Чтение 7–й страницы книги ~В Сиреневой Сторожке~

опереться, чтобы требовать вмешательства закона. Наше
построение покажется фантасмагорией, если с ним явиться к
судье. Что женщина исчезла, не поставят ни во что, -- весь
уклад этого странного дома таков, что любой из его обитателей
может неделю не показываться людям на глаза. А между тем
женщине, возможно, в любую минуту грозит смерть. В моей власти
наблюдать за домом, поставить своего человека, Уорнера,
сторожить у ворот -- и только. Но мы же не можем дать делу идти
своим ходом. Если закон бессилен, мы должны взять риск на себя.

-- Что же вы предлагаете?

-- Я знаю, в какой она комнате. Туда можно пробраться с
крыши флигеля. Мое предложение: не попробовать ли нам с вами
сегодня ночью проникнуть в самое сердце тайны?

Перспектива, должен я признаться, была не слишком
заманчива. Старый дом, дышащий убийством, странные и страшные
его обитатели, тайные опасности, подстерегающие приходящего, и
то, что мы сами при этом выступаем правонарушителями, -- все
это, взятое вместе, охлаждало мой пыл. Но было в холодных
рассуждениях Холмса нечто такое, что вы, не дрогнув, пошли бы с
ним на самое рискованное дело. Вы знали, что так и только так
можно найти решение задачи. Я молча пожал ему руку, и жребий
был брошен.

Но нашему расследованию не суждено было закончиться такою
авантюрой. Было около пяти часов, мартовский вечер уже стелил
свои тени, когда в комнату к нам ворвался в сильном возбуждении
какой-то деревенский житель.

-- Они уехали, мистер Холмс. С последним поездом. Леди
вырвалась, она в моем кэбе -- здесь, внизу.

-- Превосходно, Уорнер! -- прокричал, вскочив на ноги,
Холмс. -- Уотсон, пробелы быстро заполняются!

Женщина в кэбе была в полуобмороке от нервного истощения.
На ее горбоносом, исхудалом лице лежал отпечаток какой-то
недавней трагедии. Ее голова безжизненно свесилась на грудь,
но, когда она подняла голову и тупо повела глазами, я увидел
черные точки зрачков на серых радужных оболочках: ее опоили
опиумом.

-- Я поджидал у ворот, как вы наказывали, мистер Холмс, --
докладывал наш тайный агент, хендерсоновский уволенный
садовник. -- Когда они выехали в карете, я двинул за ними
следом на станцию. Леди шла по платформе, как во сне, но, когда
они стали сажать ее в поезд, она ожила и давай отбиваться. Они
впихнули ее в вагон. Она стала опять вырываться. Я вступился за
нее, посадил ее в свой кэб, и вот мы здесь. Никогда не забуду,
с каким лицом глядел на меня в окно вагона этот человек, когда
я ее уводил. Его бы воля -- не долго б я пожил на свете. Черные
глаза, лицо желтое, сам осклабился -- сущий дьявол!

Мы внесли женщину наверх, уложили на диван, и две чашки
крепчайшего кофе быстро разогнали пары опиума и прояснили ее
мысли. Холмс вызвал Бэйнса и коротко объяснил ему, как обстоит
дело.

-- Прекрасно, сэр, вы мне доставили то, чего мне не
хватало, -- показания свидетельницы, -- с жаром сказал
инспектор, пожимая руку моему другу. -- Я ведь с самого начала
шел с вами по одному и тому же следу.

-- Как? Вы подозревали Хендерсона?

-- Когда вы, мистер Холмс, прятались в кустах у Дозорной
Башни, я там сидел в саду на дереве и смотрел на вас сверху.
Все дело было в том, кто первый добудет доказательства.

-- Зачем же тогда вы арестовали мулата?

Бэйнс усмехнулся.

-- Я был уверен, что этот Хендерсон, как он себя называет,
понял, что попал под подозрение, и, значит, будет начеку и не
шелохнется, покуда чует над собой опасность. Вот я и арестовал
не того человека -- пусть его думает, что у нас другие
подозрения. Я знал, что тут он, вероятно, попробует смыться и
даст нам возможность подобраться к мисс Вернет.

Холмс положил руку на плечо инспектору.

-- Вы далеко пойдете в своей профессии, -- сказал он. -- У
вас есть чутье и интуиция.

Бэйнс покраснел от удовольствия.

-- У меня всю неделю караулил на станции сотрудник в
штатской одежде. Куда бы кто из "Башни" ни поехал, он проследил
бы. Но когда мисс Вернет вырвалась, он, видно, растерялся. К
счастью, ваш человек ее подхватил, и все обернулось
благополучно. Мы, ясное дело, не можем арестовать их без ее
показаний, так что чем скорей мы снимем допрос, тем лучше.

-- Она приходит в себя, -- сказал Холмс, поглядев на
гувернантку. -- Но скажите мне, Бэйнс, кто он, этот Хендерсон?

-- Хендерсон, -- ответил инспектор, -- это дон Мурильо,
известный когда-то под прозванием Тигра из Сан-Педро.

Тигр из Сан-Педро! Вся его история мгновенно пронеслась в
моей памяти. За ним утвердилась слава самого низкого,
кровожадного тирана, какой когда-либо правил страной,
притязающей на цивилизованность. Сильный, бесстрашный,
энергичный -- этих качеств оказалось довольно, чтобы он мог
принудить устрашенный народ терпеть его мерзкие пороки чуть не
двенадцать лет. Его имя повергало в ужас всю Центральную
Америку. К концу этого срока поднялось против него всеобщее
восстание. Но он был так же хитер, как жесток, и при первом же
слухе о надвигающихся беспорядках тайно вывез свои богатства на
пароходе с экипажем из своих приверженцев. На другой день
повстанцы ворвались в пустой дворец. Диктатор, его двое детей,
его секретарь, его сокровища -- все ускользнуло от них. С этого
часа он исчез из мира, и в европейской печати часто
обсуждалось, не скрывается ли он за той или другою личностью.

-- Да, сэр, дон Мурильо, Тигр из Сан-Педро, -- продолжал
Бэйнс. -- Загляните в справочник, и вы увидите, что цвета
Сан-Педро -- зеленый и белый, те же, что в нашей записке,
мистер Холмс. Он взял себе имя "Хендерсон", но я проследил его
через Париж, Рим и Мадрид вплоть до Барселоны, где
пришвартовался его пароход в восемьдесят шестом году. Все это
время его разыскивали, чтобы отомстить ему, но только недавно
им удалось его выследить.

-- Его нашли год тому назад, -- сказала мисс Вернет.
Приподнявшись на локте, она теперь напряженно следила за
разговором. -- Было уже одно покушение на его жизнь, но
какой-то злой гений ограждает его. Вот и сейчас благородный,
рыцарственный Гарсия погиб, а это чудовище вышло невредимым. Но
придет другой и третий, пока однажды не совершится над злодеем
правый суд. Это верно, как то, что завтра встанет солнце. -- Ее
худые руки сжались в кулаки, и страстная ненависть выбелила ее
изможденное лицо.

-- Но как вы, мисс Вернет, оказались втянуты в это дело?
-- спросил Холмс. -- Дама, англичанка, вдруг вступает в заговор
убийц?

-- Я вступила в заговор, потому что только таким путем
могли свершиться правосудие. Какое дело английскому закону до
моря крови, пролитой много лет назад в Сан-Педро, или до судна,
груженного ценностями, которые украдены этим человеком? Для вас
это все равно как преступления, совершенные на другой планете.
Но мы-то знаем. Мы знаем правду, выстраданную в горе и муках.
Для нас нет в преисподней дьявола, подобного Хуану Мурильо, и
нет на земле покоя, пока его жертвы еще взывают о мести.

-- Он, бесспорно, таков, как вы говорите, -- вставил
Холмс. -- Я наслышан о его жестокости. Но как это коснулось
лично вас?

-- Расскажу вам все. Этот негодяй избрал своим
политическим принципом расправляться под тем или другим
предлогом с каждым, кто мог бы со временем стать для него
опасным соперником. Мой муж (да, мое настоящее имя -- сеньора
Висенте Дурандо), мой муж, Висенте Дурандо, был посланником
Сан-Педро в Лондоне. Здесь мы встретились с ним, и он на мне
женился. Не было на земле человека благородней его. На мое горе
Мурильо прослышал о его даровитости, отозвал его под каким-то
предлогом и отдал под расстрел. Предчувствуя свою судьбу, муж
отказался взять меня с собой. Его земли и все имущество были
конфискованы, я осталась одна со своим горем и без средств к
существованию.

Потом произошло падение тирана. Он бежал, как вы сейчас
рассказывали. Но многие из тех, чью жизнь он искалечил, чьи
родные и близкие претерпели пытки и смерть от его руки, не
примирились с таким исходом. Они сплотились в союз, который не
распадется до тех пор, пока не сделает своего дела. Как только
мы разведали, что низвергнутый деспот скрывается под видом
Хендерсона, на меня возложили задачу наняться к нему на службу
и извещать остальных при его переездах. Мне удалось выполнить
задачу, получив место гувернантки в его доме. Он и не
подозревал, что каждый день садится за стол с той самой
женщиной, мужа которой он без суда, единым росчерком пера
послал на казнь. Я улыбалась ему, добросовестно воспитывала его