прикасаясь к пивной кружке, - чтоб из тьмы этой бездонной и жуткой - я не
про сон говорю, а про настоящую тьму, послесмертную - кто-нибудь да
выскакивал, обагренный, и встречался бы с людьми и чокался!
никуда уходить. Бывает так хорошо, что не хочется дальше жить.
стаканчики, которые заботливо расположила. И вообще она чуть-чуть ухаживала
за своими бедолагами. Даже молчание становилось нежной музыкой, и каждая
улыбка, слово невзначай, приобретали особое значение. Словно оказались они
вытянутыми из мира и перенесенными в более тонкий и блаженный слой бытия,
где не было ни жестокости, ни бед. Нежность немного была не от мира сего, но
в то же время исходила из какой-то бездны в человеческом сердце.
на ее лицо, на эту бесконечную смену улыбок, теней, странных слов. Точно они
погрузились в скрыто-блаженную сферу души, внезапно обнажившуюся. Большие
глаза Светланы то влажнели, то наполнялись слезами, то уходили в свою вечную
синеву; она сама была в этом... Ронялись слова, иногда звенели стаканчики,
дул из города свободный бесконечный ветер, и если бы им сейчас сказали:
"умереть", они все с улыбкой приняли бы смерть и заснули. "Как долго может
чистота длиться в мире", - думал Закаулов.
это ведь реальное... это есть".
в то же время рядом. Что-то протоптано на земле, чьи-то следы, куда они
ведут, что остается, что нет?! И как плачут листья, когда они любят?!
сколько прошло времени он не помнил - Светлана уже прощалась: ей надо было
идти.
Олегом, совсем в другую сторону, к метро. Выйдя из леса, простились и
разошлись.
троллейбусов, спешащих людей, спокойных толстеньких газировщиц. Олег не
замечал вокруг ничего, и вдруг постепенно стал впадать в странную ярость.
покойников из гробов!
безумствуй.
самая ледяная ярость поднималась в душе Олега: и он отчужденно посмотрел
вокруг.
- Извини, Валя, я сам люблю это временами. Я имею в виду ах, слезы,
необычайные глаза, и воспарение неизвестно куда.
будет другое, я не говорю, будет только плохое, но все другое, - продолжал
Олег. - А эти необыкновенные моменты!.. Как тебе сказать!?.. Я не думаю,
разумеется, что это иллюзия, нет, но это существует в каких-то иных
измерениях, чем человеческая жизнь. Ничего уж не поделаешь! Мы можем там
быть только мгновениями.
Свет ослепил их, и ошарашил грохот. Поток людей несся вперед.
поезд помчался в черную пропасть подземелья.
искусства умереть на земле...
Красота возможна лишь мгновениями, и нигде на земле надежды нет! И что же
делать!
безнадежность, как у Цветаевой, но ты не повесишься, а останешься жить, вот
тогда начнется самое главное.
человека, которого можно было бы "посмотреть". Олег слегка замялся, а потом
ответил, что один по крайней мере сейчас есть, и договорились встретиться.
даже бродяжничал. Но он совершенно не походил на бродягу: чисто одетый,
всегда в аккуратном костюме и при галстуке, выбритый, с холодным и
интеллектуальным лицом. Кончил он где-то факультет иностранных языков.
прошлая жизнь была никому не известна в Москве. Но он рассказывал иногда об
этом страшном событии: его мать погибла во время ташкентского землетрясения.
Это случилось так. Они жили вдвоем в маленьком домике, неожиданно он
проснулся и вышел во двор, а через минуту дом обрушился, и его мать была
задавлена на его глазах.
почти дружеские отношения. - Конечно, я был молод. Но ведь я мертв. Зачем же
жить мертвому?
был пугающий и сдержанный, за которым словно нарастал бешеный взрыв - злобы
и ненависти, но к кому? Может быть, ко всему живому на земле. А может быть,
и к самой жизни. У Виктора часто была на лице эта медленная жуткая улыбка,
которая неизвестно во что могла разрядиться. Поэтому с ним немного опасно
было общаться.
даже когда переполнялись ненавистью.
многих кругах "подпольного" мира Москвы за исключительную личность: это
чувствовалось всеми.
себе от страсти и от глубины его проникновения в подтекст:
" Отец мой, дьявол, Спаси, помилуй, я тону".
чтения.
ли это слезы? И они не мешали ему улыбаться.
умер. И я не могу найти свое собственное Я. Я потерял его и умер поэтому.
комнаты, прописки. Ему помогали, как могли и чем могли. Немного подрабатывал
он переводами, взятыми на другое имя.
его длинные худые ноги.
голос.
начальник прогнал его, испугавшись речей Пахомова, особенно в том смысле,
что ему все равно, где жить.
на дорогу дам.
Москву и случайно познакомился с Олегом, потом с Ларионом Смолиным, и таким
образом его ввели в "неконформистские" круги...
слышал, что Трепетов почему-то любил порой назначать важные свидания в
молочных кафе. В Беркове и Закаулове не было необходимости - всю главную
тяжесть "знакомств" брал на себя Олег.
"оживленность" пробивалась вдруг какая-то несоизмеримость, которая пугала
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Жюль Верн
Корнев Павел
Акунин Борис