видел перед собой крупный темно-розовый сосок, вдыхал запах молока и
перезрелых ягод, смешанный с запахом легкого и чистого женского пота, и всей
моей кожей, ногами, животом чувствовал кожу Мавры Глебовны. Да, как ни
удивительно, это была Мавра Глебовна, ее комната с подвязанной шнуром
портьерой, с вышитыми занавесками на окнах, ее никелированная кровать и
зеркальный шкаф, так что, приподнявшись, я мог видеть ее негустые,
рассыпанные ореховые волосы и рядом, над ее круглым плечом, другое лицо,
показавшееся мне диким в черно-серебряном стекле лицо гостя; вот так гость,
подумал я, не странно ли, что все так обернулось, а впрочем, если подумать,
то что тут странного? И я снова погрузился в мякоть ее груди, испытывая
неодолимую дрему, какая охватывает в неподвижный, приглушенно-жгучий,
затянутый облаками полдень, и в полудреме на дне наших душ, в крестце, в
ущелье ног сызнова пробудилось желание, на этот раз тяжелое и ленивое, как
расплавленный металл.
же это время, батюшки?.. Этак все проспим!" - выбрался из-под одеяла и
зашлепал в сени, а воротившись, увидел, что она сидит, накрыв ноги, на
высокой кровати, уже в рубашке, со свисающими из-под одеяла широкими
желтоватыми ступнями и, подняв крепкие локти, обнажив подмышки в коротких
рукавах, завязывает косички на затылке; она повернула ко мне круглое лицо с
сияющими, как бывает после сна, глазами, вздохнула всей грудью, словно после
выполненной работы, так что ее рубашка с прямым вырезом высоко поднялась и
опустилась, мельком оглядела себя, свою грудь и живот, расправила на ногах
одеяло и едва заметно усмехнулась. "Ты что, Маша",- проговорил я, это имя
как-то непроизвольно выговорилось у меня, хотя никто, как потом выяснилось,
никогда ее так не называл. Я смотрел на нее, и вид ее тела, скрытого под
рубашкой, широкие плечи и короткая полная шея наполняли меня каким-то легким
счастьем. "Ничего,- промолвила она,- дивлюсь яї" "Да?" - спросил я
осторожно. "Как это у нас вдруг получилось - сама не пойму". "Вот так и
получилось",- сказал я. Мне хотелось добавить, почему же это "вдруг"? Все,
что произошло сегодня утром, мой визит в дом-терем с резными столбиками и
запертыми воротами, она на крыльце, с извинениями, что не успела принести
мне вовремя, как обычно, парного молока, и наше сидение в горнице, за тем
самым столом, за которым пировали мы с Василием Степановичем, душный
облачный день и короткие малозначащие реплики; мне казалось, что все это
происходило в нарочито замедленном темпе, словно исподволь готовя нас к
тому, что должно было случиться: медленно поднялась и вышла из-за стола
Мавра Глебовна, подошла к окну, и невольно следом за нею встал и я, чтобы
что-то увидеть в окошке, хотя знал, что ничего нового там нет, медленно и
как будто нехотя двинулась она в другую комнату, мельком взглянув на меня,
сняла с кровати подушки и отдала их мне, чтобы я держал их, покуда она
снимала и складывала пикейное одеяло, вдвое, потом еще вдвое, потом взяла у
меня подушки, взбила их, хотя они и без того были взбиты, обтянуты свежими
наволочками и лежали рядом, как две горы, встряхнула и расстелила широкое
супружеское бледно-розовое одеяло и остановилась, опустив голову,
схватившись за пуговки кофты, как будто задумалась на минуту или хотела
сказать: может, не надо? может, ни к чему это совсем?
"Чего ты стоишь, мне, чай, одеться надо,- сказала она мягко.- Поди, что ли,
там посиди". Я все еще медлил, держа в руках свою одежду; Маша покачала
головой. "Вот так, чего уж теперь, раз так получилось,- бормотала она,
просовывая руку сквозь вырез рубашки, спуская рубашку с плеч, продевая руки
в бретельки широкого лифчика.- Судьба, значит. Отвыкла я от таких делї- Она
повела плечами, взвесила в ладонях шары грудей в чашах лифчика.- Ну чего ты,
али не нагляделся?"
Немного погодя, сидя за столом в светлой горнице, я вскочил, чтобы открыть
ей дверь, и с немалым удивлением увидел мою хозяйку, несущую потный и
фыркающий, ярко начищенный самовар; тотчас на него был водружен низкий и
пузатый, с побуревшим носиком, фаянсовый чайник с заваркой, и на чайнике,
прикрыв его, как наседка, своими юбками, восседала тряпичная, румяная, как
свекла, баба в желтом платочке. Я уж и забыл, когда последний раз пил чай из
русского самовара.
глубокого мира. Не так уж далеко пришлось ехать, достаточно было только
свернуть с асфальтовой дороги, но мне казалось, что я заехал в такую даль и
глушь, до которой никому не добраться.
хотелось говорить на эту тему; налив, по ее примеру, чай в блюдце, я
старательно дул на него, как в детстве дул на горячее молоко, стараясь
отогнать пенки, только теперь я сидел прямо, держа блюдце перед губами.
"Какая я тебе Маша!"
Я возразил:
"Мне так больше нравится. А тебе разве нет?.. Скажи, Маша,- продолжал я,- ты
ведь замужем?"
"Ну",- сказала она спокойно.
чашку, она налила мне крепкой заварки и нацедила кипятку. Помолчав, я сказал
ей, что в моем доме творятся странные вещи. Ночью мужик приходил.
"Бывший хозяин. Я думаю,- сказал я, усмехнувшись,- эта изба заколдованная.
"Сказал, что я не имею права здесь жить".
Я объяснил, что кто-то ждал на улице; какие-то люди, я их не видел.
"Кого?"
"Мужика этого".
на карлика.
Мальчик ничего не ответил, сидя на коленях у Мавры, потянулся к вазочке и
схватил несколько конфет.
бабку угости".
полдень, занавешенный белыми облаками.
"В городе. И носа не кажут. Вот так и живем. Еще чайку? Ну-кась,- сказала
она,- дай руку".
"Руку давай, говорю".
"Гадалка не гадалка, а сейчас все про тебя узнаю".
"А все написано".
тебя будет".
"Известно. Вот, видишь - первая, вот вторая. А вот там третья".
"Василий Степанович у меня хозяйственный, все достает, если что надо,
рабочих привезет. Жаловаться грех. Не знаю,- проговорила она,- может, у него
там в городе кто и есть".
"Да чего уж тут думать, коли у нас с ним ничего не получается. И так, и сяк,
а в избу никак. Может, я уже старая. А может, силы у него нет, вся сила в
заботы ушла, его на работе ценят".
Не могу сказать, чтобы работа моя подвигалась бодрым темпом, говоря по
правде, она почти не двигалась. Не внешние, а внутренние причины были тому
виной. Раздумывая над своим проектом, я обнаружил опасность, о которой давно
следовало подумать: риск потерять свою личность. Смешно сказать: то, за чем
я охотился, что хотел восстановить, заново отыскать, отшелушить, как ядро
ореха,- оно-то как раз и ускользало от меня.
реконструировать свою жизнь - месяц за месяцем, а если можно, день за днем,
не упустив ни одной мелочи на дне моей памяти, ни одной тени в ее подвалах и
закоулках,- неизбежно приведет к тому, что я не увижу за деревьями леса. Я
предчувствовал, что из этого получится: старательное перечисление мельчайших
Корнев Павел
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр
Пехов Алексей