Чтение 61–й страницы книги ~Последний полустанок~

Перепутать ничего не стоит.

Это выглядело как заступничество, и Римма, боясь, чтобы Нюра не выдала
ее, пустилась в дипломатию. В конце концов, она за двоих старается. Анна
Васильевна тоже виновата.

Кто должен отвечать за халатность ученицы? Конечно, Анна Васильевна!

Но до чего же Борис смешной! До седых волос дожил, а сам вроде того
хлопчика. Прибежал из лаборатории, обнял Анну Васильевну, радуется,
говорит, что он всегда верил в ярцевские аккумуляторы, и какое это
счастье, что произошла ошибка и отказали уже отработанные банки, а не
новые. Поздравляет, руку ей целует.

Ясное дело, что Толь Толич должен был вмешаться.

- Позвольте, - говорит он Борису. - Мне непонятны ваши восторги. Ведь
это полное притупление бдительности. Я должен передать дело Мингалевой в
судебные органы, а вы ее поздравляете. Не понимаю.

Старик почему-то отмахнулся:

- И ничего не поймете, любезнейший Анатолий Анатольевич. Никогда.

Что он хотел этим сказать? Неизвестно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Здесь много вопросов. Как сделать всех хороших людей

счастливыми? Всегда ли дружба переходит в любовь? И

можно ли верить самым чистым, открытым глазам? Все это

волнует Димку Багрецова, и автор волнуется за него.

Никогда еще не приходилось работать Багрецову в такой изумительной
лаборатории. В метеоинституте и оборудование не то, да и задачи поскромнее.

А здесь испытывается сложнейшая аппаратура радиоуправляемых ракет,
телеметрические приборы, телевизионные установки - все, что особенно
интересовало Багрецова.

Он уже чувствовал себя хорошо, и, когда врачи решили сделать
переливание крови Тимофею, Вадим предложил взять кровь у себя. Но были и
другие, абсолютно здоровые кандидаты, а потому обошлись и без Димкиной
помощи.

Тимофею предстояло еще полежать недельки две в поликлинике Ионосферного
института.

Вадим боялся, что его сразу же отправят домой, но по просьбе
Набатникова и Дерябина директор метеоинститута продлил командировку
Багрецова для наладки и испытания анализатора Мейсона. А кроме того, из
Москвы было получено распоряжение исследовать птицу-разведчика на месте. С
этим делом может прекрасно справиться инженер Багрецов.

И вот сейчас на его лабораторном столе соседствуют два аппарата. Один
создан для изучения атмосферы, а другой - для шпионажа. Транзисторы и
многие другие детали как для анализатора Мейсона, так и для летающего
разведчика изготовлены прославленными американскими радиофирмами. Об этом
говорят фабричные марки. Много общего в схеме усилителей, в технологии, но
до чего же разные цели, во имя которых были созданы эти два аппарата!

Багрецову отвели особую комнату, чтобы никто ре мешал. Надо было
восстановить схему птицы-разведчика, а потом уже провести электрические
измерения.

Сквозь двойные рамы глухо доносился шум реактивного двигателя.
Наверное, какую-нибудь ракету испытывают. В этой комнате даже форточек
нет, очищенный от пыли, охлажденный воздух струится из решеток под окном.
А там, за толстыми стеклами, цветет сирень, но запаха ее не слышно. Здесь
пахнет какой-то химией от вскрытого трупа пластмассового стервятника.
Странное чувство - почему-то противно копаться в его механических
внутренностях. Но что поделаешь? Надо.

Сегодня утром Вадим навещал Тимку. Он категорически запретил вызывать
сюда жену. Во-первых, он не помирает, а во-вторых, зачем зря человека
беспокоить?

Послали ей телеграмму, что командировка затягивается, и все в порядке.

Снимут повязки, пальцы начнут шевелиться, тогда можно и письмо написать.

Никогда в жизни Тимофей не болел. Мать Вадима, с которой он вчера
говорил по телефону, удивлялась: "У Тимки особенный, редкий организм. Не
то что мой сынок, дохлый". Хорошо бы выписать ее сюда, ведь она детский
врач, умеет уговаривать детей лечиться. А Тимка обыкновенных врачей не
слушается, в лекарства не верит, отплевывается. Единственно, с чем
примирился Тимофей, это с необычностью своей болезни. Врачи предполагали,
что на него все же подействовали вредные излучения. Вот и исследуют, как
кролика. Это можно стерпеть, но кое-что Тимку беспокоило всерьез.

- Наклонись ко мне, - шепнул он, оглянувшись на медсестру, и, когда
Вадим подставил ухо, спросил: - Ты что-нибудь читал насчет лучевой болезни?

Говорят, от нее волосы вылезают. Лысым меня жена еще в старости увидит.

Тимофей кисло улыбнулся, и Вадим понял, что в этой шутке скрывалось
беспокойство.

- Ты знаешь, что выяснилось? - тут же переменил Вадим тему разговора. -
Существовал еще третий орел-разведчик.

- Куда же он делся? - спросил Тимофей, приподнимаясь на локте.

- Афанасий Гаврилович случайно подстрелил. Говорит, что чуть не ослеп
от вспышки. Начали докапываться, в чем дело? Помог осколок телевизионной
трубки. Ну тот, что Юрка нашел.

- А может, не один десяток этих орлов летает?

- Не знаю. Пока, вероятно, их ищут вертолеты. Я ведь только сейчас за
схему принялся, чтобы выяснить, как можно обнаружить такого орла более
простыми радиотехническими средствами.

- Как хорошо, что ты его притащил, - умиротворенно сказал Бабкин,
закрывая глаза. - Я бы хотел тоже с ним повозиться...

Вадим на цыпочках вышел из комнаты.

На другой день во время перерыва в лабораторию прибежала Нюра, чтобы
узнать о Тимкином здоровье.

- Меня к нему не пустили, - с искренней тревогой проговорила она. -
Возможно, ему хуже?

- Великолепное самочувствие, - успокоил ее Вадим. - Только врачи
донимают.

Прихожу, а он весь проводами опутан. Полные и всесторонние исследования.

Разные космические частицы в нем ищут, сердце проверяют - на месте ли,
не случилось ли чего при ускорении? Колпак на голову надели и смотрят на
осциллографе - не отшибло ли память? Расспрашивают, что да как? И какое у
него было ощущение на высоте. Особенно интересовался Серафим Михайлович.
Не думает ли он сам подняться?

- Неужели это серьезно? Он говорил, что врачи...

- Мало ли что врачи. Человек он упрямый. С Бабкиным ничего особенного
не случилось, Яшка-гипертоник тоже жив-здоров. Ну, а что касается
скверного Яшкиного самочувствия при ускорении, как показывали приборы, то
Серафим Михайлович оправдывает это несовершенством обезьяньей психики.

Вадим говорил в обычной своей шутливой манере, но что-то в глазах Нюры
заставило его насторожиться. Впрочем, Нюра за всех беспокоится, такой уж у
нее характер.

- Я очень рад за Бориса Захаровича, - на всякий случаи переключился он
на другую тему. - Сколько ему пришлось перетерпеть с ярцевскими
аккумуляторами!

Теперь все выяснилось. Ошибка, конечно, досадная, но все хорошо, что
хорошо кончается.

Пройдя несколько шагов по комнате, Нюра остановилась перед Вадимом и
подняла к нему спокойные глаза:

- На какой планете вы живете, Димочка? Досадная ошибка? А сколько вы
пережили с Тимофеем из-за этой ошибки? Хорошо кончается? Но для кого как...

- За Тимку не беспокойтесь. Врачи говорят, что недели через две руки
его заживут и он сможет подковы гнуть. А моя физиономия, - Вадим смущенно
вынул из кармана зеркальце и посмотрелся. - Ничего, более-менее приличная.
Девушки не пугаются.

Положив руки на Димкины плечи, Нюра грустно заглянула ему в глаза:

- Они-то не пугаются. Но мне за вас страшно. Смотрите, не ошибитесь.

Вадим вспыхнул и отвел взгляд.

- Я не знаю, о чем вы говорите... Это просто так... Я...

- Вам не в чем оправдываться, Дима. - И Нюра мягко сняла руки с его
плеч.

Они стояли рядом, ровесники и друзья. Но в этой маленькой девушке было
столько женской мудрости, столько материнского чувства, что казалась она
гораздо старше Димки и жизненным опытом и сердцем. Нюре хотелось
предостеречь его - он такой восторженный, наивный! А Римма уже позабыла о
смерти любимого, она цепкая в жизни, как колючая ежевичная плеть.

Запутаешься, исцарапаешься в кровь, но она тебя не отпустит.

Каждый вечер, любую свободную минуту Вадим отдавал Римме. Он чувствовал
себя виноватым перед Нюрой - здесь она совсем одинока, скучает, - иногда
приглашал пройтись втроем, но это не доставляло удовольствия ни ему
самому, ни девушкам.

Нюра досадовала, что поддалась жалостливости и всю вину за перепутанные
аккумуляторы взяла на себя. Никакой любви к Петру, наверное, у Риммы не
было, иначе разве она могла бы так веселиться сейчас? Вадим не знал, что
она часто встречалась с погибшим, что ее называли невестой Петра, а то бы
и он удивился подобной веселости.

Беда подкрадывалась к Вадиму. Он был настолько ослеплен, что даже не
замечал явной ограниченности Риммы. В его глазах это казалось простой
девичьей наивностью. В конце концов, он почти на пять лет старше, и ему