от горы к горе, несется над морем и ударяет в уши бессонного рулевого.
Чему я так радуюсь? Мысли, воспоминанью, лесному шуму, человеку? Я думаю о
ней, я закрываю глаза и стою тихо-тихо, и думаю о ней, я считаю минуты.
шагов туда и сто обратно; она что-то запаздывает.
ничего не случилось! Бог свидетель, месяц этот пролетел так быстро. А вот
ночи иной раз выпадают долгие, и я решаю намочить картуз в ручье и
просушить его, чтоб как-нибудь скоротать время.
приходила, однажды ее не было целых две ночи. Две ночи! Но нет, ничего,
ничего не случилось, и мне подумалось, что никогда уж я не буду так
счастлив.
и возня на кочках. Что-то они там затевают... но я не о том, я не то хотел
тебе сказать. В горах поет птица, синичка просто. Она две ночи сидит на
одном месте и все поет, все зовет своего дружка. Слышишь, как заладила,
как заладила одно и то же!
больше ничего... Спасибо, спасибо, что пришла, любимая! Я ждал, ждал,
может, ты сегодня придешь, а может, завтра. Я так обрадовался, когда тебя
увидел.
стакана, что ты тогда разбил. Помнишь? Отец сегодня уехал, мне нельзя было
прийти, надо было так много всего уложить, собрать его в дорогу. Я знала,
что ты ходишь по лесу и ждешь, я укладывала его вещи и плакала.
И отчего в глазах ее нет уже той радости, что прежде?
случилось; все как прежде, она протянула мне руку на прощанье и смотрела
на меня с любовью.
просто хотела сделать тебе сюрприз, но у тебя так вытянулось лицо, что,
видно, лучше уж сказать сразу. Я хотела послать тебе записку.
ты собрала и спрятала осколки стакана?
тебе правду, это было вчера.
хорошо.
15
лежали за островами, это довольно далеко, и мы покуда перекликались с
лодки на лодку. Доктор оделся во все светлое, как наши дамы; никогда еще
не видывал я его таким довольным, - то он все молчал, а тут вдруг
разговорился. Мне показалось даже, что он слегка подвыпил и оттого такой
веселый. Когда мы сошли на берег, он на минуту потребовал нашего внимания
и попросил всех чувствовать себя как дома. Я подумал: ага, стало быть,
Эдварда избрала его хозяином.
внимателен и приветлив, порой обращался с ней отечески и, как не раз
прежде, педантически ее наставлял. Стоило ей упомянуть дату, сказать: "Я
родилась в тридцать восьмом году", - как он спросил: "В тысяча восемьсот
тридцать восьмом, не так ли?" И ответь она: "Нет, в тысяча девятьсот
тридцать восьмом", - он бы нимало не смутился, только поправил бы ее
снова, да еще объяснил бы: "Этого не может быть".
пренебрежения.
мог вспомнить, где же я ее видел; я, смешавшись, пробормотал что-то, и она
засмеялась. Оказалось, что это одна из дочерей пробста, мы были вместе у
сушилен, я еще приглашал ее к себе в сторожку. Мы немного поболтали.
накоротке со всеми, болтаю со всеми. Снова я допускаю промах за промахом,
я не в своей тарелке, теряюсь, часто не нахожусь, что ответить на
любезность; то я говорю невпопад, а то не могу выдавить ни слова и
мучаюсь. Поодаль, у большого камня, что служит нам столом, сидит доктор и
жестикулирует.
обвинила его в свободомыслии; ну, а кто сказал, что нельзя мыслить
свободно? Скажем, иные представляют себе ад, как некий дом глубоко в
подземелье, а дьявола столоначальником или, пуще, прямо-таки его
величеством. Ну так вот, ему, доктору, хочется, кстати, рассказать о
запрестольном образе в приходской церкви: Христос, несколько евреев и
евреек, превращение воды в вино, превосходно. Но у Христа на голове -
нимб. А что такое этот нимб? Золотой обруч с бочонка, и держится на трех
волосиках!
добавил шутливо:
повторять это про себя семь или восемь раз подряд и потом еще немножко
подумать, то уж и не так страшно покажется. Сударыни, окажите мне честь,
выпейте со мною!
не положил рядом, нет, но высоко поднял левой рукой и так и осушил стакан,
запрокинув голову. Я даже позавидовал такой ловкости и непременно выпил бы
с ним вместе, да просто не успел.
меня третья лодка: Эзоп в сторожке, он привязан, он, верно, думает обо
мне. Мысли Эдварды витали где-то далеко от меня, это было ясно, она
говорила о том, какое счастье уехать в дальние, незнакомые края, щеки у
нее разгорелись, и она даже сделала ошибку:
день, когда я ступлю на палубу парохода. Иногда меня тянет куда-то, даже
сама не знаю куда.
видел, что ведь она меня забыла. Слов тут не надо, зачем?.. Просто я
смотрел на нее - и видел все по ее лицу. И минуты тянулись томительно
долго. Я всем докучал, все спрашивал, не пора ли нам домой. Уже поздно,
говорил я, и мой Эзоп в сторожке, он привязан. Но домой никому не
хотелось.
она говорила о моем зверином взгляде. Мы выпили с нею; у нее был какой-то
боязливый взор, она ни на чем не останавливала глаз, устремит их на меня и
тотчас же отводит.
краях сами похожи на быстрое лето? Так же переменчивы и так же прелестны?
голоса, я снова пригласил фрекен зайти ко мне в гости, поглядеть на мою
сторожку.
думал, что бы такое подарить ей, если она придет. Ничего, пожалуй, не
найдется, кроме пороховницы, решил я.
мои слова. Она прислушивалась к тому, что говорят другие, и время от
времени вставляла слово в общую беседу. Доктор гадал дамам по руке и
болтал без умолку, у самого у него руки были маленькие, изнеженные и на
пальце кольцо. Я почувствовал себя лишним и сел на камень в сторонке. День
уже заметно клонился к вечеру. Вот я сижу один-одинешенек на камне, думал
я, и единственная, к кому бы я тотчас подошел, окликни она меня, вовсе
меня не замечает. Ну, да все равно, мне ничего не нужно...
в ушах у меня зазвенел смех Эдварды; тут я вдруг вскочил и подошел к ним
ко всем. Я уже не владел собой.
Лукин Евгений
Андреев Николай
Перумов Ник
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Посняков Андрей