шкуру. Это был Плохой Дождь, хотя деревья любили его, и трава любила его и
росла после него как очумелая.
Петляла в резун-траве, но иззубренные листья не брали ее, ломались о
свалявшуюся шерсть, до мяса не доставали. Изредка храпуница припадала на
переднюю пару лап, уткнув многозубую пасть в землю, и принималась громко
икать и храпеть от нетерпения и досады. Очень уж ей хотелось пожрать
Прыглеца.
Но для этого ему надо было дождаться восхода луны, потому что храпуница,
завидя луну, совсем дурела, делалась неловкой и нечуткой. Становилась на
задние лапы, сучила остальными в воздухе и храпела на мутный ущербный диск
в просвете между ночными облаками, ничего не видя и не слыша вокруг себя.
Тогда Прыглец мог бы слезть с дерева, подойти к храпунице и убить ее
ударом в нежное место между пластинами панциря, утыканного длинной жесткой
шерстью. А затем пожрать.
Дождя заволокли все небо. Где там пробиться луне?..
пожрать храпуницу... плохой Плохой Дождь..." И это шевеление не давало ему
уснуть. Во сне Прыглец мог отпуститься от ветки и упасть вниз - туда, где
сердилась храпуница. А ей только того и надо. Она-то никогда не спит. И
никто в этих местах никогда не спит. Ни один зверь, ни одна птица. Кроме
Прыглеца, Ходуна и тех, кто в сухую погоду приходит к Реке с другого ее
берега.
соорудить в кроне дерева прочное гнездо, можно было не опасаться упасть.
Разве что приползет змея и, сослепу не разобрав, начнет душить... Во сне
Прыглецу иногда виделись очень странные вещи, чужие и непонятные. А он не
терпел того, что не понимал. Прошлой ночью ему снились огромные утесы,
сплошь изрытые норами и гнездами. И что-де Прыглец живет в одной такой
норе. И что подползает он к лазу, а перед ним - бездонная пропасть. И
где-то внизу кружат невиданные птицы, перекликаясь незнакомыми голосами...
капли больше не досаждали Прыглецу. Зато пошел Хороший Дождь, мелкий и
теплый. Но листья задерживали его, всасывали и впитывали, не допуская до
затаившегося между ветвей Прыглеца, который угрелся в своей шкуре и
придремал.
одурела, глядя на нее несмысленными глазищами.
заскользил книзу. Он очень старался не шуметь листвой, не хрустеть
мертвыми сучьями, чтобы ненароком не пробудить в храпунице уснувшую
злость. И листья раздвигались без единого шороха, сучья гнулись без
малейшего звука, словно Прыглец не чужой был дереву, словно родился и рос
вместе с ним, как одна из его ветвей. А он и не был чужим этому дереву. И
всем прочим деревьям.
плотно и бесшумно смыкаясь позади. Храпуница стояла торчком, храпя и
хрюкая на луну, и это была очень жирная храпуница. С мясистыми лапами и
толстым хвостом. У Прыглеца даже слюнки потекли. Он пошарил вокруг в
поисках подходящего камня, но ничего не нащупал. И тогда пальцы его
сложились в кулак, и этот кулак стал камнем. Прыглец не любил убивать
камнем, сложенным из своих пальцев, но иногда у него не бывало выбора.
панцире храпуницы, подобрал под себя ноги, чтобы одним прыжком достичь ее
и поразить с ходу.
Кто-то пришлый прежде него кинулся на дурную храпуницу и убил ее обломком
острого сука в то самое уязвимое место. Лунный сон храпуницы оборвался,
она повалилась на бок, дергая хвостом и лапами.
чужак приноравливается к замирающей туше, чтобы уволочь ее за собой и
сожрать. Его, Прыглеца, храпуницу. Которая хотела выследить Прыглеца, но
сама должна была достаться ему.
за просто так. Чужой обернулся, и при свете луны Прыглец узнал его. Это
был Ходун, грязный и отвратительный. Грязный потому, что всю ночь пролежал
в траве, таясь от храпуницы, которая скрадывала Прыглеца и не знала, что
ее самое скрадывают сразу двое. Отвратительный же потому, что на его
голове почти не росли волосы, как у Прыглеца и тех, что живут за Рекой.
Одна сплошная нездоровая плешь с белесыми клочьями возле ушей да неровными
кустиками щетины на щеках.
что убил зверя. Его мерзкий рот медленно растянулся до ушей, обнажая ряды
крепких и острых зубов. Тяжелые грудные мышцы под омерзительно голой,
заляпанной грязью кожей напряглись. Ходун видел, что у Прыглеца нет
ничего, кроме рук и ног, но он понимал, что это и есть самое страшное
оружие в сшибке. Потому что от удара окаменевшего кулака разлетались в
мелкую щепу молодые деревца, крошился гранит, издыхали храпуница и мохнач
- вроде того, чья шкура болталась на плечах Прыглеца. Ходун понимал и то,
что Прыглец ненавидел его с самой первой их встречи. Никто так не досаждал
Прыглецу, как Ходун. Никто так часто не уводил у него из-под носа добычу,
не занимал лучшие деревья под гнездо, не объедал самые обильные грибницы.
Им давно сделалось тесно вдвоем в этой долине - от Реки, что текла невесть
откуда невесть куда, непреодолимая своей шириной и быстриной для других
охотников, до вечно туманных Болот. Кто-то должен был уступить. А значит -
умереть.
Да и куда ему деться? Уйти за Реку? Но там, - даже если он и отважится
вдруг пуститься вплавь, - неизвестность, другие охотники. А здесь только
один Прыглец. Хотя он и опаснее всех мохначей, храпуниц и рогоступов,
вместе взятых... Поэтому Ходун выставил сук острым концом перед собой и
стал ждать, когда Прыглец набросится на него. А вдруг тот совсем одуреет
от злости? Или в темноте не углядит и сразу напорется? Вот было бы
хорошо...
как днем. Он продолжал тихонько рычать, придвигаясь к сторожкому Ходуну
все ближе по хитрой путаной стежке. Отклоняясь то в одну сторону, то в
другую. Как если бы перед ним был мохнач, у которого от этих метаний
быстро темнело в глазах, и тогда его можно было убивать и жрать. Но Ходун
был не мохнач, и в глазах у него не темнело. И он пока что не допустил ни
малейшей оплошности, какая позволила бы Прыглецу с места промахнуть
разделявшее их расстояние и убить его ударом каменных пяток в голову.
землей, а Прыглец все кружил, не решаясь приблизиться к напряженному,
застывшему в ожидании развязки Ходуну. Сук был не очень тяжелый, но
держать его было все же неудобно. Руки Ходуна дрогнули, острие сука
нырнуло вниз - только на миг, а затем снова выправилось. Ходун сам погубил
себя. Ему не следовало с куском дерева в руках дожидаться атаки Прыглеца.
Нужно было сразу нападать самому. А теперь он уставал, мышцы его были
скованы. Лучше всего Ходуну было бы убежать прочь, отсидеться до
наступления дня и тогда снова перейти дорогу Прыглецу. Но он знал, что
сейчас Прыглец легко догонит его и вспрыгнет своими страшными ногами на
плечи, сомнет и растопчет. И еще жаль было оставлять мертвую храпуницу.
обмануть врага: пусть думает, что он совсем потерял рассудок от гнева. Его
маленькие серые глазки налились кровью, изо рта пошла пена. Быстро вскинув
руки, Ходун метнул сук в лицо ненавистному Прыглецу. Он и не надеялся
попасть - хотя бы застать врасплох. Но Прыглец увернулся, а затем без
разбега, прямо с места взлетел в воздух на высоту своего роста и обрушил
на безоружного противника удар обеих ног.
и замер текучий жирный воздух. Стихло неумолчное шебуршание резун-травы.
Пропало бормотание Реки за ракитистым угором. Смерзлись мысли в голове у
летящего Прыглеца. Окаменел Ходун, не успев отпрянуть.
кубарем покатился по земле, обдираясь о травяные стебли. Упал и
закувыркался в другую сторону вовсе уж ничего не соображающий Ходун.
Радужный Дракон.
сиянием, переливаясь тысячами самоцветных огней. Перепончатые крылья
развернулись и затрепетали, отбрасывая порывы тугого ветра. Длинный
стреловидный хвост свивался в искрящиеся кольца и бил по земле так, что
она взрывалась клочьями. Гребнистая змеиная голова вознеслась на высоту
деревьев, и с этой вышины сверкали ровные ряды изумительных острых зубов.
Выпуклые мертвые глаза смотрели пусто и равнодушно, даже вспыхивающий в
Бажанов Олег
Ильин Андрей
Каргалов Вадим
Куликов Роман
Никитин Юрий
Афанасьев Роман