Чтение 7–й страницы книги ~Школа двойников~

вопросы.

-- По инструкции! -- насупился "комод".

-- Ай-яй-яй, как не стыдно использовать скрытую камеру. Я думал, вы
знаете, что в соответствии с законом о печати вести запись разговора можно
лишь с разрешения собеседника.

Лизавета подпрыгнула и сиганула в сторону -- так поступают искушенные
герои триллеров, почувствовав спиной холодное дыхание пистолетного дула.
Разумеется, никакого пистолета за ее спиной не было. Там стоял Валерий
Леонтьевич и, радостно улыбаясь, продолжал:

-- Почему вы здесь скандалите?

-- Вас ищем! -- улыбнулась в ответ Лизавета.

Глеб почтительно промолчал.

-- А в чем дело? -- Валерий Леонтьевич скорчил удивленную мину.

-- Как в чем? Вы же обещали разузнать, как там несчастный любитель
водочки из буфета. -- Лизавета старалась говорить обиженно и в то же время
кокетливо, в стиле, приятном для уха постаревших покорителей сердец.

Валерий Леонтьевич немедленно откликнулся:

-- Да, да, помню, вот только замотался. Здесь... -- Он возвел глаза к
потолку, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не подумал, будто "здесь" -- это
просто здесь, а не в эшелонах власти. -- Здесь такое творится... Немудрено
забыть обо всем.

-- Так как он?

-- Вы были правы. Инфаркт. Спасти не удалось. Не берег свое сердце.
Такие дела.

-- А кто он? Что он здесь делал?

-- Он-то? Мелкая сошка. Второй помощник одного не очень заметного
депутата, Игоря Ивановича Поливанова. Я знаю этот тип людей. -- Валерий
Леонтьевич кривовато ухмыльнулся. -- Они с энтузиазмом крутились сначала
вокруг тех, кто шумел на митингах, потом в Верховном Совете Союза, далее
перебрались в Верховный Совет России, а затем их унаследовала Дума.
Незаметные, незаменимые и восторженные. Сателлиты. Своего рода группа
поддержки, вроде девочек в коротких юбочках, что размахивают букетами на
состязаниях по американскому футболу.

-- Имя-то у этого сателлита есть?

-- Владимир Дедуков. Пятьдесят два года. Когда-то, очень давно, работал
в Институте всемирной истории, специалист по средневековью, научный
сотрудник, правда, младший. -- Просто кривая ухмылка Валерия Леонтьевича
постепенно переросла в ухмылку сардоническую. Злую, даже злобную. Так,
скорее всего, усмехались пресыщенные римские сенаторы. -- Потом
переквалифицировался на историю современности. И... сердце не выдержало.

-- Вы иронизируете, Валерий Леонтьевич! Интересно почему? -- Лизавета
похлопала ресницами и вообще постаралась сделать взгляд предельно наивным:
что недозволено простым смертным журналистам, то позволено куклам Барби. Она
наверняка знала, что мужчины типа этого председателя ассоциации журналистов
пустоголовым куклам Барби прощают все.

-- Не плакать же! Не люблю прихвостней! -- По непонятным причинам
самого себя, с удовольствием тусующегося среди важных и особо важных персон,
Валерий Леонтьевич прихвостнем не считал. -- И вообще, милая Лизавета, зачем
вы забиваете свою прелестную головку черт знает чем? -- В голосе Валерия
Леонтьевича зазвенели отеческие нотки, глаза заволокло
мечтательно-маслянистой пленкой.

Обычно после заданных таким тоном вопросов мужчины приглашают в
ресторан, где начинают сетовать на горькую холостяцкую судьбу. Так поступают
все мужчины, женатые в том числе.

Он ласково, почти по-отечески приобнял Лизавету за талию и зашагал по
длинному коридору. Следом потянулись Славик и Глеб. Лизавета услышала, как
комодообразный охранник облегченно вздохнул. По сути, Валерий Леонтьевич
уводил их с места репортажа. Но сопротивляться было бессмысленно. "Раз
молчит гора, попробуем выведать что-нибудь у Магомета", -- решила она.

-- А я думала, вы про нас забыли. -- Лизавета намеренно объединила себя
с корреспондентом "Огонька". -- И еще вопрос -- вы, случайно, не знаете, чем
занимается депутат Поливанов?

-- Он, если не ошибаюсь, в прошлом директор школы, где-то в провинции,
в Орле или в Туле. Там его и выбрали. В Думе он особо не выделялся, ни в
какие фракции не вступал, в порочащих связях замечен не был, жил тем, что
выгодно пристраивал свой голос во время равновесных голосований. Его думской
темой было народное образование -- так сказать, по специальности.

-- А помощник?

-- Бог его знает, тоже, наверное, образованием занимался.

-- Ах, образованием, школами, значит, тогда все ясно! -- Лизавета
вовремя прикусила язычок. Никого, кажется, не заинтересовала ее реплика.
Валерий Леонтьевич тем временем перешел к делу. Не зря же он обнимал ее за
талию, прогуливаясь по длинному коридору.

-- Оставим это, милая Лизавета. Сегодня вечером в ресторане Дома
журналиста будет небольшой банкет по случаю выборов. Я был бы счастлив, если
бы вы приняли мое приглашение...

-- Это в "Трех пескарях" банкет? -- вмешался в разговор Глеб.

Валерий Леонтьевич не счел нужным ответить молодому собрату по перу
или, если не отставать от времени, собрату по компьютерной верстке.

-- Ой, это тот, что рекламируют! -- Лизавета стремительно вживалась в
образ Барби, которой прощают все. -- Я бы так хотела, так хотела пойти. Даже
по телевизору видно, как там красиво, но надо лететь домой -- сегодня в
вечернем выпуске ждут репортажи. И билеты уже есть...

-- Понятно. -- Теперь усмешка Валерия Леонтьевича уже не выглядела
злой. -- Репортаж с концептуальным определением избирательной урны следует
показать сегодня же. Вы сумели обмануть председателя: отвечая, он полагал,
что имеет дело с "проверенными товарищами". И вдруг неприятные подробности о
выборах в северной столице. Подчиненные-то, в том числе председатель вашей
окружной комиссии, не торопились доложить по инстанции дурную весть -- никто
не спешит получить приглашение на казнь, особенно собственную. А тут... Будь
я вашим главным редактором, ваш скорбный труд не пропал бы, очаровательная
леди.

Многозначительная тирада шефа независимых журналистов была слишком
перегружена литературными аллюзиями. Он словно поставил перед собой цель
явить миру, а пуще всего Лизавете, Глебу и Славику, свою образованность и
начитанность. Лизавета немедленно сообразила, что ее потуги смотреться
идиоткой, благоухающей духами "Дольче Вита", не нужны и даже вредят делу.
Она опять сделала умное лицо. Валерий же Леонтьевич продолжал вещать:

-- Жаль, что не присоединитесь к нам. Тогда удовлетворите мое
любопытство -- почему вы так настойчиво расспрашиваете об этом мелком
деятеле от политики? Была бы известная персона -- тогда понятно... -- Задав
вопрос, он внимательно заглянул ей в глаза.

Лизавета выдержала пристальный взгляд, потом посмотрела на Глеба,
который шел на полшага сзади, -- тот тоже напряженно ждал ответа. Экие
любопытные!

-- Действительно! Я тоже дивлюсь, Валерий Леонтьевич. Это она меня сюда
притащила, все никак не могла успокоиться! Я уж и так и сяк спрашивал,
отчего ее это дельце зацепило, -- ни в какую, хоть кол на голове теши!

-- Просто вы посредственные журналисты, а она нет, -- сказал вдруг
Славик Гайский. -- Лизавета -- журналист классный, потому что не ленивая и
любопытная.

Глеб и Валерий Леонтьевич разом повернулись к нему, у обоих вытянулись
лица -- не то от удивления, не то от обиды. Не каждый день корреспондентов
российского "Ньюсуика" и уж тем более патронов отечественной независимой
журналистики называют в глаза посредственностями.

-- Боже, а я все размышлял, умеет ли он говорить. -- Глеб смотрел на
Славика Гайского, как отец на двухгодовалого шалуна, вдруг вышедшего к
гостям с заявлением "я обкакался": с одной стороны, мальчик выучил новое
слово, а с другой -- следует объяснить ему, что кое-какие секреты следует
хранить при себе.

-- Ты напрасно считаешь немыми всех, кто может молчать более трех
минут. -- В Лизавете всегда было сильно чувство локтя и классовой
солидарности. -- Не каждый же способен трещать как сорока.

-- Вот уж не думал, что похожу на сию почтенную птицу, -- раздраженно
проговорил Глеб. Он по-настоящему разозлился, и это бросалось в глаза.
Валерий Леонтьевич был спокоен, но хмурился. Лизавета поняла, что
переборщила. Эти люди не сделали ей ничего плохого, наоборот, помогли. Глеб
к тому же старательно развлекал на пресс-конференции. Валерий Леонтьевич
похвалил ее русский язык. А они со Славиком обзываются и вообще ведут себя
неподобающе, словно и не петербуржцы вовсе. И стоит ли так рьяно хранить в
тайне последние слова историка Владимира Дедукова?

-- После бессонной ночи все становятся злыми и непредсказуемыми. Но
мрак развеялся, и я открою вам секрет: я слышала последние слова господина
Дедукова. Эти слова показались мне странными, вот я и пыталась найти им хоть
какое-то объяснение.

-- И нашла? -- все еще угрюмо спросил Глеб.

-- Да, конечно, -- лучезарно улыбнулась Лизавета. -- Он сказал:
"Значит, все-таки откроют эту школу двойников" или "для двойников". В общем,
что-то в этом роде. Согласитесь, мало кто переживает относительно некоего
образовательного учреждения во время сердечного приступа! -- Она не стала
ждать, когда Глеб и Валерий Леонтьевич кивнут. -- Но раз он был такой
энтузиаст, да еще занимался реформой народного образования, то...

-- Да, фраза необычная. Хотя у нас в парламенте мало людей, ведущих
себя стандартно. Это же не собрание народных представителей, а своего рода
паноптикум, коллекция уродов, или, если хотите, причуд природы.

Валерий Леонтьевич вновь принялся вещать как ни в чем не бывало.
Инцидент был исчерпан, стороны побалансировали на грани холодной войны и
решили, что делить им нечего. Патрон российских репортеров познакомил всех
со своей теорией парламентаризма:

-- Никто не сумел точно и эффективно скопировать европейскую