Чтение 7–й страницы книги ~Жди гостей~

еще слишком рано торжествовать победу. Мой девиз "Кто не говорит, тот
чувствует"

- Вот дом, о котором вы говорите,- вполголоса сообщает парнишка.

Я вручаю ему из своих секретных фондов пятьсот франков. Он прячет купюру
так быстро, что я спрашиваю себя, не выдернул ли ее порыв ветра из его
пальцев.

- Ты знаешь хозяина? - спрашиваю я.

- Я его видел в прошлом году.

- Как его зовут?

- Граф де Вопакюи1

- И чем он занимается в жизни, кроме надраивания своего герба?

Раздается непринужденный смех подручного мясника, который, будучи не в
состоянии понять моих чрезмерно усложненных насмешек, просто разделяет их

- Думаю, он живет на юге

В общем, граф золотит2 свой герб на солнце.

- А когда его здесь нет, он сдает свой дом на весь сезон,- дополняет
херувим скотобойни.- Он очень стар, и у него есть дочь, которая тоже очень
старая...

Короче, старость-вторая натура в роду де Вопакюи.

- Это точно не здесь,- вздыхает Толстуха.

- Кому он поручил сдавать свое стойло? - спрашиваю я у своего ментора.

- Думаю, что конторе Уктюпьеж1, что около церкви.

- Ты не заметил, поскольку ты много разъезжаешь и кажешься мне
сообразительным, так вот, ты не заметил в последнее время в окрестностях
американского автомобиля?

- Американских машин, как вы говорите,- отвечает доставщик бараньих
лопаток,- здесь целая тьма, поскольку люди богаты. У графа же имеется всего
лишь совсем маленькая трехколесная машина, которую возит его дочь ввиду
того, что у старика парализованы ноги!

Будучи прозорливым, я догадываюсь, что извлек из этого милого поставщика
усопших быков максимум информации в минимум времени.

- Ладно, спасибо,- говорю я, чтобы предоставить ему свободу.

Он посылает нам несколько скромных улыбок и совершает рывок в стиле
Дарригада2, расставив локти и наклонив голову над рулем.

- Вы видели? - неожиданно восклицает Берю.

- Нет, а что?

- В корзине малыша?

- Ну так что там было?

- У него там были фантастические ромштексы! Разве вы не голодны?

- Ты пожрешь попозже,- решаю я.- В настоящее время нас ожидают более
важные дела.

- Нет ничего более важного, чем жратва! - торжественно провозглашает
Берюрье.

Он устремляет палец к небу, чтобы привлечь наше внимание.

- Послушайте мой живот! - предлагает он. Глухие звуки, чем-то
напоминающие грохот проходящего поезда метро, сотрясают автомобиль.

- Эти ромштексы,- добавляет он,- я бы заглотил и в сыром виде!

Чувствуя тошноту, я выхожу из колымаги.

- Берта,- говорю я.- Я хочу осмотреть местность. Постарайтесь не
показываться. Если кто-нибудь выйдет открыть мне, лягте на сиденье...

Сказав это, я дергаю заржавленную цепочку. В тишине раздается
надтреснутый звон колокольчика.

Берта издает восклицание и высовывает в дверцу свою рожу.

- Комиссар,- мычит любезная представительница семейства рогатых,- я
узнала, это здесь! Здесь! Этот колокольчик, я его вспомнила... Из моей
комнаты я слышала, как он дребезжит... У него свой особый голос, не так ли?

- Да спрячьтесь же вы, Бог мой! - сердито отвечаю я, заметив между
деревьями чей-то силуэт.

Толстуха стремительно оседает на пол автомобиля. Ее добряк поспешно
набрасывает на нее плед. Это покрывало бывает очень полезным во время моих
лесных экскурсий с дамами, которые боятся уколоть свою спину сосновыми
иголками.

Я разглядываю прибывающего. Это прибывающая. И даже такая прибывающая, у
которой есть все, что нужно, чтобы преуспеть в жизни.

Максимум двадцать пять лет, красиво выступающий вперед карниз, гибкая
походка, длинные ноги, синие глаза цвета незабудки, рот, словно созданный
сосать эскимо, и коротко стриженные пепельно-светлые волосы... Она
представляет именно тот сорт женщин, для которых любят заказывать столик в
Лид о и комнату в отеле "Эксельсиор".

На ней платье из бельгийской шерсти с черным поясом, украшенным золотыми
заклепками, и черно-коричневые туфли. Мое восхищение таково, что я забываю
говорить.

- Кто вам нужен? - щебечет эта лесная лань небесным голосом, в котором
уловимо чувствуется странный акцент. Когда я говорю, что речь идет о
странном акценте, это значит, что я не в состоянии его уточнить. Она вполне
может быть англичанкой, немкой, американкой, так же, как и северянкой.

- Я здесь от имени агентства Уктюпьеж...

Она слегка хмурит свои тонкие брови, будто нарисованные японским
художником, как написал бы какой-нибудь академик из 16-го округа1.

- Агентство недвижимости, около церкви,- уточняю я, чтобы осветить ее
волшебную головку. Она согласно кивает: "О да!.." Тем не менее это
грациозное дитя природы удивлено.

- Я полагала, что все было урегулировано? - отвечает она. Красавец
Сан-Антонио выдает свою самую лучшую улыбку, позаимствованную из арсенала
Казановы. Два подобных взгляда - и девицы начинают себя чувствовать, словно
сидя на развороченном муравейнике.

Но в данном случае сеанс очаровывания неуместен. Сейчас необходимы
правдоподобие и убедительность.

- Граф де Вопакюи, владелец этого дома, забыл в одном из ящиков стола
свои очки,- объясняю я.- Очки со специальными стеклами для многоцелевых
конвекционных вспышек. Он хотел бы их получить и просит нас принести вам
извинения.

Она кивает головой. Ее глаза голубой лазури задерживаются на
дерьмоподобном Берю. По всей видимости, удручающе глупая и красно-синяя рожа
очаровательного принца Берты внушает ей доверие, поскольку очаровательное
дитя открывает ворота.

- Прошу вас, входите...

Она кавалерийским аллюром начинает подниматься по аллее. Я слегка
приотстаю, дабы получить возможность на досуге и совершенно откровенно
созерцать перемещение ее подвижных округлостей.

В своей собачьей жизни я достаточно насмотрелся на различные ягодицы:
плоские, круглые, выпуклые, яйцевидные, свисающие, печальные, эллиптические,
жесткие, мягкие, колышущиеся и множество других, ничем не примечательных. Но
таких, как у этой девушки в бежевом, не видел никогда. Ее папаша, должно
быть, думал о Родене, когда начинял мамашу, возносясь вместе с нею на
седьмое небо.

Первое, что я замечаю, оказавшись во дворе поместья, исключая само
поместье (должен вам заметить, что оно трехэтажное с убирающимися жалюзи),
это американскую колымагу. Правда, она не голубая и желтая с зелеными
чехлами, как ее описала Берта, а черная с коралловыми чехлами.

Девушка со скульптурно очерченной попкой преодолевает шесть ступенек
крыльца. Она входит в большой холл, пол которого выложен мрамором
черно-белой клеткой, и здесь совершает нечто самое ошеломительное, что можно
себе представить: хватает белый халат, лежащий на диване, переодевается и,
потеряв всякий интерес ко мне, как к своим первым нейлоновым колготкам,
подходит к великолепной коляске, в которой посапывает какой-то ребенок.

Я стою разинув рот, и вид у меня, наверное, совершенно дурацкий,
поскольку на лице у девушки появляется едва заметная обезоруживающая улыбка.

- Вы не ищете очки? - спрашивает она тихо.- Безусловно, чтобы не
разбудить ребенка. Я прихожу в себя.

- Э-э, да, но... было бы лучше, если бы вы меня проводили!

- О нет! - отвечает красавица-кормилица.- Джими вот-вот проснется, а
когда он просыпается, он становится настоящим маленьким дьяволенком.

Она непринужденно усаживается около коляски, скрещивает ноги так высоко,
что у меня возникают сердечно-сосудистая слабость и потеря интереса к самому
себе. Чтобы не подвергать себя риску тромбоза, я решаю удалиться...

Слегка смущенный вопреки всему, так как в конце концов я все-таки
нахожусь здесь незаконно, я совершаю беглый осмотр комнат. Салон и три
комнаты обитаемы, остальное пребывает в сером свете замогильной дремоты под
слоем пыли. В салоне же, напротив, жизнь искрится, как фейерверк. Здесь
полно бутылок с виски и содовой, американских газет, цветных фотографий с
изображениями типов, которые мне неизвестны и таковыми, по всей видимости,
для меня и останутся. За исключением девушки с ребенком, в доме у графа
больше никого нет.

Я открываю несколько ящиков для придания правдоподобия моему вторжению,
затем спускаюсь в холл, где очаровательная кормилица читает последний номер
Микки-Мауса.

- Вы нашли очки? - дружелюбно спрашивает она.

- Нет, старый граф становится забывчив, он вообразил, что оставил их
здесь.

- Вы слишком мало искали,- иронизирует она.

Я тут же выдаю очередь, как хорошо смазанный пулемет:

- Если бы вы пошли со мной, я бы, вне всякого сомнения, продлил
удовольствие.

Она улавливает намек и позволяет себе покраснеть. Стыдливость всегда
приятна. Мужчины от нее никогда не устают. Когда они расточают глупости и
видят, что женщина опускает ресницы, они воображают, что попали на святую
Терезу; заветная мечта всех мужчин и заключается именно в том, чтобы
переспать с невинной сестрой Терезой.

- Вы совершенно одна? - удивляюсь я. - Нет. - А, а я подумал... - Есть