Жилось мне хорошо и даже весело с полчаса. Да вдруг позвонил Владиславский
и намекнул, что деньги он все-таки не просто так мне вручил. В общем, из
намеков я понял, что сделался он завзятым педиком. В то время, когда я
имел отношение к высшему образованию, был Антон таковым разве что внутри,
в желаниях и помыслах, проявляя свою вредную антинародную суть лишь в
обходительных манерах. А как ослаб нажим властей на любителей однополой
любви, так молодой человек столь поголубел, что аж синим стал.
Владиславский мне не только о своих чувствах говорил, но и пообещал ряд
крупных неприятностей, если я не проникнусь ответным чувством. Мол,
напишет он мне любовные письма, а копии моим дружкам, подружкам и
издательствам. Этот поганец ведь знал всех моих друзей и недрузей. А я,
как представил их оскорбительно скалящиеся лица и язвительные слова, то
взбесился куда больше, чем в предыдущие разы. Невроз мой дополнился
необычной яростью, и я понял, что педиков, посягающих на меня, ненавижу
несравненно сильнее, чем пакостников вроде Гасан-Мамедова или отставных
мясников вроде Сухорукова.
вихрем и вылетел в форточку. Город уже свернулся в трубу будто бумажный.
Далекие точки стали близкими, Петропавловская игла чуть не наколола меня
как бабочку. Все нагло колыхалось и беспардонно сновало. Крыши домов то
наплывали на меня, то удалялись. Наконец, я разобрался с планировкой
местности и выискал... строительный кран рядом с высотным зданием на
Московском проспекте. Этот кран таинственно манил меня, как дерьмо муху. Я
заметил громоздкую фигуру в кабине и наплыл на нее. Несколько минут пейзаж
отчаянно рябил перед глазами и новое тело давало о себе знать неприятными
ощущениями. Пока привык к нему, казалось оно похожим на большой пиджак с
чужого плеча и узкие брюки с чуждой задницы.
развернулся из трубочки обратно в плоскость и зажегся огоньками.
Поорудовал рычагами - надо же, чего я умею! - и без особого шума вывернул
стрелу вплотную к крыше интересующего меня дома. Там голубела подмазанная
светом занавеска мужеложца. Задача была предельно ясной, вектор
уничтожения уткнулся в жильца этого дома - мягкоголосого педика Антона.
высоте обыкновенно отношусь с почтительным ужасом, стал по трапу еще выше
взбираться. Потом двинулся приставными шагами по косым перекладинам стрелы
навстречу крыше, наблюдая за нижней бездной без особого уважения. И вот
соскок без грохота с высоты в пару метров на кровлю. В рюкзаке нашелся
моток веревки и термос, привязанный к ее концу. Я почему-то был уверен или
может вспомнил, что в емкости - сжиженный газ. Сейчас кислота как раз
разъедает затычку и очень скоро через образовавшуюся щель пойдет
незаметная, но опасная вонь, которая неотразимо подействует на дыхательный
центр мозга.
она морским узлом на вентиляционной трубе, один конец (опорный), вместе с
прицепленным термосом бросается вниз с крыши, другой (страховочный)
обвивается дружественной змеей вокруг моей талии. И вот я шагаю вниз по
стене. Зависнув над голубым окном, заглядываю вначале башмаками, потом,
развернувшись, проницательными глазами. Владиславский, как и полагается,
балдеет: мурлычет ему из динамиков заморский сладкоголосый педик, дым не
"Беломора", а "Мора" прет в открытую форточку. Пора, мой друг, пора, покоя
попа просит... опорный конец с термосом проталкивается в форточку, после
чего она закрывается до лучших времен.
замучившись, до крыши. А там подпрыгнул, чтобы вскарабкаться на стрелу
крана - она должна была опять послужить партизанской тропой - и внезапно
полегчал. Понесло мою легкость с крыши вверх, в серединную точку города,
опять скрутившегося вокруг меня и закрывшего небо. Пока я воспарял, то все
время съеживался как проколотый шарик и, приблизившись к размерам точки,
исчез...
не предвидела неожиданного хода со стороны смертоносца и не смогла уберечь
Владиславского.
трансформатора, не предвещал ничего хорошего. Мне при всей расслабухе
стало не по себе. А лейтенант еще посмотрел пронзительным взглядом
снайпера. - Почему так, Лямин? Когда тебе хорошо, другим плохо.
поначалу.
отравил насмерть Владиславского - отпечатки твоих пальцев! Скажешь, что ты
случайно проходил мимо его квартиры и кто-то дал тебе подержать термос?
Все, мат тебе. Сейчас ты поедешь со мной и во всем чистосердечно
признаешься.
гарантирую тебе, что ты сознаешься. Тем более, ты же переживаешь. Убил
сгоряча, а теперь жалко.
товарищи по камере ради вашего благосклонного взгляда. Я под конец орать
стану на каждом углу, как люблю и обожаю убийства. Но, Фалалеев, вы же
казались другим, совсем не эмвэдэшным соковыжимателем. Нельзя вам, ВАМ! на
основании одной улики так прихватывать меня. Подумаешь, мои отпечатки. Где
их только нет? Значит, где я их оставил, можно спокойно людей мучить и
убивать, все равно мне виноватым быть?
или горестно.
вспомни, где еще мог повстречаться с этим баллоном. Время на воспоминания
найдется. А теперь поехали - вот ордер на арест.
новый немаловажный эпизод моей биографии. Второй КПЗ-период.
Тогда я притворился укушенным мухой цеце и, изображая нездоровый сон,
напрягал кору с подкоркой до появления дыма и искр в глазах. Попросту
пошел на мозговой штурм, отъединившись от соседей по заключению.
как-то участвовал и даже материальные следы оставил. Номер получается еще
тот. Я и сам до конца не уверен, чист ли перед уголовным кодексом, брал ли
грех на душу. Это, наверное, уникальный случай в истории преступлений,
настоящий рекорд, если только не учитывать достижения откровенных дебилов.
горшка и разбиться. Но чтоб самостоятельно приложить ручку и застрелить,
зарезать, отравить. Зачем? На месте одной падлы сразу другая прорастет -
это ведь сорняки, а не какие-нибудь благородные растения. Мне же, в итоге,
суждено будет раствориться без остатка в советской пенис... пенитенциарной
системе, напоминающей серную кислоту. Тут ясно и клопу с его капелькой
мозгов - счет будет не в мою пользу, одно другого не стоит.
Вот помню в школе, катаются пацаны коньками по льду, и вдруг один из них,
неприятный мне грубиян, проваливается по колено в полынью. Чуть ли не все
регочут. Мне же не смешно и по ноге моей, никуда не упавшей, ползет озноб.
Это, кажется, эмпатией называется. А уж резать ножом кого-то - кожу, мясо,
сало - тьфу...
непротиворечивая версия получается. Не обязан я отвечать за проступки
своего астрала - может, он специально меня под монастырь подвести хочет,
чтоб освободиться совсем от ответственности и упорхнуть. Между прочим,
астральное тело, материализовавшись, имеет право как угодно куролесить и
даже использовать отпечатки моих пальцев - ведь нет же у него моих слабых
нервишек и моих гражданских чувств. А юридически оно не более вменяемо,
чем упавший на голову кирпич.
Пожалуй, стоит работать совсем в другом направлении и взять за аксиому,
что мое рассопливленное физическое тело не способно было совершить все
вышеперечисленные гнусности.
мужичонка. Художник от слова "худо", который замочил рога, потому что
голый и раскрашенный пробежался, рекламируя свое абстрактное искусство, по
Невскому проспекту. Бежал он с дружками, но для них все обошлось, а вот
он, как самодвижущаяся порнография, влип, и причем по весьма нехорошей
статье "растления малолетних". Поэтому двое до поры молчаливых уркаганов
уже бросали на него сомнительные взоры. Так вот, "голый беглец" и
насоветовал мне обращать внимание на самые мелкие детали и деталюшки. Надо
искать какое-то обстоятельство, которое кажется сначала таким
незначительным, убогим, что уползает совсем из поля умозрения, а меж тем
свидетельствует о виновности кого-то другого. (Сам художник теперь
доказывал, что его мертвецки спящего разрисовали подлые дружки, а затем
пробудили и выгнали на улицу криками "война", "пожар".)
обстоятельство.
- да кому ни попадя.
инкогнито и выхватить все, накопленное непосильным попрошайничеством, из
Русанов Владислав
Курылев Олег
Влодавец Леонид
Андреев Николай
Суворов Виктор
Шилова Юлия