получила об этой особе самые неблагоприятные сведения и сообщила мне,
что на прежнем рабочем, месте та проявила себя непорядочно. Я думала, вы
в курсе. У меня даже сложилось впечатление, что именно вы распорядились
рассчитать ее.
ректриса, вероятно, поставила ее в известность об этом разговоре, и, та-
ким образом, каждый из них знал, что другой все знает. Внешне в их отно-
шениях ничего не изменилось, и много раз, вместо того чтобы вернуться
домой, он проводил остаток ночи у Вивианы, на Сиамской.
очень неясное по-прежнему связывало их - то ли своего рода сообщничест-
во, то ли просто Шабо испытывал постоянную потребность в том, чтобы ря-
дом с ним всегда кто-то был, а искать другого спутника было лень.
Вивиана никогда не знала, что значит жить нормальной жизнью - по крайней
мере в глазах людей. Он был преступником по отношению и к детям, и к
Плюшевому Мишке, и, в конечном счете, ко всем людям - хотя бы потому,
что представал пред ними совсем другим человеком, не таким, каким был в
действительности.
бе, не имея никого близкого, ничто не помешает ему в один прекрасный
день уйти, когда жизнь станет совсем уж невыносимой.
увидел, как его эльзаска входит в ворота и подымается по ступеням; в тот
день, в обычной городской одежде, она была похожа на бедную деревенскую
девушку.
никнуть к нему - и в самом Деле, через несколько минут она вышла.
ее в ночной тьме, сквозь струи грозового дождя. Он спешил укрыться в ма-
шине вместе с Вивианой и уже открыл дверцу, когда из тени появилось ли-
цо; приблизился силуэт, кажется, протянулась рука - поздно! После се-
кундного колебания он захлопнул за собой дверцу, и Вивиана включила мо-
тор.
зыскать девушку во тьме и объясняться с нею под вспышки молний и удары
грома, под проливным дождем?
лать? У него не было уверенности, что Вивиана так уж неправа.
тини вместо одной, и много раз в продолжение обеда Вивиана клала свою
ладонь на его руку, как он сам делал со своими пациентками, чтобы отв-
лечь их внимание от боли и отогнать страх.
назад, по поводу кражи - не из палаты, а из хозяйственного помещения.
Недавно он наткнулся на него снова - утром, в кабинете мадмуазель Роман,
которой инспектор показывал фотографию.
нять, что произошло? Но он этого не сделал, а покорно направился к лиф-
ту.
нуться к плюшевому мишке, а только смотрел на него издали красными гла-
зами - красными не столько от слез, сколько оттого, что он выпил слишком
много коньяка.
что искал. Фотография для документа была скверная, девушка вышла на ней
чуть ли не уродкой.
на "айн".
дней, полицейский врач определил, что она была на четвертом или пятом
месяце беременности.
девушка устроилась на работу в больницу - в какую не было сказано - и
затем поступила работать на кухню в ресторане на площади Бастилии.
рал разные дороги; иногда его вынуждали к этому ремонтные работы или
вновь проложенные пути. Только тогда он вступал в контакт с улицей -
единственные для него моменты, когда он мог расслабиться, особенно с тех
пор, как он перестал утруждать себя вождением машины.
рассмотреть караван барж и стоящие у причалов вдоль набережной суда. На
улице Конвента он узнавал каждую лавочку, цвета фасадов, дома в два-три
этажа, уцелевшие у подножия новых зданий, расчерченных пестрой рекламой.
не мог припомнить, сколько лет не ездил в метро или на автобусе, и те-
перь терялся один в толпе, и это тревожило его.
тился в метро? Скорее, он из тех людей, что идут пешком через весь Па-
риж, еле волоча ноги, останавливаясь, чтобы прочесть названия улиц, и
его, наверное, тоже пугает движение толпы.
мысль. Кто он - брат Плюшевого Мишки? Или жених, оставленный ею на роди-
не? Только что Шабо пытался найти сходство с нею в его лице и обнаружил,
что не может вспомнить лица девушки.
поднялась к бульвару Мойпарнас, где он не преминул найти взглядом, на
правой стороне, сквер Круазик - едва заметный провал в сплошном ряду до-
мов.
го дома. Здесь родились Лиза и Элиана. Здесь он прибил у входа табличку
со своим именем и профессией, и вон то окно светилось долгие ночи, когда
он писал свою диссертацию.
пожника, - знал не только с фасада, но изнутри, знал, чем они пахнут,
потому что сам ходил туда за покупками, когда его жена оправлялась после
родов или когда у них не было прислуги. Он каждый день останавливался у
одного и того же табачного киоска, чтобы купить сигарет - тогда он курил
гораздо больше, чем теперь, - опускал тысячи писем в почтовый ящик на
столбе...
Конечно, она тоже предавалась своим мыслям. Замечала ли она, что с ним
происходила некая перемена по мере того, как они приближались к Институ-
ту материнства, особенно когда оставался позади Монпарнасский вокзал?
если Вивиана что-то и замечала, то он был уверен, что она не понимала, в
чем дело. Впрочем, здесь любой обманулся бы, он и сам долго пытался по-
нять, откуда вдруг появляется в нем эта напряженность.
циенток, отвечал даже за их настроение - ведь оно имело непосредственное
влияние на успех и процветание клиники. Там он был хозяином, и это знал
каждый. К нему относились с уважением, иные даже с подобострастием.
едет, у него иное положение: здесь он не просто профессор, но знаменитый
профессор, а это понятие имеет точный смысл, оно налагает на него не
только профессиональную, но и моральную, и даже интеллектуальную от-
ветственность.
вания, и каждый раз дрейфил, словно в первый день.
ся к священнодействию. Ведь именно от него главным образом зависело про-
фессиональное лицо больницы, акушерок и медсестер. Большинство молодых
коллег учились у него. Если и не все врачиакушеры Парижа прошли через
его руки, то уж не менее сотни практиковались у него и многие годы, если
не всю жизнь, числились его учениками.
тавлял Вивиану во дворе, так как здесь у нее не было своего места, и она
этим пользовалась, чтобы сбегать по его поручению позвонить по телефону
из соседнего кафе, привести в порядок папки, взятые с собой в машину,
прочитать газету или журнал.
дающую его в машине, и посмеются над ним, его мало трогало. Не смеются
ли они так же над его профессорской надменностью, над его торжествен-
ностью, над медленными педантичными жестами?