Чтение 7–й страницы книги ~Улица темных лавок~

Бар переполнен, все места заняты, кроме одного кресла за столиком, где
сидел японец в очках в золотой оправе. Наклонившись, я попросил у него
разрешения сесть, но он, видно, ничего не понял, а когда я сел, не обратил
на меня ни малейшего внимания.

Посетители, американцы и японцы, входили в бар, окликали друг друга, и
их голоса звучали все громче. Они стояли в проходах между столиками.
Некоторые со стаканами в руках опирались на спинки кресел или
присаживались на подлокотники. Какая-то молодая женщина устроилась на
коленях у седовласого господина.

Уолдо Блант опоздал минут на пятнадцать и сел за рояль. Невысокий
пухлый человек в сером костюме, лысеющий, с тонкими усиками. Он обернулся
и обвел взглядом столики, у которых толпились люди. Медленно провел правой
рукой по клавишам и взял наугад несколько аккордов. Мне повезло, я сидел
совсем близко от него.

Он начал наигрывать какую-то мелодию, по-моему "На набережных старого
Парижа", но из-за гула голосов и взрывов смеха музыка была еле слышна, и
даже я, сидя у самого рояля, не все мог уловить. Выпрямившись и чуть
склонив голову, он невозмутимо продолжал играть. Мне стало больно за него,
ведь было же, наверное, время, когда его слушали. С тех пор ему пришлось,
видимо, привыкнуть к этому вечному жужжанию множества голосов,
заглушавшему его музыку. Что он скажет, если я произнесу имя Гэй Орловой?
Выведет ли оно его хоть на миг из полного безразличия? Или это имя уже ни
о чем не может ему напомнить, так же как звуки, которые он извлекает из
рояля, бессильны возобладать над гулом голосов?

Бар постепенно опустел. Остались только японец в очках в золотой
оправе, я и - в глубине зала - та молодая женщина, которую я видел раньше
на коленях у седого господина, теперь она сидела рядом с краснолицым
толстяком в голубом костюме. Они говорили по-немецки. Очень громко. Уолдо
Блант играл протяжную, хорошо мне знакомую мелодию.

Он обернулся к нам.

- Не угодно ли вам, мадам, месье, чтобы я сыграл что-нибудь по вашему
заказу? - спросил он холодно, с легким американским акцентом.

Японец рядом со мной не пошевельнулся. Он сидел неподвижно, с
бесстрастным лицом, и мне казалось, что при малейшем сквозняке он свалится
с кресла, - ведь наверняка это был просто набальзамированный труп.

- "Sag warum" ["Скажи, почему" (нем.)], пожалуйста, - бросила хриплым
голосом женщина из глубины зала.

Блант чуть кивнул и начал играть "Sag warum". Свет в баре приглушили,
как в дансингах при первых звуках слоу. Женщина и краснолицый толстяк,
воспользовавшись этим, принялись целоваться, рука женщины скользнула за
ворот его рубашки, потом ниже. На неподвижном японце поблескивали очки в
золотой оправе. У Бланта за роялем был вид подрагивающего робота: мелодия
"Sag warum" требует беспрерывных ударных аккордов.

О чем он думал, пока за его спиной краснолицый толстяк гладил ногу
блондинки, а набальзамированный японец восседал уже, наверное, не первый
день все в том же кресле хилтонского бара? Ни о чем он не думал, я был в
этом уверен. Он казался почти недосягаемым в своей отрешенности. Имел ли я
право грубо нарушить эту отрешенность, бередить в нем болезненные
воспоминания?

Краснолицый толстяк и блондинка вышли из бара, скорее всего, чтобы
уединиться в номере. Он тянул ее за руку, и она старалась идти прямо. Мы с
японцем остались одни. Блант опять обернулся и произнес своим ледяным
тоном:

- Не желаете ли, чтобы я сыграл что-нибудь по вашему выбору?

Японец не дрогнул.

- Если можно, месье, "Что остается от нашей любви", - сказал я.

Он играл эту мелодию со странной медлительностью, она казалась тягучей
и словно увязала в болоте, из которого с трудом высвобождались звуки.
Время от времени он застывал, будто обессилевший, спотыкающийся от
усталости путник. Он взглянул на часы, резко встал и, поклонившись,
обратился к нам:

- Месье, уже двадцать один час. Всего доброго.

Он вышел. Я последовал за ним, оставив набальзамированного японца в
гробнице бара.

Блант двинулся по коридору, пересек пустынный холл. Я догнал его.

- Месье Уолдо Блант?.. Я бы хотел поговорить с вами.

- О чем?

Он бросил на меня затравленный взгляд.

- О человеке, которого вы знали когда-то... О женщине... ее звали Гэй.
Гэй Орлова.

Он замер посередине холла.

- Гэй...

Он зажмурился, будто ему в лицо внезапно ударил луч прожектора.

- Вы... вы знали... Гэй?

- Нет.

Мы вышли из отеля. Группа мужчин и женщин в вечерних Туалетах кричащих
цветов - гранатовых смокингах, длинных платьях зеленого и небесно-голубого
атласа - ждала такси.

- Мне неловко вас беспокоить...

- А вы меня не беспокоите, - сказал он задумчиво. - Я уже так давно
ничего не слышал о Гэй... Да вы, собственно, кто?

- Ее родственник. Я... хотел бы узнать у вас некоторые подробности...
ее жизни...

- Подробности?

Он потер висок указательным пальцем.

- Что я могу вам сказать?..

Мы шли вдоль отеля по узкой улочке, ведущей к Сене.

- Мне надо домой, - сказал он.

- Я провожу вас.

- Так вы правда родственник Гэй?

- Да. Наша семья хотела бы узнать побольше о ее судьбе.

- Она давно умерла.

- Я знаю.

Он шел очень быстро, и я еле поспевал за ним. Старался держаться рядом.
Мы были уже на набережной Бранли.

- Я живу напротив, - сказал он, показывая на тот берег Сены.

Мы зашагали по Бирхакеймскому мосту.

- Вряд ли я смогу вам многое рассказать. Все это было так давно...

Он замедлил шаг, словно почувствовал себя наконец в безопасности.
Может, он шел так торопливо, считая, что за ним следят. Или чтобы
отделаться от меня.

- А я и не знал, что у Гэй есть родственники, - сказал он.

- Как же... со стороны Джорджадзе...

- Простите?

- Семья Джорджадзе... Фамилия ее деда - Джорджадзе...

- А, ясно...

Остановившись, он облокотился на каменный парапет моста. Я не мог
последовать его примеру - у меня закружилась бы голова. Я стоял перед ним.
Он заговорил не сразу.

- Вы знаете... что я был ее мужем?

- Знаю.

- Откуда?

- Это записано в старых документах.

- Мы вместе выступали в одном ночном кабачке в Нью-Йорке... Я играл на
рояле... Она попросила меня жениться на ней, просто хотела остаться в
Америке и не обращаться к иммиграционным властям... - Он покачал головой,
вспомнив это. - Забавная была девочка. Потом она стала любовницей Лаки
Лучано... [Сальваторе Лучано (1897-1962), прозванный Лаки Лучано (что
по-английски означает Счастливчик Лучано) - один из главарей американской
мафии по торговле наркотиками] Познакомилась с ним, когда начала выступать
в казино на Палм-Айленд...

- Лучано?

- Да-да, Лучано... Она была с ним, когда его арестовали в Арканзасе...
Потом встретила какого-то француза, я узнал, что они вместе уехали во
Францию...

Его лицо просветлело. Он улыбался.

- Я рад, месье, что могу поговорить о Гэй...

Под нами, на правый берег Сены, проехал поезд метро. Потом второй, в
обратном направлении. Их грохот заглушал голос Бланта. Он говорил мне
что-то - я видел это по движениям его губ.

- ...Самая красивая девушка, какую я знал...

И этот обрывок фразы, который я чудом уловил сквозь шум, поверг меня в
глубокое отчаяние. Я стоял на мосту ночью, с совершенно незнакомым мне
человеком и пытался вырвать у него какие-то сведения, которые могли бы
пролить свет на мое прошлое, но из-за громыхания вагонов не слышал, что он
говорил.

- Может, пройдем немного вперед?

Но он был так погружен в свои мысли, что даже не ответил. Он, видимо,
давно уже не думал об этой Гэй Орловой, и теперь воспоминания о ней,
всплывая на поверхность сознания, оглушали его, словно шквальный ветер. Он
стоял неподвижно, по-прежнему опершись на парапет.

- Давайте все-таки пройдем вперед...

- Вы знали Гэй? Встречались с ней?

- Нет. Поэтому я и хотел, чтобы вы мне о ней рассказали.

- Она была блондинкой... с зелеными глазами... очень необычная
внешность... как бы вам ее описать... Пепельные волосы...

Пепельная блондинка. Которая, возможно, сыграла не последнюю роль в
моей жизни. Надо внимательнее рассмотреть ее фотографию. И постепенно все
вернется. А может, он направит меня по более точному следу. Все-таки мне
повезло, что я нашел этого Уолдо Бланта.