тебе строки посвящаю:
особую оточенность и правильность формы стихи, прозвучали, однако, с таким
сильным трепетным чувством, которое заполнило всю квартиру, и вытеснило
прежнее напряжение и что даже и кавалер остановил свои удары плечом, и
кое-как смог протиснуть половину своего туловища. Теперь он уже отчетливо
различил, что происходит возле стола, что Ваня словно бы лежит в полутора
метрах от пола, ни за что не держится, и смотрит прямо в бледное, еще более
прекрасное, нежели когда бы то ни было лицо Лена, которая вновь вскочила с
кресла, и стояла теперь, вцепившись руками в стол. Похоже, что ничего вокруг
не видела... Кавалер же сначала и не поверил глазам своим: вот протер их,
еще раз глянул, вздохнул громко, и тут же отпрянул назад, в большую комнату,
слышался его дрожащий, перепуганный голос:
она вспомнила, что существует иной, привычный ей мир, и что надо жить по
законам того мира, а не поддаваться только первому чувствию, которое
возникло в ней при том небывалом, что она видела теперь перед собою (а ведь
в какое-то мгновенье она действительно хотела подать ему руку и подняться, и
лететь к этим прекрасным, неисчислимым миром). Но вот она проговорила, как
могла сдержанно, спокойно:
Представляешь, вот мы улетим куда-то, а они-то что? А они какую боль
испытают... Просто подумай о своих родителях, Ваня...
вскрикнула девушка, так, что и сама Лена отшатнулась, прокричал:
причиною... Прости, пожалуйста!.. Ох, да как же я мог чувствия свои в такие
вот мерзостные строки облекать. Прости же ты меня... Леночка, что же, неужто
все теперь разрушено, потеряно?!.. Ну, не молчи же так!.. Я же, знаешь... я
слабый - я столько тебе этих дрянных стишком переписал - да вот целый ящик в
столе у меня ими забит - ведь я же их перечитывал, и рвал потому что они
блеклые тени, грязь... И вот, в эту святую минуту, я опять стал стишки
выговаривать... Что же мне теперь делать?.. Леночка, Леночка, ну неужели же
нет мне теперь прощения?..
навалились, и заслон из кресел не выдержал-таки, с сильным грохотом
перевернулся, кто-то шагнул в проем, быстро отодвинул завал, и вот уже дверь
распахнута настежь, и вся компания стоит без движения, без слова - глядит на
то, что возле стола происходит.
полет в любви через бесконечность, но только отчаянье его впереди поджидало,
и он хотел было сказать напоследок какую-нибудь сильную, трогательную фразу
хотел, чтобы все они заплакали, чтобы почувствовали его боль, но не стояли
бы так, с этим простым изумлением....
ревущую разбивались; и он застонал, каким-то нечеловеческим, запредельным
стоном, и бросился он к форточке - одним стремительным, отчаянным движеньем
- он ударился с такой силой, что затрещало, покрылось белой паутиной большое
окно - и он, в отчаянье своем, хоть и не чувствовал боли в разбитом плече,
все-таки некоторое время не мог двигать левой рукою, а потому и летел не так
быстро, как хотел бы.
который уже пролетел, видел и Димин дом, сразу же увидел и окно за котором
произошла трагедия. Теперь там, за паутиной трещин, виднелась вся компания,
ему даже показалось, что он слышит громкие, беспрерывно перекатывающиеся
девичьи голоса, а среди них один, словно живительный родник звучащий - голос
Лены. И он понял, что не сможет без нее куда-либо летать; что ему просто
необходимо ее присутствие, и вот он вновь уже у окна, метрах в трех от них,
теперь уже ничего не говорящих, неотрывно смотрящих на него. Как только он
подлетел, Лена отступила куда-то назад, за спины, за спины, но там (Ваня
отчетливо это увидел), ее, едва не плачущую, обнял, зашептал что-то
утешительное кавалер. На Ваню же он взглянул так, как разве что на врага
глядят; на такого врага, который угрожает всему милому, дорогому, которого,
ежели можно и убить. Но ни кавалер - только Лена интересовала Ваню, и только
взглянув на нее, он сразу понял, что он ей страшен, что, ежели до этого она
еще и не проявляла так открыто этого чувствия, так потому только, что не
разобралась, что к чему, и слишком уж это неожиданно было - теперь она
вспоминала, как "это нечто" едва не взяло ее в воздух, едва не унесло
неведомо куда. И она уже не могла думать о Ване, как о человека, тем более -
как о любимом человеке - он был диковинкой, и все тут... Да - Ваня сразу все
это понял: и все хотел повернуться да полететь прочь, и лететь то, пока у
него силы были; понимал, что уж теперь то не на что ему надеяться, но вот
все не мог - все то на Лену, и слезы ронял. И вновь тогда заговорил своим
сильным, почти не изменившимся голосом Дима:
быть может, и научить сможешь...
подрагивающим голосом проговорил:
кончилась моя жизнь...
...Почему , почему - что ты задумал...
теперь осквернено, теперь посадят меня в клетку.
слышать без жалости; у кого-то даже против воли, слезы на глаза навернулись,
один из сокурсником проговорил:
не расскажем. Хочешь? Ребята, вы ж понимаете, чего он так волнуется, ведь,
если мы кому расскажем, так ему же прохода не дадут...
слава, деньги. Будет летать для всякой рекламы....
дадут для рекламы летать?.. Как бы не так!.. Его сразу военные к рукам
приберут, в какой-нибудь бункер, в клетку железную посадят, всякими
электродами истыкают и будут изучать, изучать, изучать - так до самой смерти
рабом их и останешься. Ну, а нас, что думаешь - просто уберут.
воскликнула одна из девушек.
например, сразу пойти в информационные агентства...
развернулся, и сделал несколько сильных, частых рывков руками (не обращая
внимания на ноющую, сильную боль в правой руке) - стремительно надвинулась,
пролетела, осталась позади стена ближайшего дома. Еще один рывок да с такой
отчаянной, исступленной силой, с какой он и не рвался никогда прежде. Еще
одна стена, вся усеянная пылающими мертвенным электрическим светом окнами -
он должен был пробить одно из этих окон и расшибиться об стену, но в
последние мгновенье успел вывернуться вверх, и вот стена откинулась вниз -
над ним раскинулось усеянное звездами, но и оттененное городским светом
звездное небо. Он не смотрел больше вниз, но один за другим делал отчаянные
рывки вверх - все выше и выше. Вот дунул привычные, ледяной ветер высот, но
Ваня не обращал на него внимания - только бы избавиться от ненавистного
электрического сияния, только бы убраться поскорее подальше от них, мелящих
этот пустой, никчемный вздор - туда, ввысь, к звездам и галактикам. Пусть
тисками сжимает этот ледяной холод, пусть проморозит всего - он не боялся
боли - он страстно жаждал освободится от этого света, забыть эти голоса,
вновь услышать голос бабушки, и вымолить у нее прощение за то, что рассказал
тайну.
вспомнил бледный, измученный лик матери; и, вместо мысли о прекрасных
галактиках, к которым он должен был бы прорваться, пришла мысль, что он
должен был сделать ей телефонный звонок еще от Димы, что теперь, должно
быть, она очень волнуется - сейчас вот позвонит Диме, попросит своего сына к
телефону...
Флинт Эрик
Суворов Виктор
Орлов Алекс
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Андреев Николай