ничего не слышит, на меня взглянуть боится, впрочем, я тоже делаю вид,
что сплю уже, хотя заснуть под такой аккомпанемент трудновато.) В общем,
и тут обнаруживается сторона, для меня не то чтобы выгодная - я имею в
виду отношения с Лизой и давно назревшую необходимость прекратить их, -
но своевременная. Иногда я даже пугаюсь того, насколько удачно складыва-
ются для меня обстоятельства в последние семь-восемь лет. У многих поя-
вился шанс - и они его использовали, но, как правило, это люди моложе
меня или с подпольным советским коммерческим опытом. Я же, вроде бы не-
подготовленный и, казалось, неспособный, гуманитарный, обнаружил и го-
товность, и способности - и удача, нужно отдать должное, помогла мне.
Поэтому я надеюсь, что и у сына произойдет перелом, когда он женится. Но
с этой ли женой? - вот вопрос. Пока они школьничают, целыми днями где-то
шляются. Друзей у него почти нет, значит, не по друзьям ее водит хвас-
таться - ведь есть чем хвастаться, девочка красивая, врать не буду, а
повязка придает ее красоте вид разбойный, лихой, и она прекрасно это по-
нимает. На мои вопросы отвечают: "Гуляли".
чем-то там травилась, попала в больницу, в реанимационную палату, приш-
лось ездить туда, контролировать и тому подобное. Пожалуй, придется по-
купать другую квартиру, а эту продолжать снимать для Лизы. Она хороший
человек, мне с ней хорошо, и, пожалуй, обошелся я с ней слишком резко -
в мягкой, естественно, форме. Но вечно это продолжаться не может. Кста-
ти, я читал, что, по статистике, мужчины с собой кончают в большинстве
случаев наверняка, женщины же - лишь в одном случае из пяти, остальные
четыре, чтобы попугать.
очень нервная была. Лет примерно до пятнадцати. Я даже завидую этой сво-
ей той нервности, которая была, потому что она детская была и по причи-
нам детским. Экзамены, например. До экзамена пять дней, а я с ума схожу,
я ни о чем больше думать не могу. Солнышко светит, птички поют, и много
разного другого в мире божьем, но я смотрю на солнышко и птичек и думаю:
экзамен скоро. Я ем, и сплю, и гуляю, и учебники читаю, и телевизор я
смотрю, а сама все думаю - даже до боли какой-то - экзамен скоро. Удиви-
тельная нервность. Но после того лета все изменилось, и все мои нервы
исчезли, и я спокойная стала. И так обрадовалась, что учиться совсем
почти перестала, и вот теперь умная, но ужасно бессистемно необразован-
ная. А нервность вернулась, только это не та детская смешная нервность,
а уже что-то другое. Тихо и спокойно страшное. Все вокруг движется, и я
движусь, а сама думаю об одном: "Его нет и никогда не будет". Жить я
вследствие этого очень просто не хочу. Начинаю нарочно думать и придумы-
вать, чем бы себя удержать. Гладкий шелк на теле, любовник гладкий,
вкусный, вино радужное. Ах, ах, это земное все? Ну, ладно. Природа,
блин, листья клена падают с ясеня, ох, ни фига себе, ох, ни фига себе.
Мама. Дер Муттер. Ну, жаль. Поговори со мною, мама, о чем-нибудь погово-
ри. Лирическая эстрадная песня. До звездной полночи до самой мне снова
чего-то там подари. Сказку вроде. Нет, детство. Вот. В самом деле. Пода-
ри мне, мама, детство обратно. Милое, прелестно-нервное мое детство. А
отчима как бы никогда не бывало. Переиграем заново. Чур, так. Отец об-
ратно жив, замечательнейший, - он ведь любым может быть, поскольку не
помню его. Мама справа сидит. Я в центре с улыбкой на устах. В руке ро-
за. Из фотоаппарата птичка, блин.
пугался, и упрашивал, и со смеху помирал. Папаша его и мамаша за двумя
стенками в ужасе подыхают, а я изображаю эротические стоны. Лежу себе,
жру яблоки, хорошие яблоки у них, крепкие и хрустящие, осенние сорта, у
нас нет сада, мама продала сад давно, после смерти отца, а был бы у нас
сад, я была б совсем другой человек, потому что человек с садом - это
совсем не то, что человек без сада. Лежу, жру яблоки - и начинаю поста-
нывать, постанывать, все громче, громче, ах, кричу, ой, май либер маль-
чик, ай лав ю, битте, еще, еще, а! а! а! ай, мама, до смерти затрахали,
пожалей, а! а! а!
Вот странные тоже дела. К родителям он прохладно, но хочет, чтобы они
мне понравились. Город, в котором живет, ему опостылел, но он хочет,
чтобы этот город мне понравился. На набережную водил. Космонавтов назы-
вается. На Волгу смотреть. Будто в Волгограде у себя я ее не видела. Па-
мятник Гагарину новенький. В общем-то, конечно, это не Гагарин, а Влади-
мир Ильич Ленин, только в военном кургузом советском мундирчике и с ли-
цом первого космонавта, царство ему, конечно, небесное...
гоград. Волгоград не любить очень легко, у него ни кожи ни рожи. Война,
я понимаю. И монструальный железобетонный, крупнопанельный Мамаев курган
с ужасающей скульптурой женщины, под которую я таскаю своих ребят порт-
вейн пить. Она и без портвейна - давит. А с портвейном давит еще лучше -
и мне это ощущение интересно, сидишь, один глаз прикрыв (чтобы не двои-
лось), и снизу смотришь. С таким чувством в детстве болячки ногтями лю-
била сколупывать, кровяную коросту.
дома и пустыри в достаточном количестве. Один пустырь размером со стади-
он. Это стадион и есть, - шли в парке, естественно, имени культуры и от-
дыха, естественно, Горького, и вышли на заброшенный стадион. Сломанные
трибуны, пацанва шастает, мужички и ребята-девчата группами вино-водку
пьют, решают вопросы за жизнь и смерть, и философию - первично ли, в
конце концов, сознание, или, в конце концов, к матери ее, материя? Один
курс университета дает себя знать. Мама, родная моя, я обязательно буду
еще учиться, я взяла академический бессрочный отпуск. Вот помру - и все
начну сначала.
чем не сомневалась.
довольная казалась, не давала себе понять, что это все туфта и выдумки.
Она сразу это поняла, но не дала понять. Она это умеет. А отчим что -
отчим теперь всему, что я сделаю, безумно рад. Мои друзья научили его
деликатности - на всю жизнь. Он убил бы меня, не задумываясь. Он разре-
зал бы меня на куски. Тайная злоба помогает людям жить. Она шепчет им:
живи и жди, авось еще обломится шанс и ты убьешь - и насладишься, блин,
ты упьешься торжеством мести! Потому что других причин жить у него нету.
Ванечка, очень приятно. Знакомьтесь, это Ванечка с Саратова. Огней там
много золотых.
где красивое стекло выдувают. Гусь-Хрустальный. У него и шея как у гуся.
Милый, печальный, музыку слушает двадцать пять часов в сутки, а Бог слу-
ха не дал, но он таки ударник, он сходит с ума и колотит по своим бара-
банам, тамтамам и тарелочкам, добиваясь ритма, - и добивается! Ванечку
почему-то не одобрил.
печальный, а Вася печальный ненавязчиво. Одобрил Ванечку - потому что
мне, миляга, хотел угодить. Ах, Вася.
наш, тоже милый, тоже печальный, но не по природе, а по убеждению. Буд-
дист. Вранье, конечно. Истерически хочет славы, известности - и чтоб ба-
бы, бабы, бабы. Презирает славу и снисходителен к женщинам и девушкам. К
бабам то есть. Они ж, дуры, никак его превосходства не хочут заметить, а
замечают лишь то, что юноша волосы по месяцу не моет. К Ванечке отнесся
философски, то есть не поймешь как.
песни. Милые и печальные Гусь-Хрустальный и Вася в восторг пришли - Гусь
в восторг буйный, а Вася в восторг нежный. Кен же сказал: вообще-то, ни-
чего. Можно даже попробовать аранжировать, чтобы музыка была приличная.
- долго объяснять. Короче, мелодия еще не музыка, а музыка - когда звук.
во. И название у нашей команды серьезное - "Пятый угол". Глубокое. Фило-
софское. Царство четырех углов, кто весел - тот здоров, отыскал себя,
собой укутал, и хватало всем местов, но средь чужих пиров я искал упорно
пятый угол. И все навалом, но с интервалом - длиною в угол. Слова народ-
ные, то есть мои, музыка народная, то есть Кена. Гимн группы. Визитная
карточка. Ну, как у старого "Наутилуса" "Разлука".
"Пятого угла" Ванечкиных песен не примут.
Ванечки он пришел к полному обожанию.
Семенова Мария
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Витковский Евгений
Березин Федор
Никитин Юрий