Чтение 7–й страницы книги ~Колыбельная для брата~

он с ребятами парусник строит, под старину. Из шлюпки переделыва-
ет... Он меня в команду берет...

Отец оживился:

- Кошкарев судно строит? Вот уж не подумал бы! Я считал, что он
весь в кинофотозаботах. Ай да Тамерлан!

- Почему Тамерлан?

- Так его иногда именуют. Помнишь , был хромой завоеватель -
"Гроза Вселенной"?

- Помню. А Гена-то почему гроза?

- Он редактор "Комсомольского прожектора". Мамочки мои, не при-
веди господь попасть под объектив с чем-нибудь таким... отрицатель-
ным. Недавно выпуск сделал про захламленность в цехах. Потом партком
заседал...

- Ему попало? - встревожился Кирилл.

- Если бы ему...- с хмурой усмешкой сказал отец.

- Ну... значит, он справедливый выпуск сделал? - как можно де-
ликатнее спросил Кирилл.

Отец вздохнул:

- Может, и справедливый... со своей точки зрения. Только ведь
захламленность не от хорошей жизни была, есть масса причин... А
впрочем, дело уже прошлое. Как говорится, все к лучшему.

- Ты на него злишься? - прямо спросил Кирилл.

Отец засмеялся:

- Мало ли на кого разозлишься в горячке... Ты что, уже влюбился
а него?

Кирилл ответил уклончиво:

- Я в "Капитана Гранта" влюбился. Так парусник называется.

Отец серьезно сказал:

- Ты не сомневайся, Кошкарев - парень честный. Только вспыльчи-
вый чересчур, сердитый.

...Кириллу Дед вовсе не казался вспыльчивым и сердитым. Даже
если ребята вместо дела устраивали возню. Дед не ругался и не покри-
кивал, а только укоризненно смотрел и брался за работу сам. Словно
говорил: "Ну, вы как хотите, а я считаю, что мы собрались не дурака
валять". Иногда это помогало.

После работы, когда все расходились, Кирилл, бывало, оставался
с Дедом. Они гасили печку, чтобы не случилось ночью пожара, подбира-
ли с пола забытые инструменты. Потом садились на скамью перед не-
достроенным корпусом парусника и молчали. Кирилл мысленно дорисовы-
вал корабль: узорную кормовую надстройку, белую рубку с точеными пе-
рильцами, поднявшиеся мачты, ванты, паруса... Гафельный кеч "Капитан
Грант" обещал быть красивым, как хорошая песня. Может быть, это не-
точное сравнение, но другого Кирилл не мог придумать. И когда Кирилл
представлял, как вырастает корабль, он словно сочинял эту песню.

У Деда, видимо, были похожие мысли. Однажды он сказал:

- Еще зима, снег кругом, а ведь все равно будет лето. И поплы-
вем... Вот закрою глаза и сразу вижу, как паруса отражаются в синей
воде. Кирилл придвинулся к Деду и кивнул.

- А ты немногословен, мой юный друг, - сказал Дед. - В первый
день ты мне показался как-то... ну... Кирилл улыбнулся:

- Нахальнее, да?

Дед виновато развел руками. Кирилл сказал:

- Сам не знаю, что на меня тогда нашло... Вообще-то я довольно
тихий и примерный, - добавил он с еле заметной насмешкой.

- Это в школе так говорят?

- Везде... Я до третьего класса вообще мало говорил, я заикал-
ся.

- Сейчас незаметно...

- Прошло... Я петь полюбил, тогда это и кончилось. Меня учи-
тельница Зоя Алексеевна к пению приучила.

- И сейчас поешь?

- В школьном хоре. Только мне там не нравится. Туда многих без
всякого согласия посылают, это плохо. Зачем, если не хочется петь?

- Но тебе-то хочется?

Кирилл мотнул головой.

- Нет, мне там тоже не нравится. Руководитель новый появился,
крикливый какой-то... И песенки все детские... Я бы ушел...

- А почему не уйдешь? Спорить не хочешь?

Дед спросил это без насмешки - серьезно и по-хорошему.

Кирилл почуастюовал, как защипало в глазах, и хмуро признался:

- У меня какое-то свойство дурацкое. Сам не знаю, почему... Вот
увижу что-нибудь несправедливое, начну спорить - и вдруг слезы. Дед
понимающе кивнул:

- Это бывает иногда...

- У меня не иногда, а каждый раз... Сейчас даже больше, чем
раньше,- сердито сказал Кирилл и переглотнул.- Ты никому не гово-
ри... Может, я больной?

Дад засмеялся и положил свою ладонь Кириллу на затылок.

- Что ты, Кир... Твоей беде помочь совсем легко.

Кирилл удивленно поднял повлажневшие глаза.

Дед глянул в эти глаза и доверительно произнес:

- Как в горле заскребет, вспомни зеленого павиана Джимми.

- Какого павиана?- очень удивился Кирилл.

- Я же говорю: зеленого. Сразу же представь себе зеленого пави-
ана Джимми, и все пройдет... Это меня в детстве дядюшка научил. Здо-
рово помогает, честное слово.

Кирилл помигал и смущенно улыбнулся:

- Я... ладно, попробую. - И подумал, как жаль, что не знал про
Джимми осенью.

Про тот случай до сих пор стыдно вспоминать. Ева Петровна оста-
вила весь класс после уроков за то, что будто бы безобразно вели се-
бя в столовой и разбили два стакана. Свинство какое! Ведь ей сто раз
объясняли, что никто ме дурачился и не бил! Кирилл кипел, кипел
внутри, потом встал и приготовился сказать, что все это несправедли-
во и она не имеет права... А вместо слов получились всхлипы, и он
разревелся, как дошкольница, у которой отобрали новый мячик.

Евина-красавица сказала:

- Векшин, ступай домой. Ты-то ни в чем не виноват, я знаю.

Кирилл схватил портфель и выскочил в коридор. Получилось, что
ни за кого он не заступился, а только себе заработал прощение. Выре-
вел! Это в двенадцать-то лет...

Нет, зеленый павиан-это, кажется, неплохо (глаза, между прочим,
высохли). В этом чтото есть. Но тут же Кирилл встревожился:

- А Митька? Он разве не знает про павиана?

Дед снисходительно сказал:

- Митька если ревет, то от страха или от вредности. Здесь уж
Джимми бессилен.

Глава четвертая

Митька был вертлявой личностью восьми с половиной лет: кругло-
лицый, но щуплый, с черными быстрыми глазами и очень красными мокры-
ми губами - он их постоянно облизывал. Звали его чаще не просто
Митька, а Митька-Маус. Вроде Микки-Мауса, знаменитого мышонка из
мультфильмов. Но такое прозвище ему дали не за доблести, а за то,
что он все время ходил с каким-нибудь хвостом. За ним таскался то
обрывок веревки, то высовывалась из кармана длинная сетка-авоська,
то шуршала по полу оторванная лямка штанов, то цеплял всех за ноги
самодельный кнут, которым Митька-Маус любил что-нибудь сшибать: вес-
ной сосульки с карнизов, летом головки одуванчиков...

Митька-Маус чудовищно боялся привидений. Чтобы оправдать свои
страхи, он всех уверял, что приведения на самом деле есть, и расска-
зывал, как с ними встречался. Эти жуткие истории потихоньку записы-
вал Алик Ветлугин: он сочинял фантастические романы, и ему нужен был
материал.

По вечерам Митька-Маус ни за что не соглашался оставаться один
в комнате или мастерской, поднимал рев. Это доставляло Деду массу
хлопот.

Была у Мотьки еще одна черта, очень неудобная для Деда. Везде-
сущий Маус каждый день собирал на себя краски, сажу, ржавчину, пыль,
мел и клей. Постоянной заботой Деда было отмывать Митьку по вечерам.

Чертыхаясь, Дед грел в баке для белья воду - зимой на плите,
летом на костре посреди двора. Потом заталкивал двоюродного внука в
старинное корыто, похожее на железный саркофаг, и драил несчастного
Мауса суровой капроновой мочалкой. По комнате разлетались мыльные
хлопья, радужные пузыри и Митькины вопли. Вопил Митька наполовину
шутя, а наполовину всерьез, потому что жесткой мочалки и едучего мы-
ла боялся лишь немного меньше, чем привидений.

- Не дрыгайся, подкидыш!- рычал Дед.

На "подкидыша" Митька не обижался. Он даже сам себя так иногда
именовал.

Митькины родители - Генина племянница Надежда и ее муж Виктор
обитали я другой половине дома. Этот ветхий, но просторный дом ос-
тался от Гениной бабушки. Многочисленные родственники от такого нас-
ледства отказались, у них были квартиры, а у Геннадия и его племян-
ницы своего жилья не было, и они позапрошлым летом вступили во вла-
дение старинной постройкой, в которой безусловно водились привидения