Чтение 7–й страницы книги ~Умножающий печаль~

К нам подошел майор-пограничник со стопкой паспортов в руках.

- Ваши документы готовы. Паспорт арестованного...

- Мне! - протянул руку Фомин. - Его паспорт будет у меня.

- Хорошо, - согласился я. - Я еду с вами или в министерство?

- Нет, - покачал головой Фомин. - Не с нами и не в МВД. Ты едешь с этими
роскошными господами...

Фомин показал рукой на двух стоящих у стены парней, неподвижных, как
камни, с немыми, ничего не выражающими лицами. Типичные "шкафы".

- В МВД поедем мы, вершители благородного дела грязного криминального
сыска, будем пахать, колоть, не покладая рук и ног трудиться, - стебал
неутомимо Фомин. - А вы, избранники фортуны, любимчики судьбы, заграничные
тонкие штучки, вы пойдете, как завещал Владимир Ильич, другим путем...

Он махнул рукой, подзывая "шкафов":

- Передаю его вам, бойцы, с рук на руки. Берегите его, лелейте и
ласкайте...

Те молча, дисциплинированно, серьезно кивнули.

- Подожди, - вмешался я. - Я получил телеграмму от замминистра, от
Степанова...

- Знаю, все знаю, - перебил Фомин. - Оне, в смысле их превосходительство
Анатолий Иваныч, мне и велели тебя встретить и перепоручить этим бойцам...

- Куда? Зачем? - обескураженно спросил я. - Ничего не понимаю!

- Слава Богу! С возвращеньицем! Мы здесь так и живем всю дорогу - ничего
не понимаем...

На парадной площадке у входа в аэропорт бушевала нормальная вокзальная
суета. Хотя, конечно, здесь ощущался завышенный, антуражно-приподнятый
уровень жизни - дорогие иномарки, лимузины с синими "рогами" моргалок и
правительственными номерами, импозантный багаж, нарядные дамы, многие с
породистыми собаками, разнообразные оглоеды с сотовыми телефонами, цветы у
встречающих.

Здоровенный гаишник лениво разгонял подъезжающий транспорт с площадки
перед большими стеклянными дверями, оцепленной для милицейского конвоя. Я
попрощался с мрачным Котовым, поручкался напоследок с его коллегами
розыскниками, моими парижскими спутниками и подошел к Смаглию:

- Ну что, Василий Никифорович? Хочу пожелать тебе здоровья, остальное -
за судом и следствием...

- И тебе, земляк, не хворать! А вообще зря ты меня заловил, командир.
Лучше мы бы с тобой в Париже сейчас гулеванили!

- Что поделаешь! Живем по понятиям - ты бежишь, я догоняю...

- Все по-честному! - согласился Смаглий. - Я тебе только один секрет
открою: мы тут все по кругу бежим. И ты тоже. Неизвестно, кто кого
догоняет...

- Так думаешь?

- Знаю! Как запыхаешься чуток - оглянись. У тебя уже на хвосте сидят.

- Обязательно оглянусь, - заверил я. - А за телефончик - спасибо...

Подошел ухмыляющийся Фомин, похлопал меня по спине:

- Все, все, все! В таких случаях в крематории говорят: пора-пора,
прощайтесь, господа...

- Бывай, - засмеялся Смаглий и нырнул в "Волгу".

Фомин открыл передо мной дверцу джипа "чероки":

- Давай поехали. Отправляю тебя - и мчим в Лефортово.

Один из "шкафов", которым меня перепоручили, покачал головой и коленом
проворно застопорил переднюю дверцу:

- Простите, попрошу вас на заднее сиденье... Второй "шкаф" уселся за
руль. Я удивленно посмотрел на Фомина, а тот развел руками.

- Ничего не попишешь, Серега, это правила перевозки особо ценного
контингента. Места впереди - для нас, расходного материала, саперов милиции,
сменных мишеней...

Я влез в машину, а Фомин наклонился к окошку:

- Не бздюмо! Все будет о'кей! Думаю, кто-то сверху тебе впарил
чрезвычайное по пакости и важности дело...

Мы хлопнули друг друга на лету ладонями, джип медленно покатился, "шкаф"
на ходу прыгнул в машину, хлопнул передней дверцей.

Я оглянулся, и в заднем стекле было видно, как Фомин машет нам вслед
рукой. Я еще слышал, как, подходя к "Волге", он крикнул:

- Сопровождение подано?

Водитель из милицейского "жигуленка" с мерцающей световой рампой на крыше
дал Фомину отмашку, и тот уселся за руль "Волги"...

КОТ БОЙКО:

СГОВОР

Я слушал Николай Иваныча, смотрел с интересом, как ползают по его лицу
жирные мыши бровей, и думал о том, что все-таки нет в мире справедливости.

Любой ссыкун, хромой или кривой, получает без проблем инвалидность. А
Николай Иванычу - не дадут. А почему? Ведь запустили его в мир с таким
фантастическим зарядом антипатичности, такой ползучей бытовой противности,
что просто непонятно - как он прожил жизнь? Будь он косорылый, со стеклянным
глазом, с горбом или грыжей - не взяли бы на боевую службу, а все остальное
- нормально. А так он, бедняга, целую жизнь мается со своей
отвратительностью. Бабы ему не дают, мужики не дружат, начальство не уважает
и остерегается, подчиненные боятся и ненавидят. Жена, наверное, мечтает
стать вдовой, дети - сиротами. Господь всемилостивый смотрит на него в
смущении: "Не виноват я, ошибочка с тобой вышла - не люблю я тебя..."

Сейчас он мне напористо-ласково втолковывал:

- Известно, что это твой дружок тебя в клетку отгрузил...

- Не преувеличивай! - усмехнулся я. - Народный обычай, национальный
аттракцион - спихнуть на крайнего.

От усердия выступали на бугристом лбу Николая Иваныча капли зеленого,
наверное, вонючего пота.

- Ну да, это конечно! Все нормально! Только с этим крайним вся жизнь
прожита, и все первые деньги и бизнес принес этот крайний, - пожал плечами
Николай Иваныч. - Бабулечки эти неплохой урожай дали: сам-тысяча...

- На деньги плевать! - махнул я рукой. - Завтра новые, как плесень,
вырастут...

- Не плюй на деньги, Костя, - серьезно задвигал своим валяным подбородком
Николай Иваныч, и голос его зазвучал как-то зловеще, будто в опере: - На
деньги, как на икону, плюнешь - больше не вырастут...

- Ну ты даешь! - засмеялся я вполне беспечно. - Деньги - как бабы:
приходят, уходят... Кого-то просто так, без причины любят - сами липнут. А
другой до обморока вздыхает, а они на него смотреть не будут. Пруха должна
быть! Деньги везунчиков любят.

- А ты - везун? - с сомнением посмотрела на меня эта мерзкая глыба.

- А то? Я - профессор человеческого счастья, доцент удачи. Я -
завкафедрой теории везения!

- То-то и видать! - покачал головой Николай Иваныч.

- Чего тебе видать? Ну не будь я везунчиком, стали бы твои хозяева чинить
порушенную справедливость? Сижу здесь с тобой, вискарь лакаю. А не на
шконках в лагере. Ладно, ты говори попросту - чего тебе надобно?

- А ничего! Ты теперь вольная птица, сам с дружком своим разобраться
сможешь.

Я долго смотрел на него, а потом участливо заметил:

- Вижу, что и вас он достал крепко...

- Он человек шустрый, он всех достал, - горько сказал мне мой тягостный
собутыльник. - Пока ты отлучался на время, он тут в большие забияки вышел.
Поэтому коли понадобится тебе помощь - деньгами, нужными концами, инвентарем
тебе привычным, - подсобят тебе.

Я налил в стакан шотландской ячменной самогоночки, медленно-протяжно
отхлебнул, зажмурился от удовольствия, а потом поднял на него свой
простодушно-доверчивый глаз:

- Ага, понятно! Ну и жить, само собой, под твоим надзором?

- Ну почему - под надзором? - обиделся Николай Иваныч. - Просто вместе
будем жить, часто видеться. А вот Валерка, тот при тебе будет круглые сутки
на побегушках. Всегда он при тебе будет...

- Выходит, моего согласия и не требуется? - спросил я на всякий случай.

- Да что ты такое говоришь, Костя? Кто ж тебя неволит? Вольному воля!
Только воля эта тебе ни к чему. Без меня тебя через неделю угрохают... - На
таранном его рыле проступила, как плесень, скорбь-печаль о моей горькой
участи.

- Твои дружки, что ли? Которые за справедливость?..

- Нет. Мои друзья - люди смирные, добрые, безобидные. А угрохает тебя
твой закадычный дружок...

- Зачем? - простовато спросил я. - Дружок мой в большой отрыв ушел. Он,
можно сказать, везде, а я - нигде... За что?

- За длинный язык твой, Костя, за несдержанность. - Николай Иваныч
сочувственно вздохнул, и рыжеватые мыши его съехались на переносице,
слились, совокупились. - Я тебя понимаю: обидно было и крайним оказаться, и
девочку любимую в залог дружку оставить. Вот ты и болтал не к месту, что
рассчитаешься с ним по самому крутому счету...

- Все-то вы знаете, - помотал я головой.

- Знаем, Костя, знаем, - кивнул Николай Иваныч. - И дружок твой знает - у
него служба безопасности не хуже нашей. И он тебе рекордный кросс со
стрельбой не позволит. Теперь ваша дружба встречный бой называется. Вот ты и
прикинь, что к чему...

Сейчас этот урод, выкидыш гнойный, захочет взаимных клятв на крови.
Верности до гроба - дураки оба.

- Ладно, ужинать пора, - махнул я рукой. - Вопросы ты мне серьезные
задал, тут думать надо. Пошли в кабак...

- Зачем ходить? - возбудился Николай Иваныч. - Мы сейчас в номер закажем,
чего нам в ресторане зря светиться, рисоваться лишнего. А думать, конечно,
будем. Тут не олимпиада, ошибиться нельзя. За второе место серебряную медаль
на кладбище выдадут... - Он встал, открыл дверь, позвал охранника: - Валер!
Подь сюды! Значит, спустись в ресторан, своим глазом убедись - ужин пусть по