Чтение 7–й страницы книги ~Ватага~

обрывах лес стоял стеной. Солнце ярко било в снег. Следы зверей и зверу-
шек чертили рыхлые сугробы. Небо бледное, спокойное, наполненное светом
и тишиной. Мороз старается щипнуть лицо. Очень тихо. Скрипучий снег за-
дирчиво отвечает некованным копытам. Две вороны, по горло утонув в сне-
гу, повертывают головы на всадников. Сорока волнообразно пересекла доли-
ну и с вершины елки задразнилась. Взлягивая прожелтел бесхвостый заяц.
Сел. Уши, как ножи, стригут.

- А ты, Зыков, уважаешь с бабами греться? - Гараська смешливо разинул
рот, повернул голову и насторожил припухшее, укушенное морозом ухо.

- Когда уважаю, а когда и нет...

- А я завсегда уважаю... - облизнулся Гараська и в волненьи задышал.

- У меня на этот счет строго. - И, обернувшись, погрозил парню. -
Имей в виду.

- Гы-гы-гы... Имею...

Они повернули от Плотбища в горелый лес.

В это время соборный колокол в городке заблаговестил к молебну.

Глава V.

Небольшой собор битком набит народом. Людской пласт так недвижим и
плотен, что с хор, где певчие, кажется бурой мостовой, вымощенной людс-
кими головами.

Редкая цепь солдат, сзади - мостовая, впереди - начальство и почетные
горожане.

Все головы вровень, лишь одна выше всех, торчком торчит, - рыжая,
стриженая в скобку.

Служба торжественная, от зажженного паникадила чад, сияют ризы духо-
венства, сияют золотые погоны коменданта крепости поручика Сафьянова, и
пуговицы на чиновничьих мундирах глазасто серебрятся.

Весь чиновный люд, лишь третьегодняшней ночью освобожденный из
тюрьмы, усердно молится, но радости на лицах нет: ряды их неполны:
кой-кто убит, кой-кто бежал, и что будет завтра - неизвестно.

У двух купцов гильдейских Шитикова и Перепреева и прочих людей торго-
вых в глазах жуткая оторопь: чуют нюхом - воздух пахнет кровью, и напы-
щенная проповедь седовласого протоиерея для них звучит, как последнее
слово над покойником.

Лицо сухого, но крепкого протоиерея Наумова дышало небесной благо-
датью. Он начал так:

- Возлюбим друг друга, како завеща Христос.

А кончил призывом нелицемерно стать под стяг верховного правителя и,
не щадя живота своего, с крестом в сердце, с оружием в руках, обрушиться
дружно на красные полчища, на это отребье человеческого рода, ведомое
богоотступниками на путь сатаны.

- Ибо не мир принес я вам, а меч, сказал Христос! - воскликнул пас-
тырь, голос его утонул в противоречии, лицо вспыхнуло румянцем лжи, и
глаза заволоклись желчью.

Рыжеголовый тщетно пытал вытащить руку из сплющенной гущи тела, потом
кивком головы он освободил ухо от шапки волос и, разинув рот, весь нас-
торожился.

По случаю избавления града сего от бунта изуверов и крамольников,
престарелый дьякон, выпятив живот, возгласил многолетие верховному пра-
вителю, победоносному воинству, верным во Христе иноплеменным союзникам,
начальствующим лицам и всем богопасовым гражданам. А погибшим и умучен-
ным - вечная память.

После службы, под колокольный трезвон, народ повалил в городское уп-
равление.

- Будут речи говорить... Митинг...

- Митинги запрещены.

- А сегодня особый день... Разрешено. Шагай проворней!

Рыжий, весь взмокший, жадно глотал ядреный морозный воздух. Он тоже
шагал с другими, выпытывал:

- А это чей домок, фасонистый такой? А-а, Шитикова? Что, дюже богат?
Обманывает? Сволочь. А чего смотрите-то на него?

Таня Перепреева шла из собора домой с младшей сестренкой своей Вероч-
кой.

Верочке весело, Верочка по-детски смеется, указывая рукой на рыжего
верзилу:

- Таня, Таня, гляди-ка.

Но Таня ничего не слышит и не видит возле. Ее большие серые глаза
устремлены вперед и ввысь, ее нет здесь.

Рыжий облизнулся на девушку:

- Вот так товарец... Чьих это?

Митинг прошел тревожно. Председательствовал внебрачный сын монаха,
чиновник Горицвет. Говорило начальство, представители правых партий,
служилый люд и духовенство, даже седовласый протоиерей Наумов.

Настроение было подавленное, всех охватил заячий какой-то трепет, ре-
чи были тревожны и смутны: город отрезан, солдат горсточка, солдаты не-
надежны, продуктов и хлеба мало, на военную помощь правительства рассчи-
тывать нельзя, красные же полчища с боем продвигаются вперед. Спо-
койствие, спокойствие!.. Кто-то слышал от самого коменданта, кто-то ви-
дел телеграмму, что сюда двинут отряд поляков, что этот отряд еще вчера
должен был притти сюда... Долой! Враки! Довольно слухов! Тут предлагают
слухи, а между тем - ха-ха! Всюду мужичьи бунты, грабежи, пожары, по
стране рыщет партизанская рвань. Разбойник Зыков мутит народ, грабит
храмы, режет власть имущих и богачей. Горе стране, где нет хозяина. На
кого же уповать, где найти защиту? Единая надежда - Бог. Но для сего на-
до подготовить себя постом, покаянием, добрыми делами и, главное, возлю-
бить ближнего, как самого себя. А вся ли крамола арестована? Справку!
Пожалуйста, справку о последнем крамольном мятеже. Убито и ранено граж-
дан и солдат 14 человек, двое пропали без вести. Со стороны же больше-
вистской сволочи убито и изувечено 79 человек. А сколько красной сволочи
ранено? Раненых нет. Браво! Браво!

С задних рядов поднялся костлявый, в черных очках, в измызганной шу-
бенке человек и чахоточным голосом крикнул:

- А кто возвестил: любите врагов ваших? Кто?!

- А вот кто! - и кулак мясника ударил чахоточного по лицу. Очки пог-
нулись, правое стеклышко упало на пол.

- Это портняга! Пьяница!..

- Он всегда за красных.

- Бей его!

- Сицыли-и-ист...

Но страсти постепенно утихали. Возле стенки, вытирая шубой штукатур-
ку, продирался чахоточный, лицо его желто, костляво, безволосо, как у
скопца, свободный глаз горел огнем, и жалко темнело сиротливое стеколыш-
ко.

- Иди, покуда цел, - тянул его за рукав милицейский, и сзади какой-то
дядя в фартуке толкал его в загривок.

- Благодарим, граждане! Спасибо!.. - крикнул из дверей чахоточный и
сплюнул кровью. - Убийцы вы!

- Вон, вон, вон!

Звонок.

- К порядку!

Вз'ершившийся народ опускал перья, остывал, но ноздри все еще разду-
вались, и судорожно ходили пальцы на руках.

- Граждане, православные христиане!..

И в низком, сумеречном зале зашипело:

- Шитиков... Шитиков... Сам Шитиков.

Купец сбросил енотку, и на тугом животе его засияла золотая с брелка-
ми цепь. Загривок и подбородок его хомутом лежали на покатых плечах. Лы-
сая, овальная, как яйцо, голова открыла безусый, безбородый рот и облиз-
нулась.

- Граждане, - заквакал он, как весенняя лягушка, и большие лягушачьи
глаза его застыли на вспотевшем лбу. - Кто приведет мне христопродавца
Зыкова - тому жертвую три тыщи серебром...

- Я приведу!.. Самолично, - раздался лесовой хриплый голос. Шитиков и
сидевшие за столом быстро оглянулись. Из полутемного угла шагнул рыжий
верзила в полушубке, он выбросил широкую ладонь и прохрипел: - Давай,
купец, деньги!.. Живьем приведу.

Шитиков пугливо откачнулся:

- Ты кто таков?

Рыжий исподлобья медленно взглянул на него:

- Я - неизвестно кто. А берусь... Давай деньги!.. Я каторжанин... И
ты каторжанин. Давай деньги!.. Ей-Богу, приведу!.. Самого Зыкова.
Живьем... Давай деньги!

- А где Зыков? А где Зыков? Эй, рыжий!.. Говорят, сюда идет?! - зак-
ричали в народе.

- Зыков убит в горах.

- Нет, не убит... Идет... Сюда идет.

- Враки! - густо, по-медвежьи рявкнул рыжий. - Зыков теперича к Мон-
голии ударился, войско собирать. А за три тыщи приведу... Берусь!

Вдруг послышалось на улице "ура" и резкий свист. Рыжий злорадно и за-
гадочно вскрикнул:

- Ага, голубчики! - и тяжелым шагом двинулся к дверям.

Народ в испуге поднялся с мест. Одни бросились к выходу, другие к ок-
нам, но стекла густо расписал мороз, и сквозь мороз непрошенно лезли в
дом свист и крики.

- В чем дело? Сядьте, успокойтесь!.. - отчаянным, дрожавшим голосом
взывал председатель. - В чем дело?.. Стой!.. Куда! - и сам был готов
сорваться и бежать.