этой проклятой крыше. Он делал это еще несколько раз в жизни, может быть
раза три, заключая солидные пари. Вот и сейчас он вновь видел перед собой
расплывчатые очертания крыши, которая раскачивалась взад и вперед, и вновь
чувствовал охватившее его оцепенение, которое указывало ему лишь на этот
единственный для него зыбкий узкий путь. И если бы он сорвался, то весь
мир с восторгом ожидал бы его падения вниз...
ли ты себя подходящим для такого дела?"
из заснеженного неба, белая, на белом фоне снежинок. Сова садилась на его
руку и хватала мышь, которую он приносил для нее.
угодно. Теперь он понимал лишь только умом, что есть жизнь и есть смерть.
Теперь он мог испытывать и страх, и ненависть, которые так сильно
переплетались друг с другом, получая определенную пользу от того, как
жить, не имея сердца. Общаться с Совой было очень удобно, потому что ее
интересы были очень простыми: всего-навсего какая-то пара мышей, поймать
которых не составляло никакого труда, стоило только пожелать им затихнуть,
и в следующий момент пожелать им умереть.
задумывалась над этим, она просто делала это, и все. Он мог бы пожелать,
чтобы Сова стала свободной, но этого сделать он не мог: Сова была
привязана к нему, так же, как он был привязан Драге. Он мог сбежать на час
или около того в белое безмолвие, позвать Сову и на время забыть обо
всем...
голос. "Ты можешь попробовать, чтобы убедиться".
испробовать и это".
"Может быть, ты хочешь, чтобы я позвала Сову сюда?" "Нет", - сказал он, и
поскольку сейчас на его месте был Петр, то, взглянув на ее светлые волосы,
он подумал, что Черневог ошибался: это была Ивешка, а не Драга. Или он
вообще не понимает, что происходит.
панику, подумал: "Нет, это не Ивешка, это не она", - прежде чем женщина
повернула голову и взглянула ему в глаза.
он знал, куда все это ведет. Он слышал, как Сова билась крыльями в окна, и
чувствовал, как в такой же панике билось его сердце...
перед ним в этом кошмарном сне, не было никакого сходства, кроме, может
быть, волос или формы лица. И он сам не знал, как мог так ошибиться, даже
глядя на нее со спины. На подбородке у нее была глубокая ямочка, и глаза
были тоже явно не ивешкины: это были ледяные глаза, излучавшие зимний
холод.
чем он. Она целовала его в губы, пока Сова колотилась в окно, и его сердце
так же билось в страхе. Сейчас он уже не понимал, какое решение было самым
правильным, так же, как не знал и того, где мог спрятаться, если бы вдруг
убежал. Она дважды поцеловала его, прежде чем сказала, что всегда знала
обо всех его секретах и никогда не имела другой цели, кроме той, что
отводила для него.
его в солнечный день и в лес, питая отвращение к этой части собственных
воспоминаний. Черневог не хотел чувствовать себя вновь слугой, и он не
собирался хоть когда-нибудь вновь оказаться в этой роли...
Петру ворота, прошел по знакомому деревянному настилу, поднялся на крыльцо
и со страхом постучал в дверь, стараясь следить за собственными мыслями,
иначе Ууламетс мог моментально узнать, зачем он пришел сюда, и убить его.
так похожие на волосы Драги, что у него неожиданно от страха подскочило
сердце. Но это могла быть всего-навсего лишь дочь Драги, девочка не старше
тринадцати лет.
себе, что имеет дело с кем-то очень опасным для себя. Он сказал молодым,
почти детским голосом:
Черневог очень тихо сказал из-за его плеча: "Она очень способная, когда
использует свой здравый ум, но разве ее можно в чем-нибудь убедить?
Уговори ее присоединиться к нам, и тогда ничто и никогда больше не будет
угрожать нам".
Черневога продолжали обволакивать его, будто затягивая в паутину. Он
слышал, как Хозяюшка топала следом за ними, и хотел чем-нибудь помочь, он
хотел повернуть назад, но его руки не слушались его.
раз в тот момент, когда Петр увидел лишь удаляющийся светлый зад кобылы,
зеленые березы, да мелькавшую на солнце сашину белую рубашку...
съехал набок, увлекая за собой и Петра, который из всех сил вцепился в
конскую гриву, удерживая таким образом и себя и Черневога. Тогда Петр
нанес ему удар локтем под ребра, повернулся и ударил еще раз, прямо в
челюсть, но следующего удара он нанести не смог: его рука больше не
подчинялась ему.
на землю поклажу. Горшки трещали как старые кости, а Петр беспомощно
глядел на колыхавшееся перед ним зеленое море молодых берез, не видя
ничего, кроме поблескивающих на солнце листьев. И мальчик и лошадь
скрылись из глаз за видневшейся вдали более высокой молодой порослью: они
уносились в неизвестность, затаив какую-то мысль, так по крайней мере
уговаривал он самого себя. Саша просто так не убежал бы от него: наверняка
малый совершенно неожиданно нашел какой-то ответ и теперь обязательно
постарается вытащить Петра из этой западни.
же возникшее в самой глубине его души, напомнило ему о том, как покидали
его друзья... как уходил в ночь Дмитрий Венедиков, в тот самый момент,
когда жизнь вместе с кровью медленно уходила из Петра...
на воровстве: "Парень, я не собираюсь отвечать за тебя..."
губы были разбиты, подбородок вымазан в крови, а Петр до сих пор так и не
мог поднять свою руку после того последнего удара. У него было достаточно
времени, чтобы понять, что Черневог был вне себя.
ответил Петр.
сделает что-то страшное, причиняющее боль. Очень глупо было вообще
говорить что-либо в этой ситуации, если только не воспринимать все
происходящее как пришпоривание лошадей: разговор подгонял Черневога, уводя
его в другую сторону, а Саша тем временем уносился все дальше и дальше.
Он не рискнул смотреть в том направлении, где исчез Саша. Но как только
Петр подумал о том, чтобы подойти и наброситься на него, то моментально
все его мысли исчезли, будто с камня вода. Он пытался заговорить и не мог,
а червоточина, поселившаяся в его сознании, начала вновь волновать его,
вызывая горькие воспоминания о том, как убегал Дмитрий, оставляя его
одного в темном дворе трактира...
искренне верил в это. Так он и стоял, да и что еще мог он поделать, пока
Черневог, с холодным лицом, не повернулся к нему и не сказал:
ли вдруг этот колдун добраться до Саши с помощью каких-нибудь
заклинаний... да и жив ли сейчас Саша?
повернуться и взять в руки поводья, прежде чем сам Петр вспомнил о них. Он
обернулся в сторону Черневога, неожиданно вспомнив, что при нем все еще
оставался меч, который Черневог никогда не забирал у него. Это лишний раз
доказывало, как он полновластно он подчинил его себе, заставляя Петра не
думать ни о чем, что имело бы хоть какой-то смысл или значение. Но на этот
раз Черневог решил отобрать у него и меч. - Твой друг поступил как
последний дурак. Давай мне меч. Снимай его и давай мне.
какого-то удаления. Ему казалось, что именно сейчас появились какие-то
причины, чтобы Черневог забрал у него оружие: может быть, он думал, что
Саша может каким-то образом, через посредство Петра, воспользоваться им.
стаскивая с его плеча перевязь, на которой тот висел:
защита, которая сейчас окружает его, не подвластна мне, и поэтому я
искренне убежден, что он действует не один и не по собственному желанию.
Ты понимаешь меня, Петр Ильич?
не дурак и не будет прибегать к помощи волшебства, Петр мог поклясться в