрея. Несколько
удивленный, тот начал ощупывать ее спереди и сбоку, что было
адекватно пересчитыванию купюр: братья задолжали ему по меньшей
мере пять окладов. И не мог не восхититься: мышечные ткани
груди и бедер плотностью и упругостью превосходили
вулканизированный каучук. Деваха к тому же оголила плечи и
бедра, показывая этим, что ничего, кроме платья, на ней нет.
Совершенство форм, мыслимое только в анатомических атласах, не
могло все же погасить в Андрее интерес иного свойства. Еще в
момент, когда вошел он в кухню, уши его уловили странные и
непонятные звуки: в кухне работал какой-то невидимый и еле
слышный механизм с хорошо смазанными трущимися деталями, причем
издающий звуковые колебания тех частот, на которых человеческое
ухо опознает писк мышей, слаженно грызущих кусок сахара. Когда
загудел газ и зашумел чайник, звук пропал, но заинтригованный
Андрей выключил плиту, чтоб ничто не мешало наблюдениям.
Странный звук возобновился, механизм заработал вновь. Андрей
сделал шаг назад, а затем влево, находя точку, где слышимость
была максимальной, и сделал вывод: звуки издавались не крупной
мышью за плитой, а человеческим организмом на стуле. В поисках
источника звука он заглянул в пространство между платьем и
телом. Кончики грудей расходились под углом 135 градусов, что,
конечно, было удивительно, но отчего, естественно, не могла
вибрировать поверхность тела. Лишь сев на корточки перед
организмом и всмотревшись в него, Андрей понял наконец, где
расположен необычный генератор звуковых колебаний.
и рта освобождала прожаренные семечки от оболочки, шелухи. Весь
цикл грызения составлялся из ряда операций, безукоризненно
выполняемых органами тела, причем каждая последующая операция
по отшлифованности и точности превосходила предыдущую,
замыкаясь в нерасчленимое единство. Два пальца (большой и
указательный) правой руки наугад выхватывали из ладошки левой
подсолнух и подбрасывали его ко рту, с величайшей точностью
рассчитав скорость и направление полета. Тот ловился кончиком
языка или падал в ложбинку его. Чувствительное небо давало
сигнал мышцам ротовой полости, гибкий язык передвигал подсолнух
к коренным зубам и устанавливал его так, чтоб сжатие челюстей
создало достаточное динамическое усилие, примерно равное трем
Лукьяненко Сергей
Лукин Евгений
Сертаков Виталий
Майер Стефани
Шилова Юлия
Шилова Юлия