обрушился густой дождь дегтярных перьев, а когда птица упала на землю, в
воздухе промчались еще две стрелы. Луки пятерых бритоголовых были уже снова
натянуты, шайнарцы всматривались в небеса: не летел ли с вороном напарник?
ли... тот... то же, что видел ворон?
шайнарцев, то есть старше Перрина лет на десять, неожиданно ему ответил,
накладывая другую стрелу на свой короткий лук:
полагалось вознаграждение, никто не смотрел на ворона как на заурядную
безобидную птицу. - Свет, мы все погибли бы, не добравшись до этих гор, если
бы Губитель Душ видел все, что видят вороны.
для него каждодневных, привычных.
затылке у него кто-то бросил вызов надвигающейся на Айбара смерти. Проклятие
Душ... В разных странах его именуют по-разному: Проклятие Душ или Терзатель
Сердец, Повелитель Могилы или Владыка Сумерек, Отец Лжи или просто Темный, -
все для того, чтобы не назвать его истинным именем, не привлечь к себе его
внимания. Темному часто помогали вороны и вороны, а в городах - крысы. Из
колчана за спиной Перрин вытянул еще одну стрелу; острие у стрелы было
широким, ужасающе широким.
восхищения. - Но не станешь же ты выпускать ее в полет? Не хотел бы я видеть
рыцаря, в которого она вонзится!
перед сражением они облекали себя и своих коней в тяжелую броню.
треугольник на темной его щеке, искаженной усмешкой, - усиливал
презрительный оскал его лица. - Добрый панцирь на груди воина остановит и
стрелу с трехгранным острием, ежели не пустить ее с пяти шагов. А коли
первый твой выстрел не поразит его, враг намотает твои кишки себе на локоть!
пустоту. Ворон, уже убитый, был, видно, одиночкой. - Но с этим двуреченским
луком, готов об заклад биться, тебе незачем так близко подходить.
Уно. По левой стороне лица, где глаз был вышиблен в бою, сквозил вниз
длинный шрам, и лицо Уно казалось свирепым даже на шайнарский вкус. На пути
по горным оврагам в эти осенние дни он постоянно прикрывал пустую глазницу
шерстяной повязкой. Намалеванный на ней хмурящийся глаз, свирепый,
огненно-красный, отбрасывал, как пушинку, простецкий взгляд собеседника. -
Если не под силу вам не отвлекаться на всякую ерунду, то поглядим, может,
треклятая караульная служба сегодня вас охолонит маленько! - пригрозил Уно.
обоих еще и авансом, но едва повернул коня к Перрину Айбара, голос его стал
мягче:
поставленному над Уно королем Шайнара или же Лордом Фал Дара, но все же умел
дать понять Перрину, что готов исполнить любое его приказание.
цвет его глаз, волос, кожи. Не зная и наполовину, как складывалась его
судьба, они как должное принимали Перрина Айбара таким, каким он к ним
пришел. А вернее - таким, каким они его представляли. Они, вероятно,
одобряли все, что видели, и таким, как видели. Твердили, что мир постоянно
меняется. Что все подвержено вращению желаний и обновлению. Если же глаза у
кого-то имеют некий невиданный прежде цвет, разве может сей факт иметь
собственный смысл?
левее...
прицелившись прищуренным единственным глазом, а через минуту с сомнением
покачал головой:
Уно бросил на них взгляд своего одинокого глаза, и они принялись заново
изучать горы да небеса.
пестро. На ней ярко-зеленая юбка выглядывала из-под огненно-алого плаща.
облачаться в наряды столь броских расцветок, а уж в таком причудливом
сочетании - только они.
сопровождать по горным тропам: нищенку в лохмотьях, что пробивалась пешком
сквозь снежную бурю; и довольную судьбой купчиху, которая тянула за повод
лошадок, нагруженных товарами; и надменную леди в шелках и меховых шубах,
поводья лошади которой были украшены красными кистями, а седло поблескивало
золотым орнаментом. Проводив женщину-нищенку, они вручили ей наполненный
серебром кошелек, - да и многовато в него всыпали серебра, подумал Перрин,
но промолчал. Не мог он знать, что очень скоро гордая леди подарит им за
подмогу кошелек, набитый доверху уже не серебром, а золотом. Женщины со
всевозможных ступеней общества, все поодиночке, из Тарабона, из Гэалдана,
даже из Амадиции. Угораздило же теперь столкнуться с дамочкой из Туата'ан!
остальные, не в силах скрыть свое изумление.
Лудильщица, то ли не та Лудильщица, которую нам должно встречать, - молвил
воитель Раган.
нарисованный на его зеленой повязке, он имел вид злодея из злодеев. - Трусы,
ты говоришь, Масима? - переспросил он вежливенько. - А если бы сам ты был
бабой, осмелился б ты прискакать сюда в одиночку и невооруженный, как
червяк?
Туата'ан. Масима презрительно молчал, но шрам на лице у него распрямился,
как перед боем, и стал бледным.
Раган усмехнулся. - И пусть я сгорю, если бы у тебя на это хватило мужества,
Масима!
усердием.
пробормотал Уно.
извилистой дороге, прокладывая путь между обнаженной землей и широкими
отвалами снега. Только раз кричаще разряженная всадница остановила свою
лошадь и долго всматривалась во что-то, лежащее на земле, затем натянула
капюшон плаща поглубже на голову и, тронув свою кобылу пятками, пустила его
медленной рысью.
и скачи к нам поближе. дамочка! Ты, быть может, принесешь с собой те слова,
которые наконец соизволят отпустить нас отсюда. Если Морейн намерена
отпустить нас до весны. Чтоб ей сгореть!..
относится последняя его мысль: к Айз Седай или к Лудильщице, которая,
кажется, слишком уж возится.
десятках шагов в стороне. Женщина глядела постоянно на дорогу, чтобы пегая
лошадка не споткнулась о валун, и если и приметила среди деревьев отряд
Перрина, то не подавала виду.
грянул вперед, разбрасывая подковами снеговые пласты. Тогда Уно дал команду
спокойным тоном:
жеребчик Ходок был уже на полпути к скачущей женщине. Вздрогнув, всадница
дернула узду, пытаясь остановить свою кобылу. Она ошарашенно наблюдала за
воинами, съезжавшимися вокруг нее. Расшитый голубыми узорами, что назывались
"тайренским лабиринтом", ее полыхающий плащ, ослепляя всех, казался сияющим.
Женщина давно уже не была молода, волосы ее, не покрытые капюшоном, дерзко
тронула седина, но морщины еще не тронули ее лицо. Лишь горькие складки
появились у рта, ибо дама нахмурилась неодобрительно, пробежав взглядом по
оружию встречных мужчин. Быть может, она и растревожилась, столкнувшись с
воинами, вооруженными до зубов, в диком закоулке горной стороны, но виду не
подала. Руки ее спокойно опустились вдоль высокого и потертого, однако еще
крепкого седла. И страхом от нее не пахло.
куртуазной вежливости, дабы не дать женщине впасть в ужас:
слуга! Если вам не нужна наша помощь, пусть на пути вам поможет Свет.
Однако, если только Туата'ан не изменили своих путей, вы далековато
оказались от своих фургонов!
глаза ее так и лучились доброжелательством, как принято у женщин
Странствующего народа.