Андрей молчал.
-- Я с одним даже познакомился, по службе, и он мне подарил модель
самокопателя.
-- Самокопателя? В смысле экскаватора? -- заинтересовался Андрей.
-- Нет, -- усмехнулся в звездное небо Воропаев, -- совсем в другом роде, в
человеческом, хочешь покажу? Ну конечно, не сию минуту, сию минуту тебе
отдыхать пора.
Воропаев распахнул заднюю дверку жигулей, и Андрей онемел. В салоне пахло
гостиницей Метрополь и самым лучшим бензином от братьев Колеровых.
Источником последнего был драный воропаевский бензонасос, а вот "Gio
Armani" источала Катерина Юрьевна Смирягина. Она так и представилась,
приняв Андрея за помощника следователя. В ответ она не услышала ничего,
потому как студент от неожиданности смутился.
-- Вы не будете против, Андрей Алексеевич, прокатиться с нами? Заодно и
даму завезем домой? -- Воропаев посмотрел на Андрея и добавил, -- Я вижу,
вы не против.
Волею судеб Катерина жила на Чкаловской в доме Андрея Дмитриевича Сахарова,
и они скатились с Воробьевых гор по Метромосту на набережные Москва-реки.
Андрей, посаженный рядышком с Катериной, помалкивал, изредка поглядывая на
спутницу. Та кротко, словно впервые, рассматривала Москву. У Храма Христа
Воропаев вспомнил очередную рекламу с ярким золотым куполом на голубом
ситце и молодоженами:
-- А мне нравится громадье русской идеи...
-- Сначала подорвать, а потом восстановить, -- иронически вставил Андрей.
-- Нет, все-таки сперва построить всем миром. Да я не о том, ведь какая
прорва материала, и не только природного, и ради чего? Ведь не для пользы
или производительности, и не забавы для, а исключительно ради одной голой
идеи. Такое количество бетона ухнуть из любви к иррациональному чувству.
Ведь если совсем в Бога не верить, то получается Египетская пирамида...
-- Вот идея и получается египетская, а не русская, -- опять вставил Андрей
и поискал поддержки у соседки.
Воропаев повернулся назад, внимательно разглядывая пассажиров. Было это как
раз на светофоре у Большого Каменного моста, где никогда не гаснет зеленая
стрелка. Ярко горели рубиновые звезды на кирпичных татаро-монгольских
шатрах, исполненных средневековым итальянским мастером. Вдали маячил новым
заграничным блеском остров Балчуг. Справа плескались мутные воды
Москва-реки и всех ее пяти морей.
-- Эх, ребята, был бы я пророком в своем отечестве, сказал бы вслух. А вот
и скажу: вижу я высокий белый храм, посреди прекрасного города, с белыми
мраморными ступенями, с яркими блистающими фонтанами, идущими по ступеням
двумя молодыми людьми. Он и она. Храм, словно былинный русский богатырь,
дружелюбно принимает гостей и благословляет молодых на долгую праведную
жизнь.
-- Третий сон Веры Павловны, я думаю, что в эпоху перестройки. Вера
Павловна должна была бы работать в кооперативном сортире, где-нибудь
напротив пивбара Жигули. -- Преувеличено едко прокомментировал Андрей и сам
же от этого смутился.
-- Какая странная и желчная идея, -- Воропаев внимательно посмотрел на
Андрея, -- Вы наверняка ее где-то позаимствовали.
-- Есть человек... -- стушевался Андрей.
-- Ну-ну. -- буркнул Вениамин Семенович и нажал на газ.
На Чкаловской Воропаев не стал подъезжать прямо к дому, а остановился чуть
поодаль на крутом спуске.
-- Все-таки мир удивительно тесен. -- изрек Воропаев, разглядывая через
желтеющие кроны далекий подъезд, -- Наверное, из-за малости объема. Ведь я
на этом спуске многие дни провел. Стерег политического преступника, дурак,
разве ж я знал, какой редкий человек здесь жил. Теперь часто мне хочется с
ним о жизни поговорить, да где уж, поздно, раньше надо было думать, а не
жить по инерции.
-- А меня Андрей Дмитреевич однажды потрепал по головке и сказал: новая
Россия подрастает. -- вспомнила Катерина.
-- Нда, -- со значением выдал Воропаев.
Потом он вышел, галантно открыл даме дверцу и проводил под руку к подъезду.
Со стены на них поглядывал стилизованный академик Сахаров. Воропаев под
этим взглядом как-то скукожился и без особой надежды спросил:
-- Значит, в электричке был совсем другой гражданин?
-- Совсем другого покроя, -- подтвердила Катерина и исчезла в парадном.
Воропаев повернулся, устало поглядел на пролетавшие к Таганке красивые
иномарки, потом с ненавистью отыскал свой жигуль, купленный по разнарядке
на излете восьмидесятых, потом вспомнил свои шесть соток с белым силикатным
домом по Владимирской дороге, которым он раньше гордился, а теперь иначе
как сараем не называл. Надо бы супругу свозить -- парники поправить, да
убраться к зиме.
Ехали обратно по Садовому. Андрей словно волчонок выглядывал с заднего
сидения. Воропаев рассказывал детали утреннего происшествия.
-- Что интересно, все шестеро погибших -- одна компания, технари, с
гитарами, отмечали в лесу какой-то свой юбилей. Знаешь, костерок, палатка,
-- Воропаев довольно точно напел, -- "Возьмемся за руки, друзья...",
взялись, блин.
-- Может быть, они там в лесу что-то съели? -- вставил Андрей.
Казалось, он не слишком вникал в суть дела, а думал о чем-то о своем.
-- В том то и дело, что отравления нет, язвенники, конечно, поголовно, да и
какая у них была жизнь, столовские котлеты, кухонные разговоры и
шестиструнная Ленинградского завода. -- Воропаев задумался на секунду, --
Нет, не отравление. Да и кроме них еще были пострадавшие, Катерина
манекенщица, например, понравилась? Конечно понравилась, ну молчу, молчу.
Вполне живая, правда, несла вначале Бог знает чего, но к ночи совсем пришла
в себя, а те вот так...
Воропаев замолчал и так в тишине свез Андрея в общежитие. Лишь когда они
прощались, он задержал сухую Ардеевскую руку и сказал:
-- Не хочется тебя отпускать, Андрей Алексеевич, ну да я надеюсь, еще
увидимся.
Андрей уже повернулся, а Воропаев смотрел, как тот припадает на одну ногу.
-- Ты, Андрей Алексеевич, уж пока повремени надевать очки. Ладно?
Андрей стеснительно пожал плечами и отправился в свои общежитские
апартаменты.
8
Вадим еще раз прочел написанную дробным, по-детски суетливым языком,
заметку в вечернем выпуске "МК", усмехнулся и вытянул ноги поближе к
песьему боку. Пес зашевелился и доверчиво положил морду на ноги новому
хозяину. В окне, над бесконечными однообразными черемушками догорал
сентябрьский закат. Такой знакомый и теперь уже такой далекий, и совсем не
похожий на пронзительное, цвета печеной кукурузы, вечернее небо Аризоны. Он
не помнил своей предыстории.
Нет, не в смысле отца и матери или детства, хотя и здесь в последние годы
появились нешуточные сомнения. Например, он совершенно не помнил своих
школьных минут. От всех десяти школьных лет у него только и осталось, что
сказочный вкус столовских рожек. Все остальное: трепетно-пионерское и
изнурительно скучное, навязчивое и бессмысленное комсомольское, -- он
старался не вспоминать и в результате окончательно забыл. Было еще какое-то
щемящее детское воспоминание от черно-белых фильмов шестидесятых, с их
чистотой, искренностью и недосказанностью. Когда с годами недосказанное
Сертаков Виталий
Мурич Виктор
Роллинс Джеймс
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман