Чтение 7–й страницы книги ~Внутренняя сторона ветра~

одной фразе, можно было к концу воображаемой прогулки запомнить всю речь и
даже повторить ее без особого напряжения. Так ученики белградской
сербско-латинской школы выучили наизусть всю речь Цицерона "In Catilinam", а
потом русский учитель принес им латинский перевод одной прекрасной греческой
поэмы, который они тоже должны были запомнить. Эти стихи сочинил какой-то
Мусей Грамматик, кажется христианин, живший чуть ли не более тысячи лет
назад, и назывались они "Любовь и смерть Геро и Леандра". Поэма была
написана автором на греческом, а латинский перевод, как объяснил русский,
опубликован в Венеции в 1494 году. Именно благодаря этому Леандру из поэмы
Мусея потомок известных каменотесов, уже безухий и немолодой, Радача
Чихорич, получил свое новое, шестое по счету, имя. Вот как это было.

Русский учитель не помнил имен своих учеников. С особым трудом он
выговаривал имя самого старшего из них -- Радачи Чихорича. Однажды на уроке
он спросил, какое препятствие стояло между двумя любовниками, Геро и
Леандром (который каждую ночь, ориентируясь по свету зажженного факела,
плыл, преодолевая морские волны, к ее башне). И самый старший ученик, имя
которого учитель не умел произносить, предложил неожиданный ответ. Дело в
том, что Радача во время поездок в Константинополь бывал на Геллеспонте,
проезжал через Сеет и там вместе с земляками-цимбалистами выучился петь
греческую песню о Геро и Леандре, а однажды там же кто-то вместо монеты
бросил ему в инструмент крохотную камею с профилем Геро. Он знал, что Европу
от Азии отделяет не только вода, но и ветер, то есть время. Поэтому он
ответил, что Геро и Леандра, возможно, разделяла не просто вода: им
приходилось преодолевать на пути друг к другу что-то иное. При этом он думал
о девушке, с которой не смог соединиться на дне лодки посреди Охридското
озера.

-- А что же это еще могло быть, как не вода, один из четырех элементов,
из которых устроен мир? -- изумился русский учитель, на что самый старший
ученик спокойно ответил:

-- Возможно, то, что разделяло Геро и Ле-андра, было волнами времени, а
не воды. Возможно, Леандр, плавая, преодолевал время, а не воду.

Такой ответ вызвал в классе взрыв смеха, и с тех пор имя "Леандр"
навсегда прилипло к Радаче Чихоричу. Так называл его и русский учитель.
Ученик на это не сердился, он выучил наизусть стихотворную поэму о Геро и
Леандре и, проходя по вечерам мимо окон дворца патриарха, где уже
расставляли для учеников парты с небольшими отверстиями в нижней доске,
декламировал вместо речей Цицерона свои любимые отрывки из этого
произведения. И на греческом, и на латыни.

Дело в том, что ученики в это время начали с большим удовольствием
посещать и рассматривать строившийся в Белграде дворец митрополита, в
котором было более сорока комнат и залов.

Именно этим зданием пользовались Леандр и его школьные товарищи для
упражнений по системе русского учителя, каждое утро по дороге в школу и
каждый вечер перед тем, как заснуть, они мысленно произносили в замочные
скважины, кабинеты, рабочие помещения, трапезные по одной из фраз своих
заданий. Проходя мимо библиотеки, которая имела два отдельных замка для
того, чтобы ее можно было закрывать или только снаружи, или только изнутри,
или мимо спальни митрополита, окнами смотревшей на запад, и спален его
помощников и гостей, обращенных на восток для того, чтобы молодые вставали
раньше старших, ученики декламировали: "Где мы в этом мире? В каком городе
живем? Здесь они, среди нас, собравшиеся отцы, которые размышляют о гибели
всех, о конце этого города..." И так, постепенно и незаметно, речь врезалась
в память. "...Quid enim mali aut sceleri fingi aut cogitari potest, quod non
ille conceperit? -- Наследство свое промотали, имущество свое перезаложили,
деньги у них исчезли давно, а скоро исчезнет и вера, но при всем этом
остается у них та же страсть, какая была в дни богатства..." Здание было еще
не завершено и заселялось постепенно, крыло за крылом. Высокие
куполообразные своды соединенных между собой помещений, как на дне чаши
весов, держали дорогие, роскошные предметы: камины и печи, покрытые
изразцами с изображением цветов, бархатные и парчовые ткани, посуду
карлсбадского, венского и английского фарфора, серебряные ножи и вилки из
Лейпцига, наборы бокалов из чешского хрусталя и цветного полированного
стекла, лампы и зеркала из Венеции, музыкальные часы и комоды, наполненные
шелковыми мужскими носками. "Поэтому иди и освободи меня от этого страха:
если он истинный, пусть меня не мучит, если ложный, пусть я наконец
перестану бояться", -- как просьбы, звучали эти латинские фразы, учение
подходило к концу, и казалось, русский учитель скоро рассыплется на куски,
подобно монастырям под Белградом, развалины которых уже поросли деревьями.
Когда учение закончилось и русский учитель вернулся обратно в Срем, Леандр
поступил учиться в австрийское военно-инженерное училище для унтер-офицеров.

А когда подошла к концу учеба и в этой школе, по городу поползли слухи
о том, что у выходящих на Саву городских ворот собираются строить две новые
башни на месте тех, что были разрушены в 1690 году. Строительство одной из
них, северной, было доверено давно испытанному строителю Сандалю
Красимиричу, и он уже начал закладывать фундамент. Что касается второй,
южной, башни, с ней дело было непросто. Все товарищи Сандаля, которые в то
время строили в Белграде, отказались от этой работы, потому что вторую башню
нужно было возводить на болотистой почве.

-- Ненадежное это дело, -- говорили они. Так что здесь дело стояло на
месте. Когда прошло уже довольно много времени с начала работ над первой
башней, однажды утром стала известна совершенно неожиданная новость,
изумившая всех.

В тот день на заре Леандра разбудил упоительный запах, проникавший в
его дом снаружи. Это мочился отец, и его моча, как всегда, издавала
сильнейший запах мускуса, заросшего лилиями сада или сандалового дерева. И
эти восхитительные запахи будили не только домашних, но и детей из соседних
домов.

-- Опять у Чихорича припадок мудрости, -- говорили тогда. И
действительно, отец Леандра в последние годы своей жизни был мудрым, только
пока мочился.

В то утро отец распространял запах сандалового дерева в жидком
состоянии и поносил сына:

-- Молодой богатырь, а стал старым нищим! Будто тебя третьей ночью не
уберегли, оборони Господь! С кем связался и чего хочешь! Одно бросил,
другого не подобрал...

Так Леандр понял, что отец все знает. А раз знает отец, знает и весь
город. Знает, что именно Леандр собрался начать работу над южной башней. И
это означало, что он стал соперником знаменитого Сандаля Красимирича,
который был таким могучим, что птицы на Саве и Дунае ловили для него рыбу,
загоняя ее в сети, а кони могли проржать его имя на трех языках.

Сандаль Красимирич был значительно старше Леандра, по возрасту он мог
быть ему отцом. А по положению Леандр мог быть его слугой. Красимирич вошел
в Белград с австрийской армией в 1717 году, в кожаном шлеме, завязанном под
подбородком так давно, что ему пришлось остричь бороду, когда настало время
расставаться с военными доспехами. После того как он сделал это и остался
наконец с непокрытой головой, оказалось, что он совершенно сед. Еще во время
войны он был приписан к инженерным отрядам австрийской армии, наводившим
плавучие мосты, а придя в Белград, присоединился к швейцарцу Николе Доксату,
нанятому австрийцами для восстановительных работ на городских стенах и
башнях. В таких делах у Сандаля Красимирича не было никакой иной подготовки,
кроме той, что он получил в военных походах, однако ему удалось оправдать
доверие военачальников и в условиях мира, после чего ему поручили выстроить
несколько небольших пороховых складов и легких укреплений в пригороде.
Несмотря на то что той осенью дожди наполняли бочки быстрее, чем рабочие их
вычерпывали, он довел работу до конца. Его ремесло пользовалось все большим
спросом в растущем после войны городе, и он вместе со своими помощниками все
больше и больше удалялся от дома, подобно тому как буква "р", начиная с
января, в названиях месяцев передвигается от конца слова все ближе к началу.

-- В те месяцы, у которых в имени нет кости, домой меня не жди, --
говорил обычно Красимирич жене, и действительно, когда буква "р" исчезала из
названия месяца, ни Сандаля, ни его помощников нельзя было увидеть дома, и
так продолжалось до первых больших дождей, когда волшебная буква, означавшая
для них отдых, вместе с сентябрем пристраивалась в хвост года.

Свою башню Сандаль Красимирич начал строить так, как научился, и с теми
людьми, которые к нему уже привыкли. Он засунул в кусок хлеба золотую
монету, пустил его вниз по Дунаю и взялся за дело. Средства для
строительства были обеспечены, потому что он был хорошо известен и денег для
него не жалели, давали щедро. А Леандру пришлось сначала засыпать болото
камнями и песком. Он строил "на живой земле", но этого никто не хотел
принимать в расчет. Люди, отвечавшие за казну и знавшие Сандаля Красимирича,
с сомнением смотрели на молодого человека, который, не имея собственных дел,
начал вмешиваться в чужие, который на войне не проливал кровь и которому
земля кровь не возвращала и который взялся теперь за такое, что сам Сандаль
Красимирич считал невозможным. Поэтому уже с самого начала Леандр строил
полностью на свой страх и риск.

Когда выросли первые этажи башен, бросилось в глаза, что народ
собирается глазеть на ту, что строил Сандаль. Подивиться поднимающемуся
среди лесов зданию приходили с жирными после обеда бородами, выпив, чтобы не
заснуть, крепкого кофе, и сербские мастера, и австрийские архитекторы.

-- Всякую красоту мы видали, но ничего подобного не встречали, только
посмотрите, что Сандаль делает! Чудо! Настоящее чудо! -- говорили они,
трогали камни, румяные, как корка хлеба; схватив себя за шапки на затылках и
задирая головы, прикидывали высоту, до которой вознесется будущая башня, и
нахваливали автора.

К этому времени Леандр притащил в свое болото лодку и в этой лодке,
которая была по крайней мере сухой, ел, спал, а больше всего бодрствовал над
чертежами, цифрами и линейками, таская их с собой повсюду, и даже на леса,
которые были поставлены с внутренней стороны постройки, так чтобы снаружи
нельзя было наблюдать за тем, как он работает. По ночам он зажигал на мачте
огонь и при этом свете строил башню изнутри, как будто плывя куда-то сквозь