ящик. - Вот тут, юноша, - торжественно указал пальцем, - детальный план
создания "четвертого рейха"!
проконсультироваться с вашим братом относительно некоторых финансовых
вопросов и, надеюсь, вечером или завтра, когда вам удобнее, мы продолжим
разговор.
услышать от вас... Но в самом деле, лучше вечером... Я позвоню, вас
проведут.
Остановился, склонил голову. - Имею честь!
удивленные глаза, но Карл глянул свысока и с невозмутимым видом
проследовал мимо клумбы. Человек бросился в дом. Карл проскочил под
деревьями к кустам и побежал. Открывая калитку, услышал сзади возбужденные
голоса.
машину так, что Карла отбросило к спинке сиденья. "Фольксваген" выскочил
на асфальтированную дорогу и помчался, срезая повороты, к дому Каммхубеля.
цифры.
тревогу, и следует переждать день-два. Придется просить учителя...
асфальтированной площадке перед гаражом - летом учитель часто ставил
машину здесь, и это не могло вызвать никаких подозрений. Затем сидели в
гостиной, и Карл рассказывал, как все было.
дураком, но дураком, судя по всему, он не был, и Карл подумал, как удачно
воспользовался он незначительной репликой группенфюрера о Либане - в
результате у него сейчас есть сенсационный материал, за который ухватится
любая газета: во-первых, бывший группенфюрер СС Рудольф Зикс совсем не
сумасшедший; во-вторых, раскрыты его связи с эсэсовцами в Южной Америке.
Каммхубелю и сказал взволнованно:
помог журналистам, и расправиться с вами.
концлагеря, а это такая школа жизни, после которой не страшны никакие
Зиксы.
что-то шепчет ей - девушка улыбнулась и кивнула. Гюнтер сразу встал и,
извинившись, протянул Аннет руку - так, держась за руки, они и поднялись
на второй этаж. Деревянные ступеньки скрипели, Аннет смеялась. Карлу
показалось, игриво и поощрительно. Карл не изменил даже позы, боясь
показаться невнимательным, как и раньше, смотрел на учителя, но слушал не
его, а старался услышать, что делается на втором этаже.
второй этаж. Представил, как они там шепчутся и, может быть, Гюнтер уже
притянул к себе Аннет. Удержался, чтобы не побежать за Аннет, сказать
что-нибудь оскорбительное. Хотя знал - никогда не сделает этого, и вдруг
почувствовал себя слабым и униженным: это чувство собственной
беспомощности было таким сильным, что захотелось либо плакать, либо
жаловаться, либо еще больше унизить себя. Какая-то пустота образовалась
вокруг, сейчас не испугался бы ничего: так бывает с человеком в минуты
наибольшего подъема чувств или, наоборот, упадка, когда мозг туманят
отчаяние и слезы.
полуслове, смотрел выжидательно. И тогда Карл не выдержал, хотел
остановиться, но было уже поздно, слова вылетели из него, и, странная
вещь, он жег себя словами, а становилось легче:
газете... Мы обманули вас и, извините, сейчас уедем, потому что не можем
оставаться в этом доме, мне стыдно смотреть вам в глаза, и вообще все это
нечестно. Зикс знает часть шифра, по которому в банке можно получить
деньги, много денег, и мы приехали сюда, чтобы выведать у него цифры, -
вот и все. И вы помогли это сделать, мы использовали вас, а вы спасли
меня. Я не могу спокойно смотреть вам в глаза, ибо считал себя порядочным
человеком, а тут...
воробей, попа-ался...
учитель взорвется, накричит на него, но Каммхубель спросил совсем
по-деловому:
остановиться уже не мог:
бросить эти миллионы, но смотрел в прищуренные, ироничные глаза
Каммхубеля, и все объяснения казались банальными, даже не банальными, а
пустыми и глупыми, ведь раньше, когда перед ним не стоял призрак
миллионов, он тоже, главным образом на словах, презирал деньги, смеялся
над денежными тузами, осуждал их поступки, продиктованные жаждой
обогащения, иронизировал над причудами, порожденными богатством.
банальности, не встал и не указал на дверь, он задумался на несколько
секунд, и Карлу хватило этого, чтобы хоть немного оправдаться.
уверенно, - и я думал...
награбленные. Вы догадываетесь, откуда эсэсовцы брали ценности?
клонит учитель, и решил опередить его:
сейчас, останутся швейцарским банкирам.
поморщился, - чем-то это пахнет...
Точнее, не воруем, а нашли и не отдали...
другое, когда кто-нибудь тычет тебя носом в грязь, а Каммхубель почти
прямо сказал, что он, Карл Хаген, вор.
испугался, что обидел своего гостя, который и так, видимо, переживает и
нервничает. В парне что-то есть - человек эгоистичный, коварный так сразу
не обнаружил бы все свое нутро. Учителю хотелось сказать: "Брось, оставь
эти неправедные деньги и вымой руки!" Но подумал: "А будет ли это
правильно? Ведь двадцать миллионов марок можно использовать на гуманные
цели".
миллионы? - спросил Карл.
Польше, например. Постройте, господа поляки, больницу, это ваши деньги, и
мы возвращаем только часть...
режима?
не коммунист, туристом съездил в Польшу. Советую и вам.
миллионов - один глоток. Да я не отдам им и марки. А потом? Потом решим, -
закончил неуверенно.
выход из положения, - но Карл все же не мог уяснить себе, как, получив
миллионы, сможет отказаться от них; в конце концов, его не очень волновала
проблема, кому отдавать, коммунистам или благотворителям: все его естество
восставало против самой постановки вопроса - отдавать, если он может
приобрести себе черт знает что; почему-то представил Аннет в длинном,
приземистом, неимоверно роскошном "крейслере", а себя за рулем, и никто не
может догнать их - посмотрел на потолок, наверху тихо, и эта тишина
потрясла его, спутала все мысли.