read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



мой взгляд, пустая трата времени, и, во-вторых, потому, что голос
бедняжки Дэдэ, казалось, выдавливался из расплющенного чайника. Я
обещаю сейчас же прийти и говорю ей, что, когда Джонни совсем
поправится, надо бы устроить ему турне по городам внутренних
провинций. Дэдэ начала всхлипывать, и я повесил трубку.
Джонни сидит в кровати. Двое других больных, к счастью,
спят. Прежде чем я успел что-нибудь сказать, он схватил мою голову
своими ручищами и стал чмокать меня в лоб и в щеки. Он страшно
худой, хотя сказал мне, что кормят хорошо и аппетит нормальный.
Больше всего его волнует, не ругают ли его ребята, не навредил ли
кому его кризис, и т. д. и т.п. Отвечать ему, в общем, незачем,
потому что он прекрасно знает, что концерты отменены и это сильно
ударило по Арту, Марселю и остальным. Но он спрашивает меня,
словно надеясь услышать что-то хорошее, ободряющее. И все же ему
меня не обмануть: где-то глубоко за этой тревогой кроется великое
безразличие ко всему на свете. Ни струнка не дрогнула бы в душе
Джонни, если бы все полетело к чертовой матери,- я знаю его
слишком хорошо, чтобы ошибиться.
- О чем теперь толковать, Джонни. Все могло бы сойти лучше,
но у тебя талант губить всякое дело.
- Да, спорить не стану,-устало говорит Джонни.- Но все-таки
виноваты урны.
Мне вспоминаются слова Арта, и я не отрываясь гляжу на
него.
- Поля, покрытые урнами, Бруно. Сплошь одни невидимые урны,
зарытые на огромном поле. Я там шел и все время обо что-то
спотыкался. Ты скажешь, мне приснилось, конечно. А было так,
слушай: я все спотыкался об урны и наконец понял, что поле сплошь
забито урнами, которых там сотни, тысячи, и в каждой пепел
умершего. Тогда, помню, я нагнулся и стал отгребать землю ногтями,
пока одна урна не показалась из земли. Да, хорошо помню, я помню,
мне подымалось:"Эта наверняка пустая, потому что она для
меня". Глядишь - нет, полным-полна серого пепла, такого,
какой, я уверен, был и в других, хотя я их не открывал. Тогда...
тогда, мне кажется, мы и начали записывать "Amour's".
Украдкой гляжу на табличку с кривой температуры. Вполне
нормальная, не придерешься. Молодой врач просунул голову в дверь,
приветственно кивнул мне и ободряюще салютовал Джонни, почти
по-спортивному. Хороший малый. Но Джонни ему не ответил, и, когда
врач скрылся за дверью, я заметил, как Джонни сжал кулаки.
- Этого им никогда не понять,- сказал он мне.- Они все
равно как обезьяны, которым дали метлы в лапы, или как девчонки из
консерватории Канзас-Сити, которые думают, что играют Шопена,
ей-богу, Бруно. В Камарильо меня положили в палату с тремя
другими, а утром является практикант, такой чистенький,
розовенький - загляденье. Ни дать ни взять сын Клинекса и
Темпекса, честное слово. И этот ублюдок садится рядом и
принимается утешать меня, когда я только и желал, что помереть, и
уже не думал ни о Лэн, ни о ком. А этот тип еще обиделся, когда я
от него отмахнулся. Он, видать, ждал, что я встану, завороженный
его белым личиком, прилизанными волосенками и полированными
ноготками, и исцелюсь, как эти хромоногие, которые приползают в
Лурд, швыряют костыли и начинают скакать козами...
Бруно, этот тип и те другие типы из Камарильо какие-то
убежденные. Спросишь в чем? Сам не знаю, клянусь, но в чем-то
очень убежденные. Наверно, в том, что они очень правильные, что
они ох как много стоят со своими дипломами. Нет, не то. Некоторые
из них скромники и не считают себя непогрешимыми. Но даже самый
скромный чувствует себя уверенно. Вот это и бесит меня, Бруно, что
они чувствуют себя уверенно. В чем их уверенность, скажи
мне, пожалуйста, когда даже у меня, подонка с тысячей болячек,
хватает ума, чтобы разглядеть, что все кругом на соплях, на фу-фу
держится. Надо только оглядеться немного, почувствовать немного,
помолчать немного - и везде увидишь дыры. В двери, в кровати -
дыры. Руки, газеты, время, воздух - все сплошь в пробоинах; все
как губка, как решето, само себя дырявящее... Но они - это
американская наука собственной персоной, понимаешь, Бруно? Своими
халатами они защищаются от дыр. Ничего не видят, верят тому, что
скажут другие, а воображают, что видели сами. И конечно, они не
могут видеть вокруг себя дыры и очень уверены в себе, абсолютно
убеждены в необходимости своих рецептов своих клизм, своего
проклятого психоанализа, своих "не пей", "не
кури"... Ох, дождаться бы дня, когда я смогу сорваться с
места, сесть в поезд, смотреть в окошко и видеть, как все остается
позади, разбивается на куски... Не знаю, заметил ли ты, как бьется
на куски все, что мелькает мимо...
Закуриваем "Голуаз". Джонни разрешили немного
коньяка и не более восьми-десяти сигарет в день. Но видно, что
курит, если можно так сказать, его телесная оболочка, что сам он
вовсе не здесь,- будто не желает вылезать из глубокого колодца. Я
спрашиваю себя, что он увидел, перечувствовал за последние дни.
Мне не хочется волновать его, но если бы вдруг ему самому
вздумалось рассказать... Мы курим, молчим, иногда Джонни
протягивает руку и водит пальцами по моему лицу, словно убеждаясь,
что это я. Потом постукивает по своим наручным часам, глядит на
них с нежностью.
- Дело в том, что они считают себя мудрецами,- говорит он
вдруг.- Они считают себя мудрецами, потому что замусолили кучу
книг и проглотили их. Меня просто смех разбирает: ведь, в общем,
они неплохие ребята, а уверены в том, что все, чему они учатся и
что делают, очень трудно и очень умно. В цирке тоже так, Бруно, и
среди нас тоже. Люди думают, что некоторые вещи сделать трудно, и
потому аплодируют циркачам или мне. Я не знаю, что им при этом
кажется. Что человек на части разрывается, когда хорошо играет?
Или что акробат руки-ноги ломает, когда прыгает? В жизни настоящие
трудности совсем иные, они вокруг нас - это все то, что людям
представляется самым простым да обычным. Смотреть и видеть,
например, или понимать собаку или кошку. Все это трудно, чертовски
трудно. Вчера вечером я почему-то стал глядеть на себя в зеркало,
и, поверь, это было страшно трудно, я чуть не скатился с кровати.
Представь себе, что ты со стороны увидел себя,- одного этого
хватит, чтоб остолбенеть на полчаса. Ведь в действительности этот
тип в зеркале не я; мне сразу стало ясно - не я. Еще раз глянул,
еще, так и сяк - нет, не я. Душой почувствовал, а уж если
почувствуешь... Но получаются, как в Палм-Бич, где на одну волну
накатывает другая, за ней еще... Только успеешь что-то
почувствовать, уже накатывает другое, приходят слова... Нет, не
слова, а то, что в словах, какая-то липкая ерунда, тягучие слюни.
И слюни душат тебя, текут, и тут начинаешь верить, что тот, в
зеркале,- ты. Ясное дело, как не понять. Как не признать себя -
мои волосы, мой шрам. Но люди-то не понимают, что узнают себя
только по слюням. Потому им так легко глядеться в зеркало. Или
резать хлеб ножом. Ты режешь хлеб ножом?
- Случается,- говорю я шутливо.
- И тебе хоть бы что. А я не могу. Один раз за ужином как
швырну все к черту - чуть глаз не вышиб ножом японцу за соседним
столиком. Было это в Лос-Анджелесе, скандал получился жуткий... Я
им объяснял, но они меня схватили. А мне казалось, понять так
просто. В тот раз я познакомился с доктором Кристи. Хороший
парень, а что я про врачей...
Он машет рукой, рассекая воздух с разных сторон, и словно
остаются там невидимые взрезы. Улыбается. Мне же чудится, что он
один, совершенно один. Я просто пустое место рядом с ним. Если бы
Джонни случилось ткнуть меня рукой, она прошла бы сквозь меня, как
сквозь дым. Потому-то, наверно, он так осторожно гладит пальцами
мое лицо.
- Вот хлеб на скатерти,- говорит Джонни, глядя куда-то
вдаль.- Вещь хорошая, ничего не скажешь. Цвет чудесный, аромат. В
общем, я - одно, а это - совсем другое, ко мне никак не относится.
Но если я к нему прикасаюсь, протягиваю руку и беру его, тогда
ведь что-то меняется... Тебе не кажется? Хлеб не часть меня, но
вот я беру его в руку, ощущаю и чувствую, что он тоже существует в
мире. Если же я могу взять и почувствовать его, тогда, значит, и
вправду нельзя сказать, что эта вещь сама по себе, а я сам по
себе? Или, ты думаешь, можно?
- Дорогой мой, тысячелетиями великое множество
длиннобородых умников ломали себе головы, решая эту проблему.
- В хлебе своя суть,- бормочет Джонни, закрывая лицо
руками.- А я осмеливаюсь брать его, резать, совать себе в рот. И
ничего не происходит, я вижу. Вот это-то самое страшное. Ты
понимаешь, как это страшно, что ничего не происходит? Режешь хлеб,
вонзаешь в него нож, а вокруг все по- старому. Нет, это немыслимо,
Бруно.
Меня стало беспокоить выражение лица Джонни, его
возбуждение. Все труднее и труднее было возвращать его к разговору
о джазе, о его прошлом, о его планах, возвращать к
действительности. (К действительности. Я написал это слово, и
самому стало муторно. Джонни прав, это не может быть
действительностью. Если действительно, что ты - джазовый критик,
значит, действительно и то, что существует некто, могущий оставить



Страницы: 1 2 3 4 5 6 [ 7 ] 8 9 10 11 12 13
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.