Чтение 7–й страницы книги ~Помолвка мсье Гира~

было убрано, клеенка начисто вымыта, остатки еды спрятаны в стенной шкаф.

Ровно в час служанка поднялась к себе, и при свете пасмурного дня он
видел, как она швыряет через всю комнату рабочую обувь, фартук и юбку и
встает перед зеркалом в рубашке и трусиках.

Мсье Гир не подошел к окну. Он смотрел на нее издалека, а сам в это время
надевал галстук и башмаки на пуговках. Он знал, что об ее уходе возвестит
громовой удар, - это она распахнет окно, чтобы проветрилась комната.

Впрочем, он не стал этого ждать, вышел за дверь и с такой быстротой
миновал привратницкую, что консьержке пришлось выскочить оттуда, дабы
убедиться, что это действительно он. По улице люди все еще шли на кладбище -
это был восходящий поток, приезжие из Парижа направлялись вверх, к кладбищу.

Но еще гуще был нисходящий поток из Жювизи, из Кораблей, из других, еще
выше расположенных мест - эти неслись в Париж в фургончиках, в воскресных
автобусах, на велосипедах, пешком.

Инспектор стоял тут же, метрах в десяти от дома, не дальше, и мсье Гир
прошел мимо своей обычной походочкой враскачку и вприпрыжку, грудью вперед.
При ходьбе жирное тело его подпрыгивало на коротких ножках.

Предстояло пройти около ста метров в густой толпе, запрудившей тротуар
возле цепей у трамвайной остановки, а потом перебраться на другую сторону, и
он дважды останавливался на мостовой, пропуская машины, под окрики
регулировщика:

- А ну живей, поднажмем!

Мсье Гир с трудом переводил дыхание. Нервы были напряжены. Он нарочно
замедлил шаг у противоположного тротуара, прислушиваясь к уличному шуму,
чувствуя в нескольких шагах за собой инспектора в штатском.

Наконец раздался натужный рев мотора, неистовое дребезжание звонка -
воскресный автобус шел из Жювизи переполненным и поэтому норовил проскочить
остановку. Мсье Гир стиснул зубы, чуть повернул голову, скосил глаза на
поравнявшуюся с ним переднюю площадку, наудачу вцепился на правый поручень,
и тут же чьи-то руки втащили его на площадку. Он не смог сдержать
взволнованной улыбки, и это выглядело смешно и трогательно. Кондуктор,
находившийся в глубине вагона, его не заметил. Пассажиры на площадке,
которым и без того было тесно, все-таки еще потеснились, окинув его
недовольными взглядами. А инспектор остался там, на перекрестке.

На сердитое брюзжание женщины, которую кто-то случайно задел локтем, мсье
Гир пробормотал:

- Я сейчас выхожу...

И когда стало ясно, что автобус проскочит следующую остановку тоже, мсье
Гир встал на подножку, повернул голову по ходу движения и отпустил поручень.
Пассажиры, сгрудившиеся на площадке, с любопытством смотрели, как он долго
еще по инерции семенил по шоссе.

Было четверть второго. Он пошел обратно быстрым шагом, но не по главной
улице Вильжюифа, а по параллельной и таким образом вернулся к перекрестку,
не решаясь, впрочем, открыто там показаться.

Он остановился на углу и прижался к стене, угрюмый и сосредоточенный,
словно сыщик, высматривающий преступника.

Служанка пришла первой, затянутая в зеленое пальто с поднятым воротником,
лицо ее свело от холода. Вскоре явился и молодой человек в серой шляпе, и
она, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку, а затем повисла у него на
руке.

Они разговаривали, но слов было не разобрать. Автобус на Коломб подошел к
остановке, и мсье Гир увидел, что девушка, прежде чем подняться в него,
обернулась, ища кого-то глазами.

Тогда он, в свою очередь, полез в автобус. Мест не было, но всех желающих
впустили. Нельзя было шевельнуть ни рукой, ни ногой. Автобус трясло.

Парочка стояла в двух метрах от мсье Гира. Иногда их взгляды встречались,
как встречались взгляды всех этих людей, безразличные, пустые, равнодушные.
Автобус, подпрыгивая по камням, подъехал в Порт д'Итали, где погрузил еще
немало народу.

Ухажер был тощий и выглядел болезненным. В глазах его мелькала насмешка,
когда он встречался взглядом с мсье Гиром, но первым отводил глаза, потому
что мсье Гир мог надолго уставиться на кого угодно, без какой-либо цели, без
любопытства, просто так.

Тогда парень подталкивал свою спутницу локтем, что-то шептал ей на ухо,
нарочито посмеиваясь, и мсье Гир чуть-чуть краснел.

Но это случалось редко. Слишком много народу их разделяло. Кондуктор,
отбиваясь локтями, протискивался между пассажирами, требовал плату.

Автобус шел по пустым улицам и пустым площадям, где изредка возникали
одинокие прохожие с посиневшими от холода лицами, а ветер вздымал вокруг них
тучи пыли.

Потом внезапно - толпа, крики, музыка; в отчаянной давке все вывалились
из автобуса, увлекая за собой мсье Гира. С большим трудом ему удалось
приостановиться, обернуться, убедиться, что парочка тут, в самой гуще.

Билетных касс было не то десять, не то двадцать. Какие-то люди в толпе
совали ему пестрые билеты, крича в ухо:

- Забронированные трибуны.., двадцать пять франков...

Его лицо по-детски горестно скривилось, когда он потерял парочку из виду,
он завертелся на месте, как волчок, и широко раскрыл рот от радости, когда
увидел вдалеке зеленое пальто.

- Извините.., извините...

Он добрался до окошка кассы почти одновременно с ней и купил билет за
десять франков. Она в это время покупала апельсины, за которые ее спутник
расплачивался с надменным видом. Вокруг толпились люди, каждый кричал что-то
свое, а из-за ограды доносился нетерпеливый топот зрителей на трибунах.

Прорезался солнечный луч, оранжевый, как эти апельсины, глядя на него,
становилось кисло во рту. Но стоило войти на стадион, как навстречу, с поля,
налетал ветер, срывал шляпы, примораживал лица.

Кавалер держал руки в карманах, пиджак его был распахнут. Служанка висела
у него на руке, будто девочка, которая боится затеряться в толпе.
Повернувшись боком, они пробирались между тесными рядами скамеек, а за ними
следовал мсье Гир, в котелке и черном пальто с бархатным воротником.

- ..Извините.., извините...

Большинство мужчин были в кепках, почти все что-то жевали: арахис,
апельсины, горячие каштаны; перекликались со знакомыми. Мсье Гир пролезал
между ними, улыбаясь с виноватым видом.

- Извините...

Он нашел место как раз над парочкой, в следующем же ряду, и так как
скамьи были без спинок, его колени касались поясницы девушки.

Зрители топали ногами в унисон, а духовому оркестру не под силу было
бороться с северным ветром, который относил звуки прочь от трибун.

Наконец на огромное поле выбежали маленькие человечки, одни в желто-синих
полосках, другие в красно-зеленых. Выйдя на середину, они о чем-то
посовещались, потом раздался свисток - и толпа дружно взмыла.

Мсье Гир съеживал плечи, чтобы не так мерзнуть, но, главное, старался
держать в неподвижности колени, так как служанка опиралась на них,
откинувшись как на спинку стула, в то время как рукой в лайковой перчатке
она по-прежнему крепко держала под руку своего спутника.

Пестрые человечки носились по полю, время от времени замирая на месте по
свистку, а мсье Гир смотрел на теплый затылок в золотом пушку в полуметре от
него. Девушка не оборачивалась, но, должно быть, чувствовала взгляд,
прикованный к ее затылку. Иногда задавала вопрос после очередного свистка:

- В чем там дело?

Она следила за игрой, ничего в ней не понимая. Спутник ее пожимал
плечами. Трибуны гремели, как барабан, вздрагивали, даже покачивались, когда
тысячи людей одновременно вскакивали на ноги с воплем.

Мсье Гир не вставал с места. В перерыв он огляделся по сторонам, будто
его внезапно разбудили, окинув взглядом успокоившуюся, размягченную толпу, в
которой каждый опять что-то жевал. Девушка ела примороженный апельсин,
сдирая ногтями кожуру. От брызг сводило челюсти. Острые зубки впивались в
мякоть, губы вытягивали сок, воздух вокруг пропах апельсином.

- Кисленько... - с удовольствием сказала служанка. - Теперь бы сигаретку.

Она курила, округляя губы над картонным мундштуком, как все, кто курит
ради эффектного вида, не чувствуя вкуса табака. Запахи смешивались во что-то
кисло-сладкое, и казалось, что они исходят от этой круглой, прямой как
колонна шеи рыжеволосой.

- Кто выиграл?

Мужчина читал спортивную газету, не обращая внимания на маленькую ручку,
державшую его. Перерыв заканчивался. Игроки выбежали на поле. Опять свисток
то останавливал свалку, то заново вызывал ее.

К концу почти стемнело, и зрители топали ногами, чтобы согреться.
Отдельные снежинки лениво пролетали в сероватом воздухе, и одна из них,
миновав навес над трибуной, села на зеленую шляпку и там растаяла.

На выходе началась толчея, и мсье Гир, несомненно, потерял бы парочку из
виду, если бы молодой человек не повстречал друзей.

Они стали кучкой у одного из выходов, его спутница осталась немного в
стороне.

Она увидела, как выходит мсье Гир, и остановила на нем долгий, непривычно
серьезный взгляд. Молодые люди громко разговаривали между собой. Кавалер
повернулся к ней, сказал несколько слов, вынул из кармана пятифранковую
бумажку и, вручив ей, поцеловал в лоб.

Мужчины забрались всей компанией в такси и уехали по направлению к
Парижу. А она медленно пошла прочь, словно недоумевая, как это вышло, что
она осталась одна. Мсье Гир стоял неподвижно и ждал, пока она отойдет
подальше. Неторопливой походкой, не оглядываясь, она шла в том же
направлении, куда уехало такси. Она знала, что мсье Гир идет за ней. Она
слышала его шаги, звук очень тонких подошв, которые, казалось, еле касались
тротуара.

Было совсем темно. В магазинах закрылись ставни. Освещены были только
окна кафе. Принаряженные по-воскресному семейства возвращались домой, дети
шли впереди.