где служил Николай Ребров. Однако не любовные утехи поразили превосходи-
тельную ногу, нога испугалась общего положения дел армии, и вот - решила
бастовать. Генеральский подбородок спал, кожа обвисла, как у старого
слона, обнаружилась исчезнувшая шея и красный воротник сделался свобо-
ден.
читывал сначала один, потом совместно с ад'ютантом при закрытых дверях.
Выкурил целый портсигар, нервничал, пыхтел, нюхал нашатырный спирт, сту-
чал по столу кулаками:
гандой и первом побеге группы солдат в Русь. Второе - о начавшейся среди
армии эпидемии брюшного тифа.
вас, но вот еще сюрприз: эстонское правительство официально заявляет о
своем намерении вступить в переговоры с Советским правительством. Даже
назначен срок - январь будущего года. Место - Юрьев.
я думаю, генерал, что на этот раз правда.
нерал схватился за голову. - Тогда в каком же положении окажется здесь
наша армия?
няние хозяев...
тон и выражение лица, - эстонское правительство просто-напросто желает
себя вывести из состояния войны с Советской Россией...
стол.
сумасшедшего. Иногда пропадал на два дня, являлся измученный, но всегда
бодро говорил юноше, таинственно подмигивая:
ет исправно. Нате-ка вам, товарищ... - он совал ему под подушку пачку
листовок. - Необычайно талантливо. Прочтите, и - в дело... Сумеете?
Только - молчок...
К подушке юноши склонилась во тьме встрепанная голова:
вей вставал образ Марии. Юноша грустил. Перед праздниками ему дали вто-
рую нашивку. Писаря прониклись к нему теперь искренним уважением и пот-
ребовали вспрыски. Николай Ребров первый раз в жизни напился пьян. Он
был красноречив и откровенен, говорил о Варе, о том, что никогда-никогда
не встретит ее больше, много говорил о сестре Марии, о милой далекой ро-
дине. Ах, если б крылья!..
лым низколобым лицом и закручивал усы в колечки. - В здешнем крае оже-
ниться думаю... Потому эта кутерьма в России протянется, видать, еще с
год. А тут предвидится эстоночка, Эльзой звать... И вот не угодно ли
стишки...
Ой, Горпынка моя... И кто тебя, ведьмину внучку, там, без меня, коха-
ет...
ников вынул записную книжку, откинулся назад и в бок, прищурил левый
глаз, стараясь придать лицу значительность. - Например, так... - он от-
кашлялся, и начал высоким, с подвывом голосом, облизывая губы:
Никакой девицы в ней не усмотреть, - проговорил задирчивый, с маленькими
усиками, питеряк Лычкин.
во задрожала и упала в пиво.
а оса... Жалит, чорт!..
он бросился разнимать, как его ударили по затылку и еще помнит чьи-то
вошедшие в его мозг слова:
ад'ютанту, поручику Баранову, снимавшему комнату у управляющего имением,
эстонца Пукса. Его впустила маленькая женщина с сердитым ничтожным ли-
цом.
в одном белье и шинели, в руках газета.
пять.
Юноша мял в руках картуз. Поручик вздохнул и щелкнул рукой по газете: -
Вот!.. Плохо, брат... Парижская "Фигаро". Плохо пишут из деревни. Колчак
бежит. Бежит!.. - он схватил валявшийся на полу сюртук, достал платок и
громко высморкался. - Я не понимаю... Хоть убей не могу понять, чем они,
дьяволы, берут?.. То-есть... Поразительно... Что?
питься.
шинель моталась, шелестя подкладкой и оборваная штрипка кальсон волочи-
лась по полу. - Да еще как укрепятся-то. А штык-то на что? Они умеют
править... Это тебе не Керенский, чтоб ему на мелком месте утонуть!
знаете, господин поручик, аккуратно ли работает в Юрьеве почтамт?
спросонья глядя на юношу. - Людей нет! Понимаешь ты, людей нет в России.
Где люди? Ну, скажи. Где? - Он подскочил к юноше и, размахивая руками,
кричал ему в лицо. - Где люди?! есть или нет? Что? Что?! - Николай Реб-
ров попятился. - Гибнет все, - вдруг переменив тон, тихо сказал поручик
и с сокрушением закачал головою: - Гибнет... - Потом, волоча штрипку, он
ушел за ширму, залпом выпил стакан вина, прикрякнул, сплюнул. - А ведь я
римских классиков в подлиннике читаю! Речи Цицерона, всего Гомера! -
кричал он из-за ширмы. - Да и по естественным наукам запасец у меня
большой. Я ведь когда-то к кафедре готовился. А теперь я что? Где мой
отец? Где моя мать-старуха? Наверное, заложниками у большевиков. А где
моя родина? Я и сам не знаю, где, - опять послышалось за ширмою, как
булькает в стакане вино. Поручик крякнул, сплюнул и вышел, потрясая ку-
лаками: - О чорт!.. Чорт!.. - Смуглые, крепкие щеки его тряслись, глаза
прыгали. - Да, баста, баста!.. Теперь все кончено... И другой раз... вот
взял бы это, - он схватил со стола револьвер, покачал им в воздухе и,
бросив, махнул рукой: - Э-эх...
опущенной головой, покачиваясь. Потом быстро повернулся лицом к Николаю
Реброву, вскинул голову и крепко спросил в упор: