Чтение 7–й страницы книги ~Крест~

задержавшиеся у книжного прилавка: что-то привлекло на мгновение внима-
ние, убедился, что не то, и пошел дальше. Так и Николай положил книжку в
сторону - и ни гу-гу.

Был бы Севка жив, тот бы оценил, сам стихи писал. Они с Леонидом даже
завели традицию - дарить на дни рождения друг другу написанное за год.
Собственно, так потихоньку и сложилась у Леонида рукопись, да и Севкины
стихи, аккуратно перепечатанные, сохранились рядом, в ящике стола. Но
Севка был в мире ином и Леонид тогда так и не стал разбираться в причи-
нах происшедшего, слишком уж разными ему показались мотивы такого непри-
ятного неприятия его детища, да и не желалось ему считать, что глав-
ное-то в другом...

А может быть именно тогда Леонид в первый раз задумался и ощутил свою
нестандартность, свое отличие от других? Вот и Татьяна, жена Леонида го-
ворила ему сегодня о том же... Леонид развернулся в постели и в ночном
сумраке различил, казавшуюся несоразмерно крупной голову жены. Лицо ее
было темное, слепое от закрытых глаз и казалось неживым, если бы не со-
пение и тихий присвист дыхания. Жена... любимая,,, а в сущности, дале-
кий, а вернее, совсем недалекий, чужой мне человек, подумал Леонид, и
чего же я хочу от брата... от отца... от дочки... Кто они? Чужие или
просто другие?..

Кто был по-настоящему чужим Леониду, так это тесть с тещей, родители
Татьяны. Как хороша была Танечка-Танюшка в девушках! Светлоголовая,
стройная хохотушка, она нравилась Леониду своим мягким характером, своей
участливостью и острым состраданием к чужой боли, беззаветной предан-
ностью родителям и дому.

Они познакомились на какой-то вечеринке, их факультеты, географичес-
кий и химический были рядом, стали встречаться и как-то естественно,
легко поженились. Словно соединились две половинки, предназначенные друг
другу.

Своего дома у молодоженов не было и жили они у родителей Татьяны.
Особых проблем не было, тем более, что Леонид надолго исчезал в экспеди-
циях, а когда появилась на свет маленькая Леночка, Аленушка, то помощь
ее родителей была воистину ощутимой.

Суть этих людей обнажилась, как дно во время отлива, когда Леонид
вступил в жилищно-строительный кооператив и они въехали в свою двухком-
натную квартиру. Родители Татьяны вдруг заявили, что Аленушку они не от-
дадут. Леонид не мог поверить в невозможное, как это так, взять и отоб-
рать дочку, как кошку, как игрушку. Иное дело Татьяна. Оказалось, что
она не в силах разорваться надвое, пойти на ссору с родителями. Она па-
нически боялась скандала, не могла представить себе даже простой раз-
молвки и поэтому не видела ничего страшного в том, что Аленка по настоя-
нию тещи называет папой и мамой своих деда с бабкой.

Леонид с удивлением узнал, что тесть теперь моется с Ленкой в ванной,
что дочка спит с ними в одной кровати. Все это по мнению Леонида отдава-
ло какой-то нечистоплотностью, Леонид всяко пытался убедить Татьяну в
уродливости таких взаимоотношеий, ругался, уходил из дома, но возвращал-
ся, потому что любил свою Таньку, жалел и вины ее в происшедшем не ви-
дел.

Так и выросла Елена в доме "папы" и "мамы", была прописана там и ста-
ла их наследницей. Леонид называл дочь Еленой Прекрасной и в этом не бы-
ло особого преувеличения, внешне она была очень привлекательна, но в от-
личие от матери полностью лишена каких-либо комплексов нежности и привя-
занности, мыслила привычно для избалованного ребенка, жестко, эгоистично
и даже цинично.

Она расчетливо вышла замуж за человека много старше ее, но обеспечен-
ного, связанного с валютным бизнесом, родила ему сына, провернула обмен,
в результате которого получилась четырехкомнатная квартира, со вкусом
обставила ее, и на все ее хватало - на дом, дачу, собаку, попугая, да и
себе Елена ни в чем не отказывала - ни в нарядах, ни в любовниках. И Ле-
ониду с Татьяной доставалось то красной рыбки, то бутылка настоящего
шотландского виски, то пуховая куртка.

Единственное существо на свете, которое Елена обожала слепой безрас-
судной эгоцентричной любовью был сын Кирюшка. Елена не отпускала сына от
себя ни на шаг и фактически лишала Леонида и Татьяну радости полнокров-
ного общения с внуком, также, как в бытность свою, сама была лишена того
же с родителями.

За пролетевшие годы Татьяна плавно переродилась из улыбчивой, как
солнечный зайчик, девчонки в грузную седую женщину.

Жизнь ее разделилась на два дома и душа ее разошлась надвое: одна лю-
била родителей, другая - мужа. И не было гармонии в таких единых по су-
ти, но таких разных по предмету чувствах, не было счастья. Родители ста-
ли для Татьяны идолами, а она их рабой. Рабой любви... Она всегда и всем
поддакивала и настолько перестала ощущать себя как личность, что и раз-
говор начинала так: "А вот мама сказала... Вот и Лена говорит..." Даже
во время редкой интимной близости с Леонидом могла вспомнить, что забыла
позвонить своим...

А та половинка Таниной души, что принадлежала не только ей, но и Лео-
ниду, умерла и на пепле ее осталась неосознанная обида за ущербно прожи-
тую жизнь. И мстительная ревность к Леониду...

Рабская психология, устало подумал Леонид, нельзя сдаваться, иначе
обязательно погибнет, умрет в тебе нечто, без чего ты - живой труп. Как
лежащая рядом в постели кукла жены. И Леонид ощутил внутреннюю связь -
перекрестие - утреннего разговора с Николаем и происшедшего в голом зас-
толье.

Леонид, вернувшись из бани, застал жену дома - сегодня она не уехала
к дочери ночевать-ухаживать за выживающей от старости из ума матерью.
Татьяна молча открыла дверь, не спрашивая, собрала на стол и только,
когда Леонид достал из шкафа и поставил перед собой рюмку для водки, об-
ронила:

- Мало тебе там наливали?..

Леонида прорвало и он заговорил. Несвязный, колючий ворох обид дос-
тался всем - и Татьяне, и Елене, и Николаю. И тут Татьяна сказала не ма-
мино, не Еленино, а тихое свое:

- Да ты же всегда был белой вороной...

И снова в ночи острая потребность разобраться, понять возвратила Лео-
нида к тому же. Неужели я чем-то иной, не такой как все... Но и все не
такие, как я. Никогда мне не думать, не поступить, как тесть да теща или
Николай. Господь дал всем свое - индивидуальность. Индивидуальность каж-
дого - это не единство оленьего стада, косяка селедок, воробьиной стаи
или клубка могильных червей. У нас, у людей, всяк по-своему снаряжен к
жизни. Наше стадо, наш косяк, наша стая, которую мы называем "все" сос-
тоит из "я". Без "я" нет "мы". Без множества единокровных "я" нет нации.
Но среди множества есть белые вороны... Аномалия, талант... И "мы",
"все" настолько против моего изначального "я", что тысячелетиями не воз-
никает, не создается великого, единого, общечеловеческого братства...
потому что ДУШЕРАЗДЕЛ у меня с ними...

Как же жить, сознавая это? Еще один перекресток, еще один крест.
Крестоносец я, подумал Леонид, семья. Хрясь но не крестоносцы вся моя
крестом по крестовине... И само собой дописалось, что кристаллизовалось
медленно по строчке в последние дни:

Дробился лошадиный цокот

И растворялись двери -

Влетал, как легкий ветер, Моцарт...

Входил Сальери.

На клавиши ронялся локон -

Осенний лист на сквере.

Как к музыке тянулся Моцарт!

Стоял Сальери.

Враз обрывался суетливый клекот

и застывали, тихли звери -

играл на клавесине Моцарт.

Молчал Сальери.

То траурен, как дух погоста,

то отрешен, как инок в вере,

смеялся, озаряясь, Моцарт.

Мрачнел Сальери.

Но музыка кончалась просто...