пальтишки сняли с гвоздиков--и на улицу...
успокоился. Гришка, ленивый соня, вставать не хотел. Катюшка еще вчера уроки
выучила, а Гришка отложил на сегодня, и вот он лежал, не мог преодолеть
лень, и у него болела душа из-за невыученных уроков. Конечно, письменное-то
делать все равно придется, и упражнение писать, и примеры решать. А вот
устное... Хорошо Ваське с Мишкой, они в школу не ходят. Все-таки Гришке
пришлось вставать, он ходил уже в третий. А Катюшка училась в четвертом, она
все видела -- как Гришка жил и что он делал, видела, и Гришке не было от нее
покоя. Вот и сейчас успокоила Володьку--и на него, как учительница, бери то,
делай это, усадила за стол и велит примеры решать, а когда решать-то? Вон
бабка уже и самовар несет на стол ставит.
утро. Постепенно все были накормлены, все одеты. Катюшка с Гришкой ушли в
школу. Васька с Мишкой убежали опять гулять по деревне, Марусю в больших, не
по росту валенках тоже увели гулять в дру-
очеп легонько поскрипывал, и бабка Евстолья сбивала мутовкой сметану в
горшке. В избе тикали часы, скреблась под половицей мышка. Но не успела
бабка Евстолья опомниться от утренней канители, как в дом опять заявились
сперва Маруся, потом и Мишка с Васькой. И еще человек шесть сотоварищей.
мокрые носы.-- Хоть бы один умер, дак ведь нет, не умрет ни который. Где
погостили-то? Как пошехонцы, как пошехонцы! Вот пошехонцы-ти раньше тоже
были растрепы. Кушать кушали, а жить-то не умели.
задергал бабкин подол.
2. БАБКИНЫ СКАЗКИ
бабка Евстолья.--Васька, не вертись! А ты, Мишка, опять пуговку отмолол. Ужо
я тебе! В большой-то деревне, в болотном краю жили невеселые мужики, одно
слово -- пошехонцы, и все-то у тех мужиков неладно шло. А деревня-то
завелась большая, а печи-то бабы топили все в разное времечко. Одна утром
затопит, другая--днем, а иная--и темной ночкой. Запалит, посидит у окошка да
и давай блины творить. Пока блины-то ходят, печка протопится, баба
вдругорядь растоплять. Пока вдругорядь растопит, блины-то возьмут да и
закиснут. Так и маялись, сердешные.
обтерла стол, взяла в кухне рыльник со сметаной и села на лавку. Кое-кто из
ребятишек уже забыл было закрыть рот, а теперь завозился. Но стоило ей
начать рассказывать, и все тут же угомонились.
старики да старухи любили табак нюхать. До того любили, что все пронюхали,
до последней копеечки. Да они и молоденьких научили. А табак-то надо возить
издалека, за много верст. Срядили, благословясь,
нам всем вместе ехать. Потому как всем вместе лучше". Сказал, да и велел
всем мужикам к завтрему готовыми быть, чтобы лошади были накормлены, чтобы
завертки новые были. А вожжи связаны, которые лопнули. Вот легли пошехонцы
спать. Небо-то к ночи выяснило, избы мороз выстудил все. Пошехонцы на полати
забилися. Утром Павел идет с обходом: "Запрягай, робятушки!" Самый
хозяйственный да толковый был этот Павел. Зашевелились пошехонцы,
започесывались. В одной избе брат говорит другому брату: "Рано еще вставать,
вон и на улице темно". Другой брат говорит: "Нет, надо вставать, вон и Павел
велит вставать". Что делать? Порешили к суседским братьям сходить, узнать:
время вставать аль не время еще. Разбудили суседских, стало их четверо.
Суседские братцы и говорят: "Пожалуй, робята, рано еще вставать-то, вон и на
улице темно". Встали все посередь улицы да и спорят. Одне говорят: надо
вставать, другие--что вставать рано. Один и говорит: "Вот мы давайте еще вон
в этом дому спросим". Разбудили еще один дом, стало их шестеро, и опять не
могут прийти к согласью: кто говорит--рано, кто кричит: "Надо вставать!"
Сгрудились все в одном краю, весь край и разбудили, шум подняли, крику этого
хоть отбавляй. И не знают, чего делать. А умный Павел в том конце мужиков
будит: "Запрягай, робятушки, надо за табаком ехать!" Ну, делать нечего, в
том краю почали мужики вставать. Один мужик, Мартыном звали, и говорит:
"Матка, матка, а где портки-то?" Забыл, куда портки оклад. Нашли ему портки,
одевать надо. Мартын и говорит брату, все братья жили вместе, никогда не
делились пошехонцы. Мартын и говорит: "Ты, Петруха, держи портки-то, а я
буду с полатей в них прыгать". Взял Петруха портки, держит внизу, а Мартын
прыгнул да попал только одной ногой. Полез опять на полати, вдругорядь
прыгнул. Долго ли, коротко ли, а попали в портки обе ноги. А в том конце все
еще крик стоит, как на ярмарке. Разделились у мужиков мненья-то; одне
говорят, вставать надо, другие кричат, что рано. Пока спорили, звездочки все
до единой потухли, хорошо, что хоть драки не было. Павел запряг первый свою
кобылу, на дорогу выехал, срядились и другие по-за нему. Стал запрягать
Лукьян с Федулой. Федула говорит Лукьяну: "Ты, брат Лукьян, держи крепче
хомут-то, а я кобылу буду в его пехать". Держит Лукьян хомут, а Федула
кобылу в хомут вот пехает, вот пехает. Весь Федула вспотел,
Федулу, все зубья в роте Федуле вышибла.
Маруся, едва улыбнувшись, тихо сидела на лавке. Бабка погладила ее по
темени, продолжала:
кругом чистое поле, а велик ли и день зимой? Проехали один волок, вздумали
ночевать пошехонцы. Ночевать в этой деревне пускали. А дело в святки было,
здешние робята по ночам баловали. У кого поленницу раскатят, у кого трубу
шапкой заткнут, а то и ворота водой приморозят. Углядели они пошехонский
обоз. Лошадей-то распрягли, а все оглобли через изгороди и просунули да
опять запрягли. Утром пошехонцы поехали дальше, а возы-то ни туды ни сюды,
никак с места не могут сдвинуться. Огороды да калитки трещат, хозяева
выскочили. Почали молотить пошехонцев: разве это дело? Все прясла
переломаны, все калитки пошехонцы на оглоблях уволокли. Еле живыми пошехонцы
выехали из деревни, даже толковому Павлу тюма по голове досталася. Ну,
кое-как да кое-как проехали еще день, начало темнять вдругорядь, попросились
опять ночевать. Мартын и говорит Павлу: "Теперече надо нам лошадей
распрягчи, чтобы такого побоища, как вчера, не было". Напоили лошадок, сенца
дали, сами попили кипяточку да и легли спать. А местные мужики шли вечером с
беседы да и перевернули дровни-то оглоблями в обратную сторону. Утром Павел
поднял обоз еще затемно. Как стояли дровни-то оглоблями не в ту сторону, так
пошехонцы их и запрягли, да так и поехали со Христом. Едут день, ночь, одну
деревню проехали, волок минули, довольные,--скоро и к месту приедут, табаку
купят да обратно к бабам на теплые печки. Дорога была хорошая. Подъехали
пошехонцы к большой деревне. Мартын и говорит: "Лукьян, а Лукьян, баня-то на
твою похожа, тоже нет крыши-то".--"Нет, Мартын,--Лукьян говорит,-- моя баня
воротами вправо, а у этой ворота влево глядят. Непохожа эта баня на мою".--
"А вон вроде Павлова баба за водой пошла,--Федула шумит,--и сарафан
точь-в-точь!"--"Не ври!"--"А вон и крыша похожа!
Ей-богу".--"Робята,--говорит Павел,--а вить деревня-то наша! Ей-богу, наша,
только перевернулася! Дак ведь, кажись, и я-то Павел?" Это Павел-то эк
говорит да за уши себя и щупает. Павел он али не Павел. Забыл, вишь, что
толковой, а уж чего про тех говорить. И говорить про тех нечего.
раскрыв глазенки, слушали про мужиков-пошехонцев. Они еще не все понимали,
но бабку слушали с интересом.
одел. Сказывать дальше-то?
местами.
чтобы у домов не росла, поливали постным маслом -- кто их так научил, бог
знает. Кто что скажет, то и делали, совсем были безответные эти пошехонцы.
Никому-то слова поперек не скажут, из себя выходили редко, да и то когда
пьяные. Один раз наварили овсяного киселя. Хороший вышел кисель, густой, вот
его хлебать время пришло. Раньше кисель овсяной с молоком хлебали. Мужиков
шесть, а то и семь было в семье-то, уселись за стол кисель с молоком
хлебать. Кисель на стол поставили, а молоко как стояло на окне, так там его
и оставили. Первый хлебнул, побежал к молоку, молока прихлебнул. Так все
семеро и бегают от стола да к окошку, молоко прихлебывать. Через скамейку с
ложками-то перелезают. Облились-то! Ой, господи!
народу-то мало стало, кое примерли, кое медведки в лесу задрали. Видят,
совсем дело-то худо. "Робята, ведь умрем",--говорят. "Умрем, ей-богу, умрем,
ежели так и дальше дело пойдет",--это другие на ответ. Первый раз все мненья
в одну точку сошлись. Стали думать, чего дальше делать, как жить. Одне
говорят: "Надо нам начальство хорошее, непьющее. Без хорошего начальства
погибнем". Другие говорят: "Надо, мужики, нам репу-то не садить, а садить
брюкву. Брюква, она, матушка, нас выручит, она!" Тут Павел говорит: "Нет,
мужики, все не дело, это, а надо нам по свету идти, свою долю искать. Есть
где-то она, наша доля-то". Сказал, да и сел. "Должна быть!" -- это Мартын
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Майер Стефани