какой-то бочонок. Заработал-таки кристалл состояний в его пользу! Из окна,
в облаке переливающихся осколков, выскочила кипа. Баскетболист заработал
очко и продолжил игру.
штабеля. Вернее, там, где, благодаря умелым действиям докеров, куча угля
навалилась на забор и пересыпалась через него. Здесь могла бы пройти и
простая нетренированная старушка. Далее трасса лежала через городскую
пустыню, называемую пустырем, которая образовалась после похудения порта и
прекращения намывания песка для строек. Пустыня начиналась своими
барханами у проржавевшего от одиночества трамвая и заканчивалась у здания
старой школы. Марш-бросок, и Торн уже вглядывался в ее грязный обшарпанный
фасад, похожий на пиджак нищего. Из этой школы приличные родители давно
забрали своих развитых детей. Дима Торн был неразвитым и спокойно учился
там. В сундуке памяти немногое осталось, слишком часто его кантовали. Но
мыслеобразы огромных сортиров хорошо сохранились. И тамошние сценки:
пятиклассники умелым броском приклеивают хабарики к потолку. Семиклассники
занимаются групповым онанизмом. Десятиклассники, подражая великим
мастерам, расписывают стены венерами в разных позах.
отыскал запасной выход. Телескопическим "пальцем" левой квазируки отжал
собачку замка, вошел без особых хлопот. Светился кабинет труда, Торн
просунул туда взгляд. Старикашка с щуплым тельцем и головой, но, в
противовес, с огромными коричневыми ручищами работал напильником с
деталью.
распахивая дверь. - Все дедуньки давно напились чаю с конфетами и по
койкам, щеки давить.
труда отмахнулся квазирукой.
посерьезнел голосом. - Теперь рассказывай, зачем здесь? Спроста или
неспроста?
Евсеевич.
резьба осталась на века. Никита Евсеевич резко подбежал на полусогнутых и
посмотрел туда, куда указывал палец Торна.
резвый старикашка. - Не-е, это твой дружок. А вот ты, братец. Тот самый
Дима Торн. Я тебя помню, - дед радостно захихикал. - Грязный такой,
мохнатый. Рожа, как из зарослей выглядывает. Руки, как из попы растут.
Ненавидел ты рукоделие люто.
чем внешность украшать, я хотел внутри себя разобраться. Правда, не помню,
с чем. Зато помню, как вы мне мозги фрезеровали, чуть на второй год не
оставили.
учитель. - Если бы просто дебилом был, сидел бы, слюни пуская, в уголке. А
то ведь в электросенсы метил. Я показываю что-нибудь на станке, а вы сразу
с Сафоновым за моей спиной встаете и бу-бу-бу, все по нервам, по нервам.
Сейчас-де выскочит, закоротит, дернет. И взаправду случалось.
сказал учитель труда. На парте проглядывались слова: "Сегодня мы были на
экскурсии...". Остальное не различить. Торн ласково потер надпись пальцем.
И вдруг в кисть словно пружина вошла. Не больно, а умеренно приятно. И
фразы, как муравьи побежали:
когда на меня запросто смотрят. От этого кожа трескается и голова
съеживается. Одно меня утешает. После того, как музей запирается и
закрывается Большое Око, ко мне на ладье царя Озириса приплывает мой Ба.
Ба - это круто. Тем более, он похож на меня, характером, конечно. Вместе с
моим Ба я могу гулять. Люди лежат рядами, а я выдергиваю их Ба, как
морковки. Я очень добрый, но люблю проучить. Уже в этом мире они станут
говорящей грязью, а когда приплывет за ними Веннофре, владыка вечности,
ему нечего будет взять с собой...
не директору музея, повинуется тьма призраков. Отчасти-мертвые живут в
картинах и амфорах, гобеленах и сундуках. Воины и рифмачи, их лошади и
подруги, все они выбрались из колодца бездны сюда. Им скучно, они хотят
поиграть. А без времени и плоти по-настоящему не поиграешь. Разве что
укусишь одного-другого посетителя в средоточие жизненных соков. Поэтому
ждут не дождутся они маленького Ключника, который выведет их из предметов.
Тогда они смогут показаться солнцу вновь, и родители не узнают себя в
своих детях...".
него ли попали к Крюкоу сведения о праотцах, и Крюкоувскую Нобелевку по
прототипам надо делить пополам. Конечно, его долго полоскали и выжимали.
Но выходит, ему и перенаправили мембранную ось заодно. Был один корень у
него, а стал другой. Тут считай, прошли все три известные стадии атаки на
мембрану, и отступить было некуда. Остается теперь вычислять, когда попал
в такую незаметную передрягу.
оловянный штырь, и насторожился. Да, он чуть не отключился, а ведь шел по
следу. Сейчас больно гладко все склеилось. Счастливое детство, старый
учитель, теплая волна воспоминаний, прозрение. И получился из него
ведьмак-ведьмакович, осталась только радостная встреча под добрые улыбки
окружающих: брат Дима, не узнаешь брата Колю. Индикатор молчит, асмоны
кончились, но осталась одна проверка - сделать из любимого учителя
удушающий захват.
ведьмака".
четвереньки, потом распластался на полу. Пять секунд и ничего. Опять
извини, Евсеич, ошибочка вышла. Но тут здоровенный ящик из-под станка стал
страдать острым беспокойством. Попался, бес! Торн действовал дальше
грамотно. С разбега швырнул в ящик "светляка", а очки его умно потемнели
сами. Потом Дмитрий Федорович стал вываливать из ящика зажмуривающегося
гражданина. Тот зажмуривался, а умелец Торн прихватывал ему клейкой лентой
рот, руки и ноги. И одновременно узнавал товарища детских игр - Сафонова.
Закончив работу, Торн нажал кнопку вызова и сел передохнуть. Теперь уже
торопился за уловом на институтской "скорой" другой умелец - Паша
Вельских. Он всегда мчится во избежании перехвата. И правильно. Если
вылезет поперек милиция, чугунки или другая станция скорой помощи, то
неизвестно, откачают ли ведьмака или даже жертву обстоятельства вроде
Евсеича. Лишь когда ведьмак окажется на институтской койке со шприцем в
попе вместо хвоста, тогда порядок в строю. Человеку плохо, человеку
помогают, и никто придираться не имеет права.
расскажет, кто был ведьмаком тогда, а кто у него закусоном. Но после
лечения он уже совсем другой станет, без излишеств в голове.
ведьмака.
давай подвезу. Насилу отодрался, наплел, что у него свидание. А отошел за
угол и вместо свидания принялся утробой мучатся. Прихватило так, потому
что казалось: и сейчас и раньше он с умением и упорством механизма
потрошил людей, как злой малец куклы своей сестренки, что-то давил в них
живое и вертлявое. Тогда Торн попрыгал, побегал, побил воображаемого
противника. Перевел-таки тошноту в рабочую злобу. Потом заметил мужика,
прислонившегося к стене дома. Прикинул, что лучше: задраться или
извиниться. Пока думал, разглядел, что мужик не прислонился, а застрял в
стене и манит его рукой. И тут стена без спросу обнимает, даже
наваливается на Торна, а он пытается вырваться из-под ломающей хребет
тяжести, тянется, пыжится, а потом лопается, как стакан. Долго звенят
осколки, Торн больше не существует для стены и может смело идти домой,
покачиваясь от остаточного напряжения.
бесчисленная стая леммингов несется по тундре к виднеющемуся вдали
сахарному прянику моря. И уже известно, что станется, а они несутся. И
Торн среди них. Не усталость страшна, а то, что там впереди - хана. Не
вывернуться, не остановиться. И не объяснить товарищам грызунам.
снадобье попроще, чем люминол, но похожее по принципу действия. И ничего
не выходит. У него такое ощущение, что не терминал фурычит, а он сам
носится по огромному залу, петляя среди столиков, и ведет себя, как
официант.
вычислительной сети. Если так дело пойдет, то придется стенать над участью
каждой пылинки и соринки".
накушался снотворных и стал помаленьку отключаться.
Прозоров Александр
Гуревич Георгий
Корнев Павел
Суворов Виктор
Смоленский Вадим
Перумов Ник