Чтение 7–й страницы книги ~Букет на приеме~

Петровка без Кирпичова не пропадет, будьте спокойны! Загляните чуть-чуть
вперед. Мы начнем беспокоить Санатюка, а вы? Приметесь его убеждать, что,
дескать, не по вашей вине? Каким манером? Попросите у меня справку:
"Удостоверяю, что гражданин Кирпичов на следствии лжет. Дана для
представления по месту жительства". Поразмыслите, что может произойти.

-- Ничего хорошего в любом случае, -- угрюмо цедит Кирпичов. -- Хоть
говори, хоть молчи... У вас теперь моим словам все равно веры нет.

-- Будет искренность -- будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили
прошлый раз, и то уже сослужили службу.

-- Прошлый раз?

-- Удивлены? А ведь нашлась, например, клюква и очень оказалась к
месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.

-- А если я скажу такую несуразицу, что они вместо чаевых шестьдесят
копеек по счетчику не доплатили? Поверите?

-- Оставить шоферу такую памятку... -- произносит Знаменский после
задумчивого молчания. -- А пожалуй, поверю, Кирпичов! И на все дело тогда
взгляну другими глазами... Но при условии, что Варя Санатюк...

С Кирпичовым происходит разительная перемена. Он вскакивает, но
говорит тихо:

-- Варя? Ах, Варя... Ясненько... Ясно. Мягко стелете, да жестко спать,
гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!

* * *

Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляется к двери
и впускает Варю Санатюк.

-- Была у почтенного дядюшки?

-- Мать просила забежать... раз все равно буду рядом.

-- Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не
шестнадцать!

-- Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести
хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, замечает.

-- Лучше приходи нечесаная!

-- Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще -- зачем цапаться?

-- Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо
серьезно поговорить.

-- Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и
всего двенадцать рублей...

-- Кончай этот лепет.

Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:

-- Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь -- совсем
старуха...

-- Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разговор не про
то.

-- Что-нибудь случилось?

-- Да, кое-что этакое.

-- Ты так смотришь, будто я виновата...

-- "Будто"... Из-за того, что ты -- не случайная знакомая, я попал
между двух огней. Надо решать, как быть.

-- Между двух огней? У тебя другая женщина?!

-- Дура. Вот не пойму -- ведь любишь меня?

-- Люблю.

-- И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!

-- Если на то пошло, меня тоже!

-- Тогда объясни, что вас связывает?

Варя молчит.

-- Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку
или... чего доброго, Варя, и попрощаемся.

Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда,
где Артем -- ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями -- фас,
профиль, три четверти, -- Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах
кажется рекламной красавицей... Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в
уголок дивана, поджав ноги, и решается:

-- Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли
соседи. И вдруг появился дядя Толя -- отсидел срок... Он зачастил к нам.
Меня звал "дочкой", а маму -- "рыжей телкой". Она была малограмотная,
работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил...
Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не
смела... Фактически он нас содержал.

-- А мать соображала, на какие средства?

-- В то время -- вряд ли. Официально он где-то числился... Через четыре
года снова забрали. Это было горе, я все не верила... Но он попал под
амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему... до
следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит
освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя.
Хороший парень, футболист... Санатюк свалился как снег на голову, и началось
страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк
как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.

-- Скотина!

-- Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала
бороться -- по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы
удержать. На третий день утром -- милиция... -- Она умолкает в слезах.

-- Говори до конца.

-- Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у
роддома и плакал -- по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него
деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было
все равно... Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил
на горизонте.

-- Да чего он, собственно, добивался?

-- Наверно, каждому человеку, даже такому, хочется кого-то любить. Он
любил меня. И сейчас любит -- как умеет...

Глубоко засунув руки в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится
окошко ненавистного старого сыча.

-- Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит?
Или это жалость?

-- Страх, Артем.

-- Страх?

-- Я боюсь, что он озлобится.

-- И что?

-- Не знаю... Понимаешь, он не раз меня сватал -- за своих. Он и Володю
погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты...

-- Я не нравлюсь главе семьи? -- цедит Кирпичов.

-- Ты для него перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к
честным людям.

-- Это я, конечно, подлец... Значит, вот почему нам нельзя жениться. И
здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к одному.

-- Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобидный, но...

-- Он не безобидный. Потому придется связываться.

-- Артем, ради Бога!

* * *

Первая растерянность Бориса Петухова прошла; он успокоился и
приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.

-- Отец с перепугу даже наружность не разглядел. Только одно и твердит:
"Страшные, ужас какие! Истинные разбойники!"

-- Мне он тоже описывал их смутно, -- поддакивает Пал Палыч.

-- А Сашка даже до майора дослужился? Вот бы не подумал! Бегал такой
вихрастый пацанчик, ничего особенного, только надоедный очень был, во все
совался. Я даже лупил его, помню.

-- По-видимому, это сказалось на нем положительно.

-- Да-а, меняются люди, меняются, -- охотно посмеивается Борис. -- По
себе знаю. Вам небось донесли, какой я раньше был оболтус?

-- Тем больше чести вам теперь.

-- А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековывает.

-- Простите за любопытство, дело прошлое, -- вы туда отправились с
сознательным намерением перековаться?

-- Да нет... честно говоря -- подальше от родителей. Все воспитывали.
Ну а потом засосало... то есть, хотел сказать, увлекло.

-- Ясно, ясно.

Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе,
хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам
чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.

-- Наверно, думаете -- за длинным рублем?

-- С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, --
отшучивается Знаменский. -- Да без рубля и не проживешь. А когда набежала
возможность, отчего не купить ту же машину?

-- Вообще-то, я больше для стариков старался. -- Борис откидывается на
стуле, нога на ногу и цитирует Томина: -- Я рассуждал как? Надо людям на
старости лет моральную компенсацию получить. Мало, что ли, они за меня
краснели? Так пусть теперь любому скажут: "Вы не верили, что Борис в люди
выйдет, а он -- нате вам, не хуже прочих". Эх, человек предполагает, а вор
располагает. Сколько лет труда...

-- Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.

-- Да откуда вы их возьмете?

-- А откуда мы берем всех, кого задерживаем?

-- Не знаю... не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики
поправились.

-- Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заявления.
Напишите прямо сейчас.