кольчужки, на корявую ладонь и приманил пирлей - те почуяли сразу, слетелись
едва видимой в полумраке стайкой.
понимают... Чужой человек ты тут, Гарпогар, а то бы знал, что аманты в дом к
себе только собственных окольных принимают, и токмо в отрочестве. Так что в
стражи тебе не попасть, а в лихолетцы - это очень даже недурственно.
мерой платят. Потом у вдовушки какой-нибудь подкормишься, в оружейном двору
подсуетишься, так все лихолетье перекукуешь. А там птица ты вольная, хоть в
пригородье вживайся, хоть в странники подавайся. Дойдешь до того стана, где
новое лихолетье объявлено, - опять тебе служба.
положительно нравилась все меньше и меньше.
диковинного поинтересовался он.
словам, попасть в дом к аманту - удача и честь немалая.
спускать должен? - пробурчал он наконец.
чтобы не фыркнуть и вконец не разобидеть старого вояку.
видишь, то забываешь быстрее...
враз установят, что был я из Зелогривья.
класть - прорастет?
гада-стрекишиика мертвят. Так-то. Не-ет, был бы у меня сын, ни в жисть не
отдал бы его в стражи. Живешь - вроде бы и сыт, и под крышей; только
жизнь-то быстро пролетает! А как немощь одолеет, даст амант горстку
зеленушек на обзаведение, и вали со двора. С дружками попрощаться - половина
долой, тут не то что хибары - деревца одинокого не купишь, чтоб повеситься.
И помолиться больше некому...
глянул на посветлевшее небо и, достав из-за пазухи оселок, принялся вострить
неуклюжий свой меч.
как-то утешить старика.
выбор у нашего брата? Пока я в стражах, он мой меч блюдет - стало быть, и
жизнь мою охраняет. А как отдам я меч свой обратно аманту, на что мне мой
бог?
ничего не скажешь, для служивого человека он в самый раз, у нас многие его
выбирают... Только вот уж здоровья у него не попросишь, и ни девки
сговорчивой, ни достатку, к старости припасенного... Эх, нет такого бога,
чтоб был на все про все!
до единого бога! Вот только край неба уже совсем зазеленел, скоро и солнышко
выкатится травяной оладьей. Наслушался он сегодня вдосталь, а рассказывать
про тихрианские обычаи - вопросов не оберешься. Хотя и не грех бы просветить
старого служаку про то, какому такому единому богу поклоняться, кого чтить с
рождения и до смертного часа.
Вроде и чужой ему Дяхон, а все-таки жаль. Делиться дарами амантовыми ему,
разумеется, и в голову не приходило (одна Махидушка сколько выклянчит!), но
хотя бы дать добрый совет... С другой стороны, давно положил он себе за
правило в законы-порядки чужих дорог не вмешиваться, а поскольку все дороги
на белом свете были ему, по правде говоря, чужими, то и странствовал он по
ним, не оставляя ни малейших следов в умах встречавшихся ему на пути людей.
И вот только здесь его что-то потянуло на мудреные речи: или староват стал,
или не к месту пришлась на его стезе Мади-разумница.
впрямь ее чужое здоровье заботит.
- Ночь тоскливая выдалась.
отсиживались. А то тихо, как в мирные дни. Или замерз ты без теплого плаща?
В степях твоих отеческих, говорят, много теплее...
напомнила, еще тоскливее на душе стало.
впрямь жалко старинушку, одиноко и голодно жизнь кончит.
про грошики убогие тебе толковал, про то, что крыши над головой не
присудится... Так?
закопана, он тебе не говорил? А сколько он за свою службу из дома амантова
накрал, не рассказывал? Ты поинтересуйся, утешение ты мое утрешнее, пропадун
ночной, кто богаче - я или он?
у аманта стянет - кто чашку, кто полотенишко. Так. В хибарах на жратву
поменяют, самих-то сытно кормят, чтоб силу не потеряли, а вот телесов,
особливо ошейных, - тех едва-едва. Значит, несут добытое обратно телесам,
что с зеленищем возятся, те им в лохани зверевой со дна зеленище соскребут,
в посудину поганую накладут - и водицы сверху, так долго можно сохранять. А
это уже на живую деньгу продают, в загашник свой. А кто иной и за будущую
хибару платит, ему деревца в кружок посадят и ростят-лелеют, ветви в шатер
связывают. Через десять-пятнадцать зим глядишь - только корой оплести, и
хоть трех жен приводи. А ты говоришь - крыша над головой...
посапывая, принялся натягивать штаны и дневной кафтан из рядна, что в самый
раз по тутошней влажной жаре.
спиной к нему и все-таки почувствовала, что на душе у него хреново.
чем-то, локтем, что ли: живой рядом человек, брат - не брат, по свой, и беды
все его понятны, и душа толкает помочь... А потом послушаешь про него -
ворюга продувной, да еще и слезу из тебя, дурака, давил... Мерзко. Голодал -
бывало, а чужим всегда брезговал. Грех это, и не любо солнцу ясному на такое
глядеть.
слышит, что воровать негоже. Надоело. Он рывком подхватил перевязь с мечом,
кивнул Махиде:
напрашиваться, поглядеть, так ли уж тоскливо в соседних становищах. А то ни
пиров, ни базаров - живут, точно им мозги обручем зелененым стиснули. Можно
бы, конечно, и в одиночку рвануть, но лучше все-таки за спиной оставлять
дом, куда можно вернуться без опаски. А то, строфион их задери, в
соседних-то местечках, может, и еще хуже.
перекличка рабов, докладывающих хозяевам о госте, и откуда-то сверху слетел
Завл, восторженный, уже с мечом в руке.
набежавшим телесам - видно было, что не впервой принимать кого-то за
старшего. Повел Харра наверх, да не в покои с потолочными окнами, где обычно
батюшка трапезничал, а прямо на крышу - на огороженной от ветров площадке
был расстелен ковер с подушками, расставлены блюда с дымящейся едой. Вина,
правда, видно не было. Он собственноручно накинул на гостя застольное
полотенце с прорезью для головы, сам уселся напротив и принялся жадно
глядеть Харру прямо в рот - видно, с нетерпением ждал, пока тот насытится.
Когда Харр откусывал особо лакомый кусок, невольно глотал слюнки.
вскрики и звон мечей. Как-то очень уж скромно и степенно явилась Завулонь,