Чтение 7–й страницы книги ~Бриллианты для диктатуры пролетариата~

сообщил Кедрову о данных, связанных с Леснобродским: поляк дал много
интересных подробностей. Ноту в целом Стопанский одобрил и даже шутливо
завизировал ее.

Наутро он начал давать показания. Наиболее серьезным было то, что, по
его данным, в Ревеле среди сотрудников русского посольства есть человек,
работающий на чужую разведку.

- На какую именно разведку он работает, не знаю, но факт сам по себе
бесспорен. Из обрывков разговоров могу предположить, что готовила этого
человека к вербовке эмиграция.

Всеволод запросил данные на ревельскую эмиграцию. Ему принесли список
имен наиболее видных личностей в Ревеле из разных лагерей: от крайне
правого монархиста Воронцова до левого эсера Вахта, редактировавшего
газету "Народное дело". Он назвал Стопанскому фамилии лидеров комитета
содействия эмигрантам и беженцам: Вырубова, Львова, Зеелера, Оболенского,
редакторов кадетских "Последних известий" Ратке и Ляхницкого в надежде,
что поляк вспомнит кого-либо конкретно, но Стопанский категорически
утверждал, что хотя имена эти он и слышал, но протянуть какую-либо связь к
русскому дипломату он не решается.

Сказал он также, что в Москве существует глубоко законспирированное
подполье, имеющее в своем распоряжении громадные запасы бриллиантов,
золота и платины. Подполье это сторонится всяких аспектов политической
борьбы и преследует лишь своекорыстные цели личного обогащения. Кое-кто из
этих людей поддерживает контакты с представителями здешних дипломатических
кругов, которые не только скупают драгоценности, но в ряде случаев
являются передаточным звеном: драгоценности уходят в Париж и в Лондон, а
после маклеры играют на бирже, причем на понижении акций фирм, которые
начинают торговые сделки с Россией.

- Мне сдается, что один из моих здешних друзей - их имена, как вы
понимаете, я не называю и не стану называть впредь, - сказал Стопанский, -
связан с этим московским подпольем, но в корыстных, личных целях - от
покупает драгоценности для себя, и у меня, кстати, похитили принадлежащие
его семье деньги - две тысячи долларов, - об этом разговор впереди...

- А если мы своими возможностями найдем этого человека?

- Вы вольны делать все, что угодно, это ваш долг. Важно, чтобы я не
испытывал угрызений совести. Кстати, в подполье Москвы, нам известно имя
богатейшей старухи - фрейлина Стахович, Елена Августовна...

Через три дня, после очередной беседы со Стопанским, член коллегии
ВЧК Глеб Иванович Бокий* вызвал начальника МЧК Мессинга, старшего
помощника начальника спецотдела Будникова и Владимирова.

Поначалу, еще до этого совещания, Бокий был у Дзержинского и
Уншлихта**: он предлагал установить за валютчиками более пристальное
наблюдение, но Уншлихт круто возражал:

_______________

* Расстрелян как "враг народа" в 1937 году.

** Расстрелян как "враг народа" в 1938 году.

- Это вам не эсер или кадет, который токует, как тетерев.
"Аполитичные" валютчики куда как осторожнее и мудрее. Каждый час чреват
тем, что драгоценности могут уйти из России. Надо брать сразу.
Тщательнейшие обыски, четко разработанные допросы: в данном случае
временный риск не оправдан, это вам, - он усмехнулся, - не
контрреволюционный заговор, к тем мы можем присматриваться не торопясь...

Бокий не соглашался с Уншлихтом:

- Мы возьмем десять, двадцать человек, а два уйдут. Или один. Если уж
рубить - так сразу, по всем!

- Сдается мне, вы не правы, Глеб, - негромко сказал Дзержинский. -
Время, когда мы из золота станем строить общественные нужники, Ильич
обозначил абсолютно точно: коммунизм... Проклятие золотого тельца - штука
поразительная. Когда потребность будет соответствовать способности - а это
возможно, лишь когда лавки будут ломиться от товаров, здесь все
взаимоувязано, - тогда только золото станет обычным металлом - тусклого
цвета, без вкуса и запаха. До тех пор пока золото дает возможность его
обладателю иметь хлеба - я нарочно огрубляю - больше, чем всем остальным,
до этой поры арестом и реквизицией власть золота не сломить. Словом, я за
то, чтобы сегодня же провести операцию. Сейчас каждый час дорог. В
ближайшем будущем нэп даст нам возможность выкачивать золото здесь, дома.

Облаву на подпольные "золотые центры" проводила МЧК во главе с
Мессингом. Операция прошла на редкость тихо: ни перестрелок, ни попыток
бегства. Люди попались все больше пожилые, респектабельные. Держались они
с достоинством, только сильно бледнели и не могли подолгу стоять - просили
стул, ноги не держали. А стоять им приходилось довольно долго - пока
агенты МЧК делали опись захваченных драгоценностей.

Особенно много драгоценностей было изъято у бывшей фрейлины Елены
Августовны Стахович. Немка - по-русски она говорила довольно слабо, и
поэтому допросить ее на родном языке Бокий попросил Всеволода.
Владимирову, впрочем, казалось, что допросов он вести не умеет, да и его
работа в политической разведке предполагала совсем иную деятельность-то он
семь месяцев служил в пресс-группе Колчака вместе с известным писателем
Ванюшиным, который после разгрома адмирала ждал "штабс-капитана Максима
Исаева" в Харбине, то выезжал в Лондон, то появлялся в Варшаве.

Однако сейчас время было горячее; три переводчика, служившие в ВЧК,
разъехались по командировкам, а ждать их возвращения - дело
нецелесообразное.

- Добрый вечер, - сказал Владимиров, предлагая фрейлине сесть, - у
меня к вам вопросы.

- Вы - немец?

- Русский.

- Здесь работаете добровольно?

- Вполне.

Старуха держалась удивительно достойно, и это нравилось Владимирову.
Ему приходилось видеть людей, которые ползали по полу, рвали на себе
волосы, норовили поцеловать драные чекистские сапоги, вымаливая пощаду, а
эта старуха сидела спокойно, пристально, изучающе вглядываясь в лицо
собеседника.

- Итак, первое: откуда у вас эти драгоценности?

- Это фамильные драгоценности. Я не несу за них ответственности, они
перешли ко мне от моих предков - российских дворян...

- Тогда извольте отвечать на мои вопросы по-русски, - резко заметил
Владимиров. - Для вас понятие "русский" сугубо абстрактно, как, впрочем, и
для ваших предков.

- Вы не смеете говорить так фрейлине русской государыни.

- Смею. Если бы для вас "русский" было сутью, жизнью, болью - вы бы
подумали о том, сколько миллионов русских мрет от голода! А на ваши
камушки можно прокормить волость!

- Не мы этот голод принесли в Россию...

- Мы?

- Вы. И та банда, которой вы служите.

Владимиров тяжело посмотрел на женщину, на ее спокойное, надменное
лицо и сказал:

- "Банда" в соответствии с нормами уголовных законоположений есть
группа преступников, похищающих чужое имущество с помощью убийств,
грабежей и подкупов. Верно?

- Верно.

- А теперь я спрошу вас, гражданка Стахович: отчего вы мне врете?

- Если вы посмеете продолжать в таком тоне, я откажусь отвечать. Я
прожила свое, и смертью вы меня не запугаете.

- Смертью я вас пугать не собираюсь. Более того: мы вас завтра же
отпустим... Но мы найдем возможность сказать людям - за нашей прессой
следят и в Париже и в Лондоне, - как вы, подкупив известного нам человека,
получили неделю назад в бывшем Купеческом банке по фиктивной справке
драгоценности адъютанта великого князя Сергея Александровича и сейчас
тщитесь эти драгоценности выдать за свои, фамильные, доставшиеся вам в
наследство от ваших дворянских предков по форме и букве закона.

- Нет! Нет! - вдруг зашептала Стахович. - Нет! Нет!

Каждое слово, произнесенное сейчас Владимировым, было правдой.

Наблюдение, установленное за Стахович после показаний
Стеф-Стопанского, дало поразительные результаты: старуху увидели входящей
в дом поздним вечером с чемоданчиком. Извозчик на допросе сказал, что
старуха наняла его возле Купеческого банка, откуда она вышла с мужчиной.
Тот пешком ушел в переулок, а старуха вернулась домой, как сказал
извозчик, "на мне". Старуху взяли сразу же - она даже не успела спрятать
драгоценности. Владимиров не знал лишь фамилии ее спутника, поэтому он и
сказал так - "подкупив известного нам человека", рассчитывая, что после
такого сокрушительного удара старуха должна будет открыться до конца.

- Да! - повторил он. - Да, да! И теперь оставим эмоции. Перейдем к
делу. Адрес вашего попутчика: вы с ним вчера вышли из Купеческого банка.

- Да знаете ли вы, что такое последняя любовь женщины?! Я не открою
его вам! Он прелесть, он самый нежный, он честен и быстр, как Отелло...

- Самый омерзительный для меня человек в литературе - Отелло, - ломая
темп допроса, усмешливо проговорил Владимиров, - он взял себе варварское
право лишать другого человека жизни, подчиняясь слепому чувству
ревности... По мировому законоположению Отелло следовало бы судить как
злодея...

- Вы никогда не любили...