тем самым предполагая, что стихийные бедствия невозможны. Они по-прежне-
му делали дела, готовились к путешествиям и имели свои собственные мне-
ния. Как же могли они поверить в чуму, которая разом отменяет будущее,
все поездки и споры? Они считали себя свободными, но никто никогда не
будет свободен, пока существуют бедствия.
разных частях города с десяток больных без всякого предупреждения взяли
и скончались от чумы, опасность по-прежнему казалась ему нереальной.
Просто, если ты врач, у тебя составилось определенное представление о
страдании и это как-то подхлестывает твое воображение. И, глядя в окно
на свой город, который ничуть не изменился, вряд ли доктор почувствовал,
как в нем зарождается то легкое отвращение перед будущим, что зовется
тревогой. Он попытался мысленно свести в одно все свои сведения об этом
заболевании. В памяти беспорядочно всплывали цифры, и он твердил про се-
бя, что истории известно примерно три десятка больших эпидемий чумы,
унесших сто миллионов человек. Но что такое сто миллионов мертвецов?
Пройдя войну, с трудом представляешь себе даже, что такое один мертвец.
И поскольку мертвый человек приобретает в твоих глазах весомость, только
если ты видел его мертвым, то сто миллионов трупов, рассеянных по всей
истории человечества, в сущности, дымка, застилающая воображение. Доктор
припомнил, что, по утверждению Прокопия4, чума в Константинополе уносила
ежедневно десять тысяч человек. Десять тысяч мертвецов - это в пять раз
больше, чем, скажем, зрителей крупного кинотеатра. Вот что следовало бы
сделать. Собрать людей при выходе из пяти кинотеатров, свести их на го-
родскую площадь и умертвить всех разом - тогда можно было бы себе все
это яснее представить, можно было бы различить в этой безликой толпе
знакомые лица. Но проект этот неосуществим, да и кто знает десять тысяч
человек? К тому же люди, подобные Прокопию, как известно, считать не
умели. Семьдесят лет назад в Кантоне5 сдохло от чумы сорок тысяч крыс,
прежде чем бедствие обратилось на самих жителей. Но и в 1871 году не бы-
ло возможности точно подсчитать количество крыс. Подсчитывали приблизи-
тельно, скопом и, конечно, допускали при этом ошибки. Между тем если од-
на крыса имеет в длину сантиметров тридцать, то сорок тысяч дохлых крыс,
положенные в ряд, составят...
этого-то и не следовало допускать. Несколько случаев - это еще не эпиде-
мия, и, в общем-то, достаточно принять необходимые меры. Следовало дер-
жаться того, что уже известно, например, ступор, прострация, покраснение
глаз, обметанные губы, головные боли, бубоны, мучительная жажда, бред,
пятна на теле, ощущение внутренней распятости, а в конце концов... А в
конце концов доктор Риэ мысленно подставлял фразу, которой в учебнике
завершается перечисление симптомов: "Пульс становится нитеобразным, и
любое, самое незначительное движение влечет за собой смерть". Да, в кон-
це концов все мы висим на ниточке, и три четверти людей - это уж точная
цифра - спешат сделать то самое незначительное движение, которое их и
сразит.
небо, а по эту - слово, до сих пор звучавшее в комнате: "чума". Слово
это содержало в себе не только то, что пожелала вложить в него наука, но
и бесконечную череду самых необычных картин, которые так не вязались с
нашим желто-серым городом, в меру оживленным в этот час, скорее приглу-
шенно жужжащим, чем шумным, в сущности-то счастливым, если можно только
быть одновременно счастливым и угрюмым. И это мирное и такое равнодушное
ко всему спокойствие одним росчерком, без особого труда зачеркивало дав-
но известные картины бедствий: зачумленные и покинутые птицами Афины6,
китайские города, забитые безгласными умирающими, марсельских каторжни-
ков, скидывающих в ров сочащиеся кровью трупы7, постройку великой про-
вансальской стены8, долженствующей остановить яростный вихрь чумы, Яффу9
с ее отвратительными нищими, сырые и прогнившие подстилки, валяющиеся
прямо на земляном полу константинопольского лазарета, зачумленных, кото-
рых тащат крючьями, карнавал врачей в масках во время Черной чумы10, со-
итие живых на погостах Милана11, повозки для мертвецов в сраженном ужа-
сом Лондоне12 и все ночи, все дни, звенящие нескончаемым людским воплем.
Нет, даже все это было не в силах убить покой сегодняшнего дня. По ту
сторону окна вдруг протренькал невидимый отсюда трамвай и сразу же опро-
верг жестокость и боль. Разве что море там, за шахматной доской тусклых
зданий, свидетельствовало, что в мире есть нечто тревожащее, никогда не
знающее покоя. И доктор Риэ, глядя на залив, вспомнил о кострах, о них
говорил Лукреций, - испуганные недугом афиняне раскладывали костры на
берегу моря. Туда ночью сносили трупы, но берега уже не хватало, и живые
дрались, пуская в ход факелы, лишь бы отвоевать место в огне тому, кто
был им дорог, готовы были выдержать любую кровопролитную схватку, лишь
бы не бросить на произвол судьбы своего покойника... Без труда представ-
лялось багровое пламя костров рядом со спокойной темной гладью вод, фа-
кельные битвы, потрескивание искр во мраке, густые клубы ядовитого дыма,
который подымался к строго внимающему небу. Трудно было не содрог-
нуться...
верно, слово "чума" было произнесено, совершенно верно, как раз в ту са-
мую минуту просвистел бич и сразил одну или две жертвы. Ну и что же -
еще не поздно остановить его. Главное - это ясно осознать то, что должно
быть осознано, прогнать прочь бесплодные видения и принять надлежащие
меры. И тогда-де чума остановится: ведь человек не может представить се-
бе чуму или представляет ее неверно. Если она остановится, что всего ве-
роятнее, тогда все образуется. В противном случае люди узнают, что такое
чума и нет ли средства сначала ужиться с ней, чтобы уж затем одолеть.
терской долетал короткий размеренный визг механической пилы. Риэ встрях-
нулся. Да, вот что дает уверенность - повседневный труд. Все прочее дер-
жится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К
этому не прилепишься. Главное - это хорошо делать свое дело.
Гран. Хотя Гран служил чиновником в мэрии и занимался там самыми разно-
образными делами, время от времени ему, уже в качестве частного лица,
поручали составлять статистические таблицы. Так, сейчас он вел подсчет
смертных случаев. И, будучи человеком обязательным, охотно согласился
лично занести доктору копию своих подсчетов.
взмахнул листком бумаги.
ледние сорок восемь часов.
объяснил, что Коттар сам напросился прийти с ним, хотел поблагодарить
доктора и принести извинения за доставленные хлопоты. Но Риэ уже завла-
дел списком.
настоящим именем. До сих пор мы тянули. Пойдемте со мной, мне нужно заг-
лянуть в лабораторию.
нице. - Необходимо называть вещи своими именами. А как прикажете назы-
вать эту болезнь?
начал появляться народ. Быстротечные сумерки - других в нашем краю и не
бывает - уже отступали перед ночным мраком, а на еще светлом небосклоне
зажглись первые звезды. Через несколько секунд вспыхнули уличные фонари,
и сразу же все небо затянуло черной пеленой и громче стал гул голосов.
до угла Оружейной площади. - Вечера для меня священны. Как говорят у нас
на родине: "Никогда не откладывай на завтра...".
Монтелимара13, ссылаться в разговоре кстати и некстати на местные рече-
ния, да еще непременно добавлять повсеместно бытующие банальные фразы,
вроде "волшебная погода" или "феерическое освещение".
щишь.
нет, работает для себя.
дело?
роны, особых успехов не заметно.
ясь.
уши круглую шляпу... Риэ смутно догадался, что речь идет о каком-то лич-
ном самоусовершенствовании. Но Гран уже распрощался и засеменил под фи-
кусами бульвара Марны. У дверей лаборатории Коттар сказал доктору, что
очень бы хотел с ним повидаться еще раз и попросить совета. Риэ, нервно
скручивая лежавшую в кармане таблицу, пригласил Коттара зайти к нему на
прием, но тут же спохватился и сказал, что послезавтра будет в их квар-
тале и под вечер сам заглянет к нему.
думает о Гране. Он представлял его в самом пекле чумной эпидемии - не
такой, конечно, как нынешняя, не слишком грозной, а во время какого-ни-
будь мора, вошедшего в историю. "Он из тех, кого чума щадит". И тут же
Риэ припомнил вычитанное где-то утверждение, будто чума щадит людей тще-
душных и обрушивается в первую очередь на людей могучей комплекции. И,