сонмище служанок норовило потереться о шаолиньского иерарха то пышной
грудью, то пухленьким бочком, а сановный негодяй, инспектор Ян, только
посмеивался и предлагал не стесняться - так еще и эта дрянь насилует
доверенного Баню юного инока!
рука его была перехвачена.
отчетливо и страшно - не вырваться.
ж, ты еще будешь молить меня о пощаде, ты будешь ползать на брюхе и взывать
к своему Будде, чтобы он выбрался из Нирваны и спас твое тело от моих игр!
Лови, сэн-бин!
монаха - так бьет лапами кошка или лиса, - и преподобного Баня швырнуло
через всю комнату, ударив спиной о стену.
темно-вишневых сосков брызнули струи кипящего молока. Монах пытался
увернуться, но жидкость хлестала со всех сторон, прижимая к полу, опаляя,
сшибая наземь...
вонзился преподобному Баню под ключицу. К счастью, неглубоко. Тут же сверху
обрушился сорвавшийся полог, всей тяжестью ударив по плечам; смех гулял по
комнате, отражаясь от стен, и любопытный месяц за окном отшатнулся в ужасе.
пронзали тысячи невидимых игл, сознание мутилось, кожа словно плавилась,
мышцы то вспенивало острой болью, то отпускало, бросая в пот. "Приступ!" -
обреченно подумал лазутчик.
вставал монах из тайной канцелярии, сэн-бин с клеймеными руками, наставник и
насмешник, - падал и вставал, не давая проклятой блуднице приблизиться к
беспомощному Змеенышу.
из мглы беспамятства, отрезвил, облил пылающий мозг прохладой.
Святой Сестрицы, и ладонь его мертвой хваткой сжала стройную женскую
лодыжку. Точка "сань-ху" была такой же ледяной, как и предыдущие, но Змееныш
и не ждал иного: он гнал в отдающую мертвечиной пропасть последние искры,
последние, судорожные, за гранью плотского бытия. Пальцы лазутчика были
твердыми и беспощадными, как трубка из корня ма-линь, трубка покойной бабки
Цай - и в чужом леднике что-то треснуло, нехотя стало плавиться, потекло
каплями, солеными, как кровь, как слезы, как пот...
обмяк у ног госпожи.
смоченная кровью выжившего в Лабиринте Манекенов, с маху ударила в голову
твари.
падении застывает водопад, и кажется - вот сейчас, сейчас случится нечто, и
вся окаменевшая под кистью вода обрушится вниз, смывая свиток, стену,
реальность, возомнившую о себе невесть что...
одной из стен возникла картина: канцелярия, столы, полки со свитками,
человеческий череп с тушью на дальнем столе, и похожий на медведя черт-лоча,
гневно встопорщившийся многочисленными рогами-шипами.
недавний выкрик Баня. - Мы тут с ног сбились, недоумеваем - замок цел,
решетки целы, а Девятихвостой нет как нет! Из ада Фэньду бегать вздумала,
скотина чернобурая?! Так я тебе побегаю, поскачу! Стража!
как раз туда, где не так давно от нее же прятался Змееныш; но черт-лоча
кинулся следом, вихрем вынесшись из картины на стене, и принялся
оглушительно свиристеть в висевший у него на косматой шее свисток.
другим, громыхая ржавыми доспехами, а первым несся во всем подобный обычному
человеку воин в изрубленном доспехе, со штандартом за спиной и с двумя
боевыми топорами в руках.
затоптали бы!
озиравшейся со стороны.
рогами в оттопыренные зады. - Головами ответите! Душу выну, вставлю и опять
выну! Взять! В тюрьму ее! Под неусыпную охрану! Живо!
шагом тело ее менялось, сжимаясь, обрастая густой шерстью, уменьшаясь в
размерах, - вскоре якши во главе с воином-начальником заталкивали в картину
черно-бурую лисицу о девяти хвостах, а та истошно скулила и норовила лизнуть
лапу неумолимому черту-лоча.
в картине, в стороне от стражей, черта и девятихвостой лисы, стоит грузный
канцелярист с табличкой на поясе и невесело улыбается, глядя на
разгромленную комнату и почти бесчувственного Змееныша.
9
бинтовать раненое плечо.
слуг с хозяевами; одни светляки из немногих силенок боролись с ночью, да
тускло светился на невидимых деревьях гриб линчжи, якобы дарующий
долголетие.
он пересилил себя и вновь принялся за поиски.
обломан, выщерблен... надгробие.
чтобы неверное свечение гнилушек не морочило, не обманывало...
сопровождавшийся звуками бегства.
далеко.
месяц решился высунуть один рог.
месяца, то ли от жизни волосы, возникающие и тут же пропадающие морщины,
запавшие щеки... Тело вздрагивает, временами выгибается дугой, опадает,
пальцы скребут мох...
глубине которой мучительно ворочается распухший язык-узник. - Котомку...
котомка вскоре нашлась - совсем неподалеку. Доставая из нее мешочек с иглами
и крохотные коробочки с пилюлями и мазями, монах на миг остановился,
угловатое лицо его, словно вырубленное из цельного куска дерева, дрогнуло,
исказилось... и стало прежним. Вернувшись к человеку без возраста, монах
присел рядом на корточки и стал ждать.