Чтение 7–й страницы книги ~Подайте мне Джоконду~

Открыв тумбочку, обнаруживаю изрядное количество жестянок. Консервы,
сгущенка, растворимый кофе и прочие припасы, которыми пользуются люди, не
любящие или не умеющие готовить. Да уж, готов держать пари: девица в синем и
ее метис приезжали сюда отнюдь не для отдыха на лоне природы. Скорее для
того, чтобы что-нибудь спрятать либо учинить какую-нибудь пакость. Вспоминая
собаку со взрывчаткой, лично я склоняюсь ко второму.

Не найдя ничего интересного, решаю выбираться наружу. Там меня ждет
солнце, по-провансальски круглое и теплое. А согласитесь, потешный финал,
правда? Только вот финал ли? Вообще-то любой профессионал на моем месте
пожал бы плечами и отправился домой, к старушке-матери. Но меня обуревают
идиотские мысли. Следуя им, я озираю заросший сорняками двор и задаю себе
вопрос: а куда жильцы этой хибары ставили свою тачку? Раскинувшийся передо
мной девственный лес в миниатюре не портит ни одна колея. Да и тропинка,
которую столь героически преодолел я, для <ДС" узковата. Тогда?

Возвращаюсь к исходному пункту и после недолгих поисков обнаруживаю, что
дорога, обогнув холм, делает резкий поворот и проходит аккурат возле садика,
который я имел удовольствие лицезреть на задах хибары.

Следы шин в траве явственно дают мне понять, что сюда-то они свою карету
и ставили. Машинально обшариваю примятую траву, но нахожу только следы
бензина и машинного масла.

Похоже, все-таки ничего не остается, кроме как укусить себя за локоть и
возвращаться восвояси. Делаю три шага и останавливаюсь. Гром и молния! Что
тут, черт возьми, происходит? Почему я взбудоражен, как потревоженное
животное, чующее признаки несчастья? Может, вот-вот начнется землетрясение?
Почему я не могу уйти с этого треклятого места, будто меня привязали ниткой
за лапу?

Когда меня охватывает подобное чувство, я готов спорить на стадо слонов,
что это неспроста. Значит, есть нечто подозрительное, чего мой ум пока не в
состоянии понять. Ну-с, так что же учуял мой нюх сыщика на сей раз? Я
бормочу это "нюх сыщика", и в цирке шапито, расположенном под моей
черепушкой, раздается звонкое "оп-ля". Именно нюх! Это мой нос,
продегустировав воздушное пространство окружающей среды, уже полчаса вопит
"SOS"! Воздух вокруг буквально пропитан сладким, тошнотворным запахом,
противным и грязно-чувственным. Запахом, который я знаю слишком хорошо.
Запахом трупа.

Веселенькое открытие. Остается определить, откуда доносится столь
чудесный аромат?

Ломаю голову, испытующе озирая окрестности. Ищу, но ничего не вижу.
Может, просто в каком-нибудь углу завалялась дохлая крыса? Теоретически
возможно, но я уже не сомневаюсь, что речь идет о человеческом трупе.
Поднимаю голову, и взгляд мой невольно устремляется к самой заметной точке
окрест - к чучелу в покинутом садике

Тут же обнаруживаю, что взгляд мой не одинок. Вместе с ним туда же
устремляются тучи синих мух.

Я приближаюсь. Ну вот и встретились. Мертвец привязан к колу, глубоко
всаженному в землю. Он в рубашке, но сверху наброшен плащ, старательно
превращенный в лохмотья. Рукава плаща набиты соломой. На голову бедняге
надвинута фетровая шляпа, столь же тщательно смятая; лицо прикрывает
привязанная к ней тряпка - это, надо понимать, чтобы было больше похоже на
мешок с тряпьем. Срываю ее. Мертвец улыбается мне жесткой, отвратительной
улыбкой. Ему даже не потрудились закрыть челюсть. Глаза его тяжело
уставились на того, кто посмел нарушить его покой. То есть на меня.

Это метис. Точнее, был им - смерть уравнивает люд ей, к какой бы расе они
ни принадлежали. Красивая мысль, верно? Специально для того, чтобы показать
вам, что Паскаль, Ларошфуко и Монтескье были по сравнению с Сан-Антонио
просто шутниками.

Итак, девица в синем прихлопнула своего компаньона. Не удивлюсь, если она
сделала это прямо здесь, посреди огорода,- бояться нескромных глаз
какого-нибудь случайного прохожего ей тут не приходилось. Зато сразу
возникли осложнения с останками. Этот подонок слишком здоров, чтобы
завернуть его в пакетик и взять с собой на прогулку. Хоронить его, судя по
всему, времени не было. Оставить валяться в траве? Тогда его заметил бы
первый бредущий мимо поселянин. Вот ей и пришла мысль превратить его в
чучело. Добрый старый трюк: если хочешь скрыть нечто от взглядов окружающих
- оставляй на самом виду. Разумеется, если ты не трус и у тебя не лимонад в
спинном мозгу. Она начинает меня интересовать, эта девка!

Я возвращаю покойнику его шляпу и оставляю его в компании с мухами. Держу
пари на кучу свеклы против челюсти Ага-хана: если и существует на земле
место, где в ближайшие сто лет бессмысленно ожидать мою синюю красотку,- оно
именно здесь.

Возвращаюсь к джипу. Вокруг уже собрались ротозеи. Суетятся, будто перед
ними летающая тарелка.

Неплохо бы их порасспросить, но крестьяне, как известно, неразговорчивы.
Однако есть надежда, что с ребятишками мне повезет больше, чем со взрослыми.
Поэтому я достаю из кошелька пятьдесят франков и на манер святого причастия
демонстрирую стайке сорванцов.

Надо было видеть, как эти маленькие упрямцы уставились на моего Виктора
Гюго*.

Объясняю пацанам, что приехал навестить друзей, а их нет дома. Затем
обещаю изделие французского Монетного двора тому, кто видел, как они
уезжали.

Детишки молча переминаются с ноги на ногу. Наконец один выступает вперед.

- Дама уехала вчера,- объявляет он. Ага.

- А господин?

- Мы его не видели.

- Давно они здесь живут?

- Три недели.

- Кому принадлежит дом?

- Господину Равейену.

- Кто он такой?

- Адвокат.

- Сам он в Серве не живет?

- Нет.

- Ты не обратил внимание, чем занимаются дама и господин, когда приезжают
сюда?

Мальчишка снова колеблется, явно раздумывая, не удастся ли содрать с меня
побольше. Типичный маленький пройдоха. Треугольная мордашка прирожденного
грешника, бегающие глазки, нечесаные рыжие патлы.

Побеждает крестьянская осторожность: лучше синицу в руки, от добра добра
не ищут и так далее.

- Они прогуливаются,- говорит он.

- Со своей собакой?

- У них больше нет собаки.

- Куда же она делась?- удивляюсь я.- Они что, ее убили?

- Что вы!- смеется он,- Просто Фифи любила бегать за машинами.

Вот я и узнал имя покойницы. Стало быть, Фифи.

- За всеми?- уточняю я.

- Да нет,- подумав, говорит он.- Я видел, она бегала только за
грузовиками. Терпеть их не могла.

- Вот как?

- Ну да. К булочнику, например, как продукты везут, так Фифи на машину
прямо кидается. Тому даже останавливаться приходилось, чтобы ее не задавить.

- Не может быть.

- Точно.

- А за легковушками, она, стало быть, не бегала? Мальчишка задумывается.
Я тем временем поздравляю себя со столь удачным знакомством. Вряд ли во всей
деревушке найдется еще хоть один толковый свидетель. Да еще такой, который
захочет мне что-нибудь рассказать.

- Нет,- приходит к окончательному выводу мой Гаврош,- она гонялась только
за грузовиками. Когда сюда приезжали доктор или ветеринар, ей было лень даже
зад приподнять.

Сворачиваю купюру в трубочку и протягиваю ему. Он хватается за нее, как
утопающий за веревку.

Возвращаюсь к своей лавочнице. Она встречает меня материнской улыбкой,
как старого знакомого.

- Ну как, нашли?

- Почти. Но я бы хотел поговорить с неким господином Равейеном. Он ведь
живет где-то здесь, не так ли?

- С которым?- спрашивает она вместо ответа. Я обескуражен.

- Как это - с которым?

- Их двенадцать,- поясняет она, быстро прикинув на пальцах.

- Я хочу поговорить с хозяином дома, который сняли мои друзья.

- А!- понимающе кивает она.- Тогда это Жюль Равейен. Он живет во-он там,
сразу за памятником погибшим.

И тут погибшие? Их уже становится многовато.

Ошибившись по меньшей мере тридцать три раза, я наконец подхожу к двери
указанного дома.

Пахнет вареной капустой, красным деревенским вином, пережаренным луком и
навозом. Постучав, открываю дверь и вижу трех здоровенных детин,
уничтожающих ломти сала шириной с мои ягодицы.

- Здравствуйте,- бормочу я, ни к кому персонально не обращаясь.

Сотрапезники перестают жевать. Могучим усилием проглатывают куски,
застрявшие в глотках. И смотрят на меня, как, должно быть, смотрела
маленькая Бернадетта на Божью матерь Марию, когда та явилась перед ней в
первый раз.

- Господин Равейен?- вежливо осведомляюсь я.

Самый старший поднимается. Сначала я вижу русые усы в виде
галстука-бабочки. Затем обращаю внимание на испещренное морщинами лицо.
Взгляд голубых очей падает на мою драгоценную персону.

Из дырки под усами вылетает: