Чтение 7–й страницы книги ~Ковер~

А Унти что-то почувствовал, открыл глаза, увидел крыс и тут же заплакал.

- Тихо, тихо, маленький. - утешала его девушка.

Мальчик и слушать ничего не хотел - очень уж страшна была эта картина с
крысами. Он все плакал, озирался по сторонам, и тогда девушка развернула
перед ним свою пряжу. И засверкало, переливаясь словно живое, звездное небо.
И стоило только Унти взглянуть на эту красоту, как он успокоился, протянул к
звездам маленькую свою ручку, стал гладить их - и Михаил тоже смотрел
завороженный - такого чудесного волшебства он не ожидал увидеть: казалось,
что не существовало больше пространства, и мальчик держал в своих ладошках
бесконечно далекие, бесконечно большие нежели он сам небесные светила.

Потом мальчик посмотрел в бледный, светлый лик девушки, и улыбнулся. Он
прошептал едва слышно: "Ведь все будет хорошо?.. Ведь я еще увижу эту
красоту, правда?..", и уткнулся ей в колени, заплакал - но это уже не были
прежние его слезы отчаянья.

Но вот девушка подняла свою легкую, плавную руку, и повинуясь этому жесту
все замерли - даже и крысы на несколько мгновений прекратили свою ужасающую
возню. А дело было в том, что потолок над их головами заскрипел - явственно
различались шаги, по видимому - это крик Унти встревожил карлика.

- ...Понимаешь - прядью своих волос я защитила тебя и мальчика от
колдовства. - быстро зашептала Михаилу девушка. - Если бы вы выпили его
питье, то сейчас бы уже превратились в двух крыс. Он был уверен, что вы
выпил, и пошел немного отдохнуть. Он то ожидает увидеть уже двух новых
крыс... Сейчас войдет сюда - скорее надо что-нибудь придумать...

- Надо светильник разбить. - кивнул на единственный кровавый шар Михаил.
Правда, он сам же поежился от этого предложения - перспектива остаться в
темноте с крысищами ужасала.

Но девушка поддержала его:

- Да - это раньше он в темноте видел так же хорошо, как на свету. Но
теперь, на старости лет совсем ослеп. По крайней мере, на время это отвлечет
его...

А шаги уже замерли возле того места, где был люк. Тогда девушка
неожиданно сильным движеньем оторвала кусок звездного неба, прошептала ему
несколько непонятных слов, после чего отпустила - это серебристо темное
полотно плавно и стремительно, словно парус наполненный ветром пролетело
через комнату, и обвило наполненный кровавыми светляками шар - теперь среди
бывших там звезд появилась одна красная крапинка - словно планета Марс -
остальные же звезды остались прежними - словно бы еще одно окошечко к
небесам открылось в том месте - еще одно, более широкое, сияло рядом с
девушкой; и теперь уж казалось, что это маленькое, темное помещение плывет
где-то среди звезд - что там красота, что там бесконечность, а они вот
заперты в ненавистной темницы.

Но вот люк в потолке стал открываться - оттуда вырвалось несколько
тусклых лучиков, вот на едва-едва видимые ступени опустилась кривая нога
карлика, вот вторая - вот, кажется, он сам стал опускаться. И тогда девушка
окликнула его:

- Ты только не делай свет. Сейчас я заканчиваю полотно, и если ты
осветишь его сейчас, то все испортится!.. Лучше оставь меня - я сама тебя
позову, когда все будет закончено.

Карлик не стал колдовать, чтобы появлялся свет, однако, он продолжил
спуск и вскоре слился с тем мраком который был у подножия лестницы. А крысы
вновь заверещали, вновь забились где-то совсем поблизости. Вскоре Михаил
смог различить их безумные, кровавым отсветом исходящие глаза; смог он
разглядеть и волосы девушки, так как слабое золотистое свечение возле них
виделось. И девушка продолжила свою работу - в ее умелых пальцах вновь
появились золотистые иголки, вновь неведомо откуда стала появляться
волшебная нить. Видно было, что она теперь очень старается и торопится -
ткала она с такой скоростью, с какой ни один человек не мог бы ткать.

И тут совершенно неожиданно, к ужасу Михаила и Унти из мрака, приближаясь
к ним, стали вытягиваться две непроницаемо черные руки - это были руки
карлика, он хотел потрогать полотно, а еще - убедится, что у него появилось
двое новых слуг, так как ему почудилось дыхание толи Михаила, толи Унти - в
общем, его раздирали сомнения, но он по прежнему не издавал никаких звуков -
эта тишина угнетала, этого напряжения нельзя было терпеть долго, хотелось
вопреки всему сказать что-нибудь громко, или же рассмеяться.

И тогда девушка, ни на мгновенье не прекращая своей работы, запела:

- Среди скал и ущелий далеких,

Корабль волшебный плывет,

К просторам безбрежно-широким

Он спящие души несет.

И в трюмах его сновиденья,

На палубе дети стоят;

И сладки и тихи моленья,

От них к милым звездам летят:

"Возьмите, возьмите в объятья,

Нам будет средь вас хорошо,

Мы с вами как милые братья,

Примите наш малый стишок.

И там далеко, в мертвом мире,

Останутся наши тела,

Ах милые, пойти на лире,

И лейте потоки тепла.

Так тихо у вас и спокойно,

Такая у вас благодать,

Примите в ваш мир ясно-стройный,

Не дайте назад, в бездну взять".

Вместе с этими строками на Михаила стало надвигаться забытье - в забытье
были видения, из них он узнал о жизни девушки. Это была трагическая судьба.

* * *

Это была маленькая-маленькая, загрязненная коморка, в этом мрачном городе
- в одном из домов исполинов. Казалось, здесь навсегда поселились морозящие,
отчаянные, темно-серые ноябрьские сумерки. За грязными, оплывшими окнами
постоянно выл, надрывался ветер; небо полностью было сцеплено завесой из
темных туч, из них неслись потоки крупных снежинок - вместе с напором стихии
они врезались в стекло и стекло гудело и дрожало так сильно, что главным
кошмаром для маленькой, болезненной девочки, которая почти все время лежала
на своей кроватки, было, что - это окно разобьется и мириады этих снежинок
ворвутся в комнату, унесут ее в свое страшное царствие. Единственным
спасением от этого кошмара, было отвернуться к стенке, да укрыться с головою
одеялом. Только вот одеяло было совсем старое, дырявое, почти совсем не
греющее, а ведь ветер выл в каких-то щелях, проникал в комнату, и было
нестерпимо холодно.

Помимо девочки, в комнате была ее старая матушка или бабушка - девочка
даже не знала кто, так как эта изможденная, похожая на потемневшую мумию,
страшная женщина, почти все время сидела склонившись над маленьким столиком
в противоположном конце комнаты, и беззвучно, горько рыдала - девочка не раз
видела ее крупные, полные страдания слезы, и сама начинала плакать. Время от
времени женщина поднималась, и тяжелой поступью, от которой что-то
мучительно скрипело, выходила из комнаты - непременно вслед за этим щелкал
замок, и девочка оставалась запертой. Тогда ей было особенно жутко, и она,
одинокая, болезненная, дрожала, и молила у кого-то, неизвестно у кого, чтобы
матушка поскорее возвращалась. Но матушки очень-очень долго не было, а когда
она наконец возвращалась, то казалось еще более страшной, умирающей -
девочка не могла смотреть на нее без рыданий. А матушка (или бабушка, если
хотите) - протягивала в своих костлявых, изъеденных морщинами руках либо
краюшку черствого хлеба, либо еще какую-нибудь весьма непривлекательную еду,
которую, однако, девочка тут же съедала, так как буквально умирала от
голода.

День за днем, месяц за месяцем, год за годом - все надрывался за окном
снежный ветер, и не уходила тоска. Все так же было холодно, одиноко, жутко.
Девочка видела, что матушка ее день становится все более слабой, похожей на
мумию. Теперь все реже поднималась от стола, и все рыдала, рыдала. И девочка
привыкла к постоянному голоду, сама стала похожа на мумию - у нее время от
времени сильно кружилась голова, когда же она поднималась с кровати, и
пыталась пройтись по комнате, то ноги ее подгибались - она совсем ослабла, и
большую часть времени тоже рыдала...

...А за окном все ветер, тьма, снег - все воет, все кружится - девочка
очень много спала, ведь во снах она видела что-то светлое, пусть и не ясное,
пусть и забывающееся сразу после пробуждения - все-таки это было бегство...

...Однажды матушка очень долго не поднималась из-за стола - девочка звала
ее, а потом, дрожа от холода и от ужаса, решилась на то, на что никогда
прежде не решалась - поднялась и подошла к сидящей матушке. Лицо той стало
темным, жутким - она уже давно умерла. Девочка закричала, бросилась на
кровать, и тут же погрузилась в темное забытье - это было хоть какое-то
бегство из кошмара.

Должно быть, она очень долго пролежала так, но, в конце концов очнулась,
и поняла, что не сможет больше спать - с трудом поднялась, и с еще большим
трудом, сильно покачиваясь из стороны в сторону, прошла к маме - та еще
больше потемнела. Девочке немалого труда стоило перебороть себя, протянуть к
ней руку, дотронуться - тогда матушка рассыпалась в прах. Ничего не осталось
кроме сухой горстки, которую тут же подхватил ток холодного воздуха, да и
утащил в узкую расщелину под дверь.

Девочка осталась совсем одна, и, не зная что делать, куда деваться, она