возможных последствиях. Он ответил решительным отказом принять
предупреждение и добавил, что больше так жить не может.
в восемь утра.
Грегори. - После 16:00 я смогу уделить тебе время.
чемоданов, здесь уже находились желтая спортивная сумка "Арена",
серебристые лыжи "К-2", какие-то пакеты и картонные ящики. Я в недоумении
и некоторой растерянности остановился перед автомобилем, не зная, куда же
ткнуть собственные вещи.
коробкам и пакетам он забросил наверх мой довольно тяжелый чемодан, потом
с такой же беззаботностью устроил мою спортивную сумку, что мало
отличалась по весу и размерам от чемодана. Единственное, что пожалел
Грегори, так это лыжи. Я проникся к нему еще большим уважением, когда
увидел, как бережно он сначала вытащил, а затем снова положил "К-2", -
так, чтобы ничто не поцарапало поверхность и, конечно, не угрожало их
целости. Для меня горные лыжи - живые существа, они тоже испытывают боль и
разочарование, если с ними обращаются, как с куском металла, залитого
смолой, идущей, говорят, на космические аппараты.
видел, но первые впечатления - пусть обманчивые - проникают в самую душу,
и нужно немало времени, чтобы выкорчевать их из потаенных глубин души;
город оставил ощущение какой-то аморфности и заброшенности, где никому нет
ни до чего дела (так оно на самом деле и было), и жизнь течет здесь в
замкнутых орбитах, не позволяя посторонним проникать в их тесный мирок, и
никто не задумывается над тем, что происходит за его пределами.
Грегори.
почувствовал на своей щеке жесткую щетину его бороды. Хоть прощались мы
максимум на два-три дня, а все же грустно было оставлять товарища. Но его
ждали встречи и дела в Нью-Йорке, и он не мог присоединиться к нам.
"Впрочем, наверное, оно и к лучшему, иначе Вите пришлось бы ехать на крыше
или в багажнике "олдсмобиля", - подумал я, еще не догадываясь, что и
багажник был забит, что называется, под самую завязку.
я терпеть не могу, когда меня провожают. Не могу, и все тут. Себя не
переделаешь...
потока машин сейчас по улицам текли сонные ручейки, и Грегори ловко и
уверенно лавировал на перекрестках.
и глубокие, как степные костры, темные глаза. В них вспыхивали - я знал -
яростные языки пламени, стоило лишь задеть его за живое; высокий лоб с
неглубокими залысинами охватывала густая темная шевелюра. Я подумал, что
Грегори вовсе не обязательно носить лыжную шапочку в горах - ему мороз
нипочем. Он, пожалуй, выше меня, где-то в пределах 190 сантиметров, но
рост его не бросался в глаза, так как Дик сутулился - бич людей моей
профессии, слишком много времени проводящих за письменным столом. Руки у
Дика крепкие, жилистые, с пальцами, что в случае нужды сливались в один
стальной кулак, встреча с которым вряд ли принесла бы только "легкие
телесные повреждения". Грегори было под сорок или все сорок, но он
выглядел старше, чему в немалой степени способствовало замкнутое выражение
лица - человеку незнакомому он вполне мог показаться нелюдимым и суровым.
Однако это не соответствовало действительности, ибо Дик Грегори был
жизнерадостным и веселым человеком, без особых усилий в любой компании он
становился душой общества: много ездивший по миру, много повидавший, он к
тому же и превосходно рассказывал (мне даже думалось, что он заранее, в
уме, складывает каждую историю в полноценный рассказ с завязкой,
кульминацией и развязкой). "Я перепробовал на этой земле все, что только
можно испробовать, когда у тебя есть деньги и когда ты не лезешь в карман
за сдачей, если тебя бьют по физиономии, - сказал как-то Дик и весело
рассмеялся, от чего в его бездонных глазищах запрыгали бесики. - Мне бы в
космос слетать!"
полчаса Дик. - Да, обязательно в Олбани - повстречаюсь с одним парнем.
Только бы он был на месте. Кстати, и тебе польза - сможешь записать в
актив пребывание или посещение, как тебе заблагорассудится это назвать,
столицы штата Нью-Йорк. Ведь большинство, приезжая в Штаты, наивно
полагает, что Нью-Йорк - и есть столица.
где несколько высотных зданий, небоскребами их не назовешь и с натяжкой,
лишь подчеркивали провинциальность столицы: жизнь здесь катилась подобно
тихой равнинной реке, даже автомобили, почудилось мне, не издавали такого
рева, как в Нью-Йорке.
розовое "ухо", набрал номер и переговорил с кем-то. Довольный, он вернулся
в "олдсмобиль", и машина с визгом сорвалась с места.
зеркальным витринам, занимал офис без вывески, Грегори остановился, но,
прежде чем выйти из автомобиля, посмотрел в зеркало заднего вида,
несколько секунд внимательно изучал перекресток с мигающим светофором и,
оставшись довольным, выбрался из кабины, бросив: "Две минуты, Олег, всего
лишь две, о'кей?", быстрым шагом преодолел тротуар и скрылся за дверью...
джинсах и легком шерстяном бежевом свитерке с засученными по локоть
рукавами - она вся какая-то светлая, воздушная. Немая сцена длилась
довольно долго, потому что из комнаты раздался голос Любови Филипповны:
"Наташа, кто там?"
Наташки, как, впрочем, и ноги от пола, чтобы сделать тот последний шаг,
который отделял нас друг от друга.
руками так, что мне стало трудно дышать.
летит к черту, куда угодно, но я должна быть с тобой. Мы улетим отсюда
вместе, к тебе в Киев или еще куда ты захочешь, но только вместе! И не
говори, что еще не время, что еще нужно подождать! Нет!
своей щеке ее слезу, буквально обжегшую меня.
звенел лед, оторвал нас друг от друга. "Уж заодно и фамилию произнесли
бы!" - едва не вырвалось у меня, но вслух я спокойно сказал:
ей букет ярких (и потому выглядевших неживыми) белых роз.
цветов, растерялась, и по лицу ее пошли красные пятна. По всему было
видно, что чувствует она себя школьницей, которую застали за списыванием
контрольной. Мой расчет оказался безошибочным, и первый, самый трудный миг
нашего знакомства был благополучно преодолен.
- Наташенька, приглашай Олега... - запнулась на полуслове, но с честью
вышла из сложного положения: - Приглашай гостя в комнату.
убитая моим тактическим ходом, - мне почудилось, что она ревниво отнеслась
к тому, что розы попали не к ней в руки.
прихожей, Наташка прошипела:
ухаживать!
Наташка на месте.
досконально изучить мое прошлое. Я предоставлю в твое распоряжение
необходимые свидетельства. О'кей?
сбитым парнем в потертых синих джинсах и такой же синей рубахе,
расстегнутой почти до пупа. У парня было широкое круглое лицо, наглые,
глядящие в упор глаза (я буквально физически ощутил прикосновение его
изучающего взгляда) и походка профессионального боксера. Впрочем, нос у
него и впрямь был слегка деформирован. На вид ему больше тридцати не дашь.
Пехов Алексей
Земляной Андрей
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Березин Федор
Пехов Алексей