ОПРЕДЕЛЕН ПОЛОЖИТЕЛЬНО ПРИ УСЛОВИИ ВАШЕЙ ПАССИВНОСТИ И ДОБРОЙ ВОЛИ ТОЧКА
ЭТО КОСМОДРОМ ТОЧКА
полета. Она матово поблескивала, как застывшая ртуть. Поразительно тонкими
иглами стояли на ней через равные промежутки, как фигуры на шахматной
доске, сталагмиты, безупречно белые, остроконечные - и росли. Да, росли -
то есть выдвигались вверх, окруженные у основания желтой паутинной сетью,
и наконец застыли. На дальнем небосклоне, абсолютно безоблачном, летели
птицы - каждая с четырьмя медленно взмахивающими крыльями. Судя по всему,
гигантских размеров. Они тянулись, словно журавли, улетающие из холодных
стран. Внизу, у сталагмитов - а человеческий глаз уже распознавал в них
ракеты, - копошилась какая-то цветная и темная мелочь - целые толпы,
вползающие в глубь белых ракет по широким пандусам. Все напрягли зрение,
вытаращив глаза, чтобы увидеть наконец, как выглядят квинтяне, но
результат был такой же, как если бы гость с Нептуна пытался разглядеть
внешний облик человека, глядя с расстояния мили на олимпийский стадион.
Цветная движущаяся толпа все клубилась у подножия пандусов и реками
втекала в белые, как снег, корабли. На их корпусах блестели вертикальными
рядами иероглифов непонятные надписи. Толпа уже редела, и все ждали
немедленного старта этой белой флотилии, но она стала опускаться с
величественной медлительностью.
образуя неправильные круги. Вот уже только белые острия возвышались над
плоским озером ртути, но и они вошли в черный мрак колодцев, и вовсе не
крышки и не ворота замкнулись над ними - сама эта матовая ртуть. Все
опустело, из-за края понемногу вползало на экран многоногое, явно не
живое, а механическое существо с плоским срезанным рылом. Из него бил
фонтан светлой желтоватой жидкости, разливаясь и сразу же бурля, как
кипяток: когда он весь испарился, ртуть стала черной, как битумное озеро,
многоног изогнулся дугой, так что его средние ноги повисли в воздухе,
повернулся прямо на смотрящих на него людей и открыл четыре глаза - или
четыре окна? Четыре прожектора? Но выглядели они как большие круглые
удивленные рыбьи глаза с узкой полоской металлической радужной оболочки и
черным блестящим зрачком. Этот механический экипаж, казалось,
приглядывался к ним - озабоченно и задумчиво. Словно глядел четырьмя этими
зеницами, которые уже не были круглыми, но сузились, как у кошки, и
одновременно в их середине слабо подрагивало что-то голубоватое. Затем он
снова припал к черному грунту и, колыхаясь с боку на бок, как сороконожка,
убежал из поля зрения. На небе уже не было птиц, но была надпись:
СЛЕДУЕТ ТОЧКА
секущим ступенчатые постройки, соединенные друг с другом бесчисленными
воздушными виадуками. Странный город под хлынувшим дождем - вода лилась по
выпуклым крышам, выбивалась из отверстий у подножия мостов, но это были,
однако, не мосты, а скорее туннели, трубы с эллиптическими окнами, внутри
которых проносились полосы мигающего света. Наземный транспорт? Но ни
единой живой души нигде, в глубине улиц - но, поскольку строения были
ступенчатые, словно отлитые из металла тольтекские пирамиды, там,
собственно, не было улиц, нельзя было даже увидеть уровня основания
города, если это только был город, - дождь лил, взметаемый вихрем, который
гнал по гигантским зданиям серебристые волны ливня, молнии били беззвучно,
с пирамидальных строений вода падала странным образом: собиралась в
углублениях вроде водостоков, на конце загнутых кверху, так что мощные
струи взлетали в воздух и смешивались с потоком дождя. Но вот одна из
молний рассыпалась и стянулась в огненные буквы:
силуэты каких-то развалин. Где-то в глубине отблеском амальгамы дрожал
огонь в клубах облаков или дыма. Слой на слое лежали обломки огромных
конструкций. На первом плане ровными рядами белели какие-то пятна, словно
туловища голых, разорванных существ, вымазанные в грязи. Над этим
кладбищем цвета железа засветились буквы:
непонятных устройств. Одно из них, окруженное защитой из необычайно
толстых металлических плит, лопнуло, и внутри - тут телеобъектив сделал
наезд - снова разодранные останки, прижизненный облик которых невозможно
было угадать - как человеческие трупы, извлеченные из общих могил, - уже
почти излохмаченные и цвета глины, - и в резком удалении снова неоглядно
раскинувшиеся руины с глубокими рвами, а в них, словно тупорылые
насекомые, вгрызались в щебень челюстями красно-полосатые приземистые
бульдозеры. Они упорно ползли, с натугой ударяя в середину
алебастрово-молочного растресканного фронтона, покрытого пятнами копоти от
пожара, пока не рухнула и эта стена и пыль, поднявшись рыжими клубами, не
закрыла видимость. Некоторое время в рубке было слышно только учащенное
дыхание и стрекот секундомера. Наконец экран прояснился. Появилась
странная диадема, кристалл, прозрачный, как слеза, с углублением не для
человеческой головы, с бриллиантово сияющими лучами, а внутри ее дрожал
вплавленный закрытый додекаэдр, бледно-розовая шпинель. Над ней надпись:
УВЕНЧАНИЕ КОНЕЦ.
склоне горы безголовые панцирные существа - как стадо скота, пасущееся на
альпийском лугу, - напрасно взгляд пытался различить, что это - огромные
черепахи? гигантские жуки? Камера поднялась выше, пошла вдоль более крутой
скальной стены с черными устьями гротов, пещер; из них текла - нет, не
вода, какая-то жижа, рвотно-коричневая. Затем на лиловом слегка
колеблющемся фоне побежали слова:
ПОКОЯ НА ПОКАЗАННОМ КОСМОДРОМЕ АА 035 ТОЧКА УКАЖИТЕ ВРЕМЯ ТОЧКА
ГАРАНТИРУЕМ ВАМ МИР ЗАБВЕНИЕ ТОЧКА ПО ВАШЕЙ ЦИЛИНДРИЧЕСКОЙ ПРОЕКЦИИ
МЕРКАТОРА МЕРИДИАН 135 ПАРАЛЛЕЛЬ 48 ТОЧКА ЖДЕМ ВАШЕГО СИГНАЛА
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ О ПРИБЫТИИ ТОЧКА ТОЧКА ТОЧКА ТОЧКА ТОЧКА ТОЧКА ТОЧКА
побледнев, все еще бессознательно прижимая руки к груди, смотрел на пустой
экран. Гаррах боролся с собой: крупные капли пота стекали с его лба и
блестели в светлых густых бровях.
случилось... там...
попали в самую гущу их несчастий - чтобы их усугубить.
монаху - а меня оставь в покое. Это не просто шантаж... это похитрее. Ох,
вижу, как они пытаются взять нас на крючок. Опомнись, парень, это не наша
вина, это они...
сидеть. - Независимо от того, чем кончится игра, мы сделали то, что
сделали. Контакт разумных, Боже мой... Если уж тебе так необходимо кого-то
проклинать, кляни SETI и CETI. И себя - за то, что тебе захотелось стать
"психонавтом". А лучше всего - заткнись. Это самая разумная вещь, которую
ты можешь сделать.
потребовал от Стиргарда, чтобы он собрал общий совет по поводу дальнейших
действий. Стиргард решительно отказал. Никаких советов или заседаний до
конца решительной фазы программы. Направляемый гамма-лазером фальшивый
"Гермес" исчез за выпуклостью Сексты и полным ходом двинулся к Квинте,
обмениваясь с ней условными сигналами, паролями и отзывами. Темпе после
дежурства хотел увидеться с командиром - тот отказался. Не принимал
никого, сидел один в своей каюте. Пилот поехал на среднюю палубу - ему не
хватило духу пойти к Араго: он вернулся с полдороги и по интеркому вызвал
Герберта, не застав его в каюте. Тот оказался в кают-компании вместе с
Кирстингом и Накамурой. Корабль маневрировал, чтобы держать малую тягу;
они оставались в тени, и тяготение было слабым. При виде ужинающих коллег
Темпе вдруг ощутил, что с утра ничего не ел. Он молча сел за стол, положил
себе на тарелку мяса с рисом, но, когда тронул его вилкой, ему в первый
раз в жизни сделалось нехорошо при виде этих сероватых волокон; но что-то
нужно было съесть, и он, выбросив содержимое тарелки в кухонный слив, взял
из автомата подогретую витаминную кашицу. Лишь бы чем-нибудь наполнить
желудок. Никто не обратился к нему, и, только когда он сунул тарелку и нож
с вилкой в моечную машину, Накамура еле заметной улыбкой пригласил его
сесть рядом. Сев напротив японца, который, вытирая губы бумажной
салфеткой, ждал, пока уйдет Кирстинг и они останутся втроем вместе с
Гербертом, на свой манер наклонив набок голову с гладко причесанными
черными волосами, выжидательно смотрел на пилота. Тот пожал плечами в знак
того, что ему нечего сказать. Нечего.
физик. - Где мысль, там и жестокость. Они ходят парой. Это приходится
принять, если нельзя изменить.
из нас, должен сохранять лицо. Даже наедине с собой. Доктор Герберт
страдает, пилот Темпе страдает, а я не страдаю. Об отце Араго не смею и
упомянуть.
требует такого воображения, которое не отступает ни перед чем. Это не моя
заслуга, это дар моих предков. Я - не пророк и не ясновидец. Я жесток,
когда надо быть жестоким, в противном случае тоже не смог бы есть мяса.
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Андреев Николай