Чтение 7–й страницы книги ~Морской договор~

весело помахал вслед поезду, уносившему нас в Лондон.

По пути мы с Фелпсом долго обсуждали этот неожиданный
маневр Холмса, но так и не могли ничего понять.

-- Наверно, он хочет выяснить кое-что в связи с
сегодняшним ночным происшествием. Был ли это действительно
взломщик? Лично я не верю, что это был обыкновенный вор. -- А
кто же это, по-вашему?

-- Можете считать, что это следствие нервной горячки, но у
меня такое чувство, будто вокруг меня плетется какая-то сложная
политическая интрига, заговорщики покушаются на мою жизнь. Хотя
зачем это им, я, хоть убейте, не понимаю. Можно подумать, что у
меня мания величия, так нелепо мое предположение. Но скажите:
зачем было вору взламывать окно спальни, где совершенно нечем
поживиться, и зачем ему такой длинный нож? -- А может, это
простая отмычка? -- О нет! Это был нож. Я отчетливо видел, как
блестело лезвие.

-- Но скажите ради бога, кто может питать к вам такую
вражду? -- Если бы я знал!

-- Если то же думает Холме, то тогда понятно, почему он
остался. Предположим, что ваша догадка правильная. Тогда Холме
сегодня ночью выследит покушавшегося на вас человека, а это
значительно облегчит поиски морского договора. Ведь нелепо
предполагать, что у вас есть сразу два врага -- один ворует у
вас документ, а другой покушается на вашу жизнь.

-- Но мистер Холме сказал, что он не собирается
возвращаться в Брайарбрэ.

-- Я знаю его не первый день, -- сказал я. -- Холме
никогда ничего не делает, не имея веских оснований. И мы
заговорили о другом.

Но день для меня выдался утомительный. Фелпс еще не совсем
оправился после своей болезни, обрушившееся на него несчастье
сделало его нервным и раздражительным. Тщетно я старался
развлечь его рассказами об Афганистане, Индии, занимал его
разговорами о последних политических новостях, делал все, чтобы
развеять его хандру.

Он то и дело возвращался к своему пропавшему договору,
высказывал предположения, что бы такое мог делать сейчас Холме,
какие шаги предпринимает лорд Холдхэрст, гадал, что нового мы
узнаем завтра утром. Словом, к концу дня на него было жалко
смотреть, так он себя измучил.

-- Вы очень верите в Холмса? -- то и дело спрашивал он.

-- Он на моих глазах распутал не одно сложное дело. -- Но
такого сложного у него еще не бывало? -- Бывали и посложнее.

-- Но тогда не ставились на карту государственные
интересы?

-- Этого я не знаю. Но мне достоверно известно, что
услугами Шерлока Холмса для расследования очень важных дел
пользовались три королевских дома Европы.

-- Вы-то знаете его хорошо, Уотсон. Но для меня он
совершенно непостижимый человек, и я ума не приложу, как ему
удастся найти разгадку этого дела. Вы считаете, что на него
можно надеяться? Вы думаете, что он уверен в успешном
разрешении этого дела? -- Он мне ничего не сказал. -- Это
плохой признак.

-- Напротив. Я давно заметил, что, потеряв след, Холме
обычно говорит об этом. А вот когда он вышел на след, но еще не
совсем уверен, что след ведет его правильно, он становится
особенно сдержанным. Ну, полноте, дорогой мой, не терзайте
себя, этим делу не поможешь. Идите лучше спать -- утро вечера
мудренее.

Наконец мне удалось уговорить Фелпса, и он лег, но я не
думаю, чтобы он спал в ту ночь, -- в таком он был возбуждении.
Его настроение передалось и мне, и я ворочался в постели до
глубокой ночи, вдумываясь в это странное дело, сочиняя сотни
версий, одну невероятнее другой. Почему Холме остался в
Уокинге? Почему он попросил мисс Гаррисон не уходить из
"больничной палаты" весь день? Почему он так старался скрыть от
обитателей Брайарбрэ, что не едет в Лондон, а остается
поблизости? Я ломал себе голову, стараясь найти всем этим
фактам объяснение, пока наконец не уснул.

Проснулся я в семь часов и тотчас пошел к Фелпсу. Бедняга
очень осунулся после бессонной ночи и выглядел

усталым. Первым делом он спросил меня, не приехал ли

Холме.

-- Он будет, когда обещал, -- ответил я. -- Ни минутой
раньше, ни минутой позже.

И я не ошибся: едва пробило восемь, как к подъезду
подкатил кеб, и из него вышел наш друг. Мы стояли у окна и
видели, что его левая рука перевязана бинтами, а лицо очень
мрачное и бледное. Он вошел в дом, но наверх поднялся не сразу.

-- У него вид человека, потерпевшего поражение, -- уныло
сказал Фелпс. Мне пришлось признать, что он прав. -- Но, может
быть, -- сказал я, -- ключ к делу следует искать здесь, в
городе. Фелпс застонал.

-- Я не знаю, с чем он приехал, -- сказал он, -- но я так
надеялся на его возвращение! А что у него с рукой? Ведь вчера
она не была завязана?

-- Вы не ранены. Холме? -- спросил я, когда мой друг вошел
в комнату.

-- А, пустяки! Из-за собственной неосторожности получил
царапину, -- ответил он, поклонившись. -- Должен сказать,
мистер Фелпс, более сложного дела у меня еще не было.

-- Я боялся, что вы найдете его неразрешимым. -- Да, с
таким я еще не сталкивался. -- Судя по забинтованной руке, вы
попали в переделку, -- сказал я. -- Вы не расскажете, что
случилось?

-- После завтрака, дорогой Уотсон, после завтрака! Не
забывайте, что я проделал немалый путь, добрых тридцать миль, и
нагулял на свежем воздухе аппетит. Наверно, по моему объявлению
о кебе никто не являлся? Ну да ладно, подряд несколько удач не
бывает.

Стол был накрыт, и только я собирался позвонить, как
миссис Хадсон вошла с чаем и кофе. Еще через несколько минут
она принесла приборы, и мы все сели за стол: проголодавшийся
Холме, совершенно подавленный Фелпс и я, преисполненный
любопытства.

-- Миссис Хадсон на высоте положения, -- сказал Холме,
снимая крышку с курицы, приправленной кэрри. -- -Она не слишком
разнообразит стол, но для шотландки завтрак задуман недурно.
Что у вас там, Уотсон?

' -- Яичница с ветчиной, -- ответил я. -- Превосходно! Что
вам предложить, мистер Фелпс: курицу с приправой, яичницу?

-- Благодарю вас, я ничего не могу есть, -- сказал Фелпс.

-- Полноте! Вот попробуйте это блюдо. -- Спасибо, но я и в
самом деле не хочу. -- Что ж, -- сказал Холме, озорно
подмигнув, -- надеюсь, вы не откажете в любезности и
поухаживаете за мной.

Фелпс поднял крышку и вскрикнул. Он побелел, как тарелка,
на которую он уставился. На ней лежал свиток синевато-серой
бумаги. Фелпс схватил его, жадно пробежал глазами и пустился в
пляс по комнате, прижимая свиток к груди и вопя от восторга.
Обессиленный таким бурным проявлением чувств, он вдруг упал в
кресло, и мы, опасаясь, как бы он не потерял сознание,
заставили его выпить бренди.

-- Ну, будет вам! Будет! -- успокаивал его Холме,
похлопывая по плечу. -- С моей стороны, конечно, нехорошо так
внезапно обрушивать на человека радость, но Уотсон скажет вам:
я не могу удержаться от театральных жестов.

Фелпс схватил его руку и поцеловал ее. -- Да благословит
вас бог! -- вскричал он. -- Вы спасли мне честь!

-- Ну, положим, моя честь тоже была поставлена на карту,
-- сказал Холме. -- Уверяю вас, мне так же неприятно не
раскрыть преступления, как вам не справиться с дипломатическим
поручением.

Фелпс положил драгоценный документ во внутренний карман
сюртука.

-- Я не осмеливаюсь больше отвлекать вас от завтрака, но
умираю от любопытства: как вам удалось добыть этот документ и
где он был?

Шерлок Холме выпил чашку кофе, затем отдал должное яичнице
с ветчиной. Потом он встал, закурил трубку и уселся поудобнее в
кресло.

-- Я буду рассказывать вам все по порядку, -- начал Холме.
-- Проводив вас на станцию, я совершил прелестную прогулку по
восхитительному уголку Суррея к красивой деревеньке, под
названием Рипли, где выпил в гостинице чаю и на всякий случай
наполнил свою флягу и положил в карман сверток с бутербродами.
Там я оставался до вечера, а потом направился в сторону Уокинга
и после захода солнца оказался на дороге, ведущей в Брайарбрэ.
Дойдя до усадьбы и подождав, пока дорога не опустеет --