шкафах, разложены на всех полках, а некоторые даже разложены в гостиной на
креслах и на диване. Стол красного дерева был заставлен косметикой.
"Гостиничный номер киноактрисы", - подумал я. Такой беспорядок всегда
описывают журналисты в "Мире кино" или "Кинозвездах", и эти описания меня
всегда завораживали. Я был как во сне. И старался не делать резких
движений и не задавать нескромных вопросов, чтобы не проснуться.
Мадейи, в котором снималась. Я был очень тронут. Фильм назывался
"Liebesbriefe auf dem Berg" ["Любовное письмо с гор" (нем.)]. Главный
герой - тренер по лыжному спорту Курт Вайс. Зимой он занимается с богатыми
иностранками, приехавшими отдыхать на престижный высокогорный курорт
Форарльберг. Он очень красивый, загорелый, стройный, и все женщины
влюблены в него. В конце концов и сам он безумно влюбляется в одну из них,
жену венгра-фабриканта. Та отвечает ему взаимностью. Курт с Леной танцуют
до двух часов ночи в курортном баре, остальные женщины с ревностью
наблюдают за ними. Потом влюбленные проводят ночь в отеле "Баухауз".
Клянутся друг другу в любви до гроба, мечтают, как будут жить вместе в
уединенном шале. Она должна съездить в Будапешт, но обещает вернуться как
можно скорее. На экране падает снег, затем журчат ручьи, деревья одеваются
молодой листвой. Наступает весна, а за ней и лето. На самом деле Курт Вайс
- каменщик, и летом он совсем не похож на загорелого красавца тренера по
лыжному спорту. Каждый день он пишет Лене письма и напрасно ожидает
ответа. Иногда к нему заходит соседская девушка, и они подолгу гуляют
вдвоем. Она его любит, но он думает только о Лене. Я не помню всех
перипетий, но мало-помалу образ Лены бледнеет, девушка (Ивонна) затмевает
ее, и добрейший Курт понимает, что не стоит пренебрегать таким
трогательным участием. В конце фильма они целуются на фоне гор, освещенных
заходящим солнцем.
схвачены". А Ивоннина девушка - "неплохая роль для дебютантки".
польщен. И спросил, когда мы сможем посмотреть фильм. Не раньше сентября,
но Мадейя скорей всего устроит недели через две в Риме так называемый
"прогон", и тогда она обязательно возьмет меня с собой, потому что ей
очень важно знать, как я оценю "ее исполнение"...
слышу, как на заезженной магнитной пленке, наши бесконечные разговоры о ее
"будущности". Я стараюсь произвести впечатление. Я ей льщу... "Конечно,
фильм Мадейи - важный этап для вас, но теперь должен найтись человек,
который поможет в полной мере раскрыться вашему таланту... К примеру,
какой-нибудь гениальный еврейский мальчик..." Она слушает все
внимательнее. "Вы так думаете?" - "Да-да, я просто уверен!"
"Ты на самом деле так считаешь?" - спрашивала она. Беспорядок в нашей
комнате становился немыслимым. Кажется, мы дня два из нее не выходили.
знала Парижа. Раза два приезжала ненадолго, останавливалась в отеле
"Виндзор-Рейнольд" на улице Божон, я хорошо ее помню: отец перед своим
таинственным исчезновением встречался там со мной (только вот начисто
забыл: там ли мы с ним в последний раз виделись или в вестибюле
"Лютеции"?). Кроме "Виндзор-Рейнольда", ей в Париже запомнились только
улица Колонель-Моль и бульвар Босежур, где жили какие-то ее друзья, я не
решился спросить какие. Женеву и Милан она упоминала гораздо чаще. И в
Женеве, и в Милане она работала. Но кем?
Проживает в Женеве, на площади Дорсьер в доме 6-бис. Почему именно там? К
моему величайшему изумлению, родилась в Верхней Савойе в этом самом
городке. Совпадение? Или она в самом деле местная? Может быть, у нее есть
тут родственники? Я задал ей наводящий вопрос, но она явно что-то от меня
скрывала. И очень уклончиво ответила, что воспитывалась за границей. Я не
настаивал. Со временем, думал я, все равно обо всем узнаю.
сразу догадалась, что ты из Парижа". Я сообщил, что "моя семья" - слово
"семья" я произнес с особенным удовольствием - решила, что мне, при "моем
слабом здоровье", необходим длительный отдых. Придумывая все это, я
представлял себе гостиную с деревянными панелями: за столом важно
восседают человек десять - "семейный совет" - и решают мою судьбу. Окна
гостиной выходят, скажем, на площадь Малерб, а сам я из добропорядочной
еврейской семьи, поселившейся в Монсо в конце прошлого века. Ни с того ни
с сего она вдруг спросила: "Хмара - это ведь русская фамилия? Вы -
русский?" Тогда я изобретаю новую версию: мы с бабушкой живем на первом
этаже неподалеку от площади Этуаль, а точнее, на улице Лорда Байрона, нет,
лучше - на улице Бассано (важно назвать как можно больше деталей). Мы
продаем "фамильные драгоценности" или закладываем их в ломбард на улице
Пьера Шаррона. На это и живем. Да, я русский, граф Хмара. Кажется, мой
рассказ произвел впечатление.
Застарелая мучительная болезнь.
по озеру пароходик "Адмирал Гизан". Она нацепила солнечные очки в
массивной оправе с дымчатыми зеркальными стеклами. Все в них и отражалось,
как в зеркале.
минут за двадцать, не меньше. Зажмурившись от солнца, я вслушивался в
отдаленное жужжание моторных лодок, выкрики и смех купальщиков. Высоко в
небе пролетел спортивный самолет с огромным плакатом. "Кубок "Дендиот" -
прочел я странную надпись... "Адмирал Гизан" долго примеривался и наконец
причалил, вернее, ткнулся носом в берег. На борт поднялось несколько
человек, в том числе священник в ярко-красной сутане, и пароход с трудом
потащился дальше. Следующая после Сен-Жорио остановка - поселок Вуарен.
Затем Пор-Лузац, а чуть дальше - Швейцария. Но пароходик вовремя повернет
и поплывет обратно.
графиней, если мы поженимся. Спросила как бы в шутку, но я почувствовал,
что это в самом деле ее волнует. И ответил, что после свадьбы ее будут
звать: "Ваша светлость Ивонна Хмара".
бело-розовую виллу Мадейи. Ивонна тоже посмотрела в ту сторону. Компания
молодежи расположилась на палубе рядом с нами. Почти все они были в
теннисных костюмах, из-под плиссированных юбок девушек выглядывали толстые
икры. Все они как-то по-особенному выговаривали слова, так говорят на
проспекте Божо. Я все думал, почему у нашей золотой молодежи угри на лицах
и излишний вес? Видимо, все дело в питании. Двое из них рассуждали о
сравнительных достоинствах ракеток "Панчо Гонзалес" и "Спалдинг". У
наиболее говорливого молодого человека с окладистой бородкой, на рубашке
красовался крошечный зеленый крокодильчик. Разговор специалистов. Всякие
непонятные слова. Негромкое, усыпляющее бормотание на солнцепеке. Одна из
блондинок вполне благосклонно слушала брюнета в блейзере с нашивкой и
мокасинах, а тот из кожи вон лез, чтобы ей понравиться. Другая сообщила
всем, что "танцы" будут послезавтра вечером и что "родители оставляют нам
виллу". Плеск воды за кормой. Над нами снова пролетел самолет, и я еще раз
прочел загадочную надпись: "Кубок "Дендиот".
Должно быть, их родители живут в виллах на берегу озера. А куда плыли мы?
Где жили наши родители? Была ли Ивонна "девочкой из хорошей семьи", как
наши попутчицы? А я? И все-таки графский титул - не то что какой-нибудь
крокодильчик, едва заметный на белой рубашке. "Господина графа просят к
телефону!" Да-да, неплохо звучит.
обогнали. Мы проходили мимо вилл, фасадом напоминающих горные шале, куда
приезжают отдыхать из года в год многие поколения мечтательных горожан.
Некоторые виллы едва виднелись за разросшимися кустами боярышника и
елками.
"Мари-Роз"... Теннисисты свернули налево к сетке корта. Их болтовня и смех
затихли вдали.
Поднялись по очень крутой тропинке в чьем-то саду и очутились на
посыпанной гравием эспланаде. Отсюда открывался вид на всю окрестность, он
был мрачнее, чем с балкона "Эрмитажа". Этот берег озера казался диким,
пустынным. Отель был старым. В вестибюле стояли вечнозеленые растения в
кадках, кожаные кресла и огромные диваны с клетчатыми покрывалами. Целые
семьи съезжались сюда в июле и августе. Записывали в книгу одни и те же
двойные, типично французские фамилии: Сержан-Вельваль, Атье-Морель,
Пакье-Папар... И когда, получив ключ, мы тоже расписались, мне показалось,
что "граф Виктор Хмара", как жирное пятно, испортил всю картину.
чинные, с сумками, махровыми полотенцами и подушками. Несколько молодых
людей обступили и принялись расспрашивать высокого человека с короткими
темными волосами, в расстегнутой на груди армейской рубашке цвета хаки. Он
опирался на костыли.