Вот где ты ищешь знаний".
буря. Озеро Азрак, гипсовая равнина, обнажилась из-под своего песчаного
покрытия. Поверье Свободных гласило, что у увидевшего Бийян, Белые Земли,
исполнится жгучее и опасное желание, желание, которое может его
уничтожить. Лито видел лишь гипсовую равнину, говорившую ему о том, что
некогда на Арракисе была открытая вода.
движение. Небо было пористым после шторма. Свет, сочившийся сквозь него,
порождал впечатление молочной разлитости, серебряного солнца, спрятанного
где-то выше пыльной завесы, продолжавшей держаться в вышине.
фремкита бинокль, настроил его линзы и посмотрел на обнаженную серость, на
это возвышение, где некогда жили люди Джакуруту. Укрупнение сделало
видимым колючий кустарник, тот, что называют Царицей Ночи. Кустарник
гнездился в тенях расселины, которая могла быть входом в старый съетч. Он
прикинул длину торчащего нагромождения. Серебряное солнце превращало
красное в серое, наводило размытую плоскостность по всей длинной
протяженности скалы.
осмотрел в бинокль все его окружавшее. Ничто в пустыне не носило
отпечатков прохождения людей. Ветер уже стер и его следы, оставив только
смутную округлость там, где ночью он слез с червя.
признаков, что там когда-либо проходили люди. И, не будь извилистой
протяженности скалы, ничто бы не выделялось на выжженном песке - пустыня
от горизонта до горизонта.
не пожелал быть ограниченным системой, завещанной ему его предками. Он
припомнил, как смотрели на него люди, все, кроме Ганимы - как на ошибку
мироздания.
толпы его других памятей".
он.
описаниям, это должен быть Фондак, и никакое другое место не может быть
Джакуруту.
методу Бене Джессерит, он отворил свой ум для Джакуруту, стараясь ничего о
нем не знать. ЗНАНИЕ - это барьер, препятствующий обучению. На несколько
мгновений он позволил себе просто откликаться на окружающее, не предъявляя
требований и не задавая вопросов.
настораживало. Теперь он это ухватил: не было птиц, питающихся падалью -
орлов, стервятников, ястребов. Даже если всякая другая жизнь пряталась,
они оставались. Всякий источник воды в пустыне имел такую цепочку жизни. В
конце цепочки были вездесущие пожиратели падали. Никто не наведался,
выяснить, что это он тут делает. Как хорошо он знал "сторожевых псов
съетча", этот ряд нахохлившихся птиц на краю обрыва съетча Табр,
примитивных гробовщиков ждущих мяса. Как говорили Свободные, "наши
соперники". Но добавляли, что не испытывают ревности к птицам, потому что
эти любопытные твари часто предупреждают о приближении посторонних.
ночь подстегивая их своим цепом, оставив их полумертвыми. Это - Внутренняя
пустыня, где должно найтись пристанище контрабандистов. Если жизнь здесь
существует, если способна существовать - то только при наличии воды.
песком, из-за недостатка должного ухода, но остается еще достаточно. Там
должна быть вода.
неизвестно, скольких - катастрофах. Почему нет птиц, питающихся падалью?
Убиты ради их воды? Но кем? Как можно было уничтожить их всех до единой?
Яд?
деле такое быть вполне могло. Если первоначальные обитатели были убиты, то
почему их к этому времени никто не заместил? Идуали были уничтожены много
поколений назад, и в рассказах об этом яд никогда не упоминался. Он опять
внимательно осмотрел скалу в бинокль. Как можно было полностью истребить
целый съетч? Наверняка ведь кто то спасся. Обитатели съетча редко
оказывались дома все вместе. Кто-то блуждал по пустыне, двигался в города.
место дюны, со сверх предосторожностями закрылся в свой стилтент и замел
все следы своего пребывания, готовясь переждать жаркие часы. Вялые ручейки
усталости струились по его телу, и он закрылся во тьму. Большую часть дня
он провел в потном и тесном стилтенте, подремывая, воображая ошибки,
которые он мог бы совершить. Сны его были защитными, но не могло быть
самозащиты в том испытании, которое выбрали они с Ганимой. Неудача сожжет
их души. Он ел спайсовое печенье и спал, просыпался поесть опять, попить,
и возвращался в сон. Долгим было путешествие к этому месту, суровая
нагрузка для детских мускулов.
жизни. Выбрался из своего песчаного савана. Пыль высоко в небе летела в
одном направлении, но песок обжигал его щеку с другого - верные признаки
идущей перемены погоды. Он ощутил приближение бури.
скалы. Воздух между ним и скалами был желт. Приметы говорили, что
надвигается буря Кориолис, ветер, несущий смерть в своем животе. Огромная
простыня гонимого ветром песка растянется, возможно, свыше чем на четыре
градуса широты. Заброшенная пустота гипсового подпола обрела теперь желтый
оттенок, отражая облака пыли. Лито обволокло обманчиво мирным веером.
Затем свет угас и пала ночь - быстро приходящая ночь внутренней пустыни.
Скалы предстали угловатыми вершинами, посеребренными светом Первой Луны.
Он ощутил, как в кожу его впиваются песчаные колючки. Раскат сухого грома
прозвучал эхом отдаленных барабанов и, в пространстве между лунным светом
и тьмой, он заметил внезапное движение: летучие мыши. Ему слышны были
колыхание их крылышек, их тонкие попискивания.
запустении. Это, должно быть, и есть полулегендарная твердыня
контрабандистов: Фондак. А если не Фондак? Если табу все еще действует и
это - лишь призрачная мертвая оболочка Джакуруту?
приноровиться и вписаться потом в ее собственные ритмы. Терпение и
осторожность - осторожность и терпение. Некоторое время он развлекался,
припоминая маршрут Чосера из Лондона в Кентербери - перечисляя места от
Сауфмарка: две мили до оазиса Св.Томаса, пять миль до Дептфорда, шесть
миль до Гринвича, тридцать миль до Рочестера, сорок миль до Ситтингбурна,
пятьдесят миль до Баутона под Блином, пятьдесят восемь миль до Харблдауна
и шестьдесят миль до Кентербери. Сознание, что немногие в его мире помнят
Чосера или знают какой-либо Лондон кроме поселения на Гансириде, вызывало
в нем воодушевляющее чувство неподвластного времени бакена. Св.Томас
сохранился в Оранжевой Католической Библии и в Книге Азхара, но Кентербери
исчезло из людской памяти, точно так же, как и планета, где оно
находилось. Такова ноша его воспоминаний, всех тех жизней, что угрожают
его поглотить. Некогда он совершил эту поездку в Кентербери.
луной скалам. Он сливался с тенями, быстро проскальзывал через гребни, не
издавал ни звука, способного дать знать о его присутствии.
великолепной. Сейчас, в отличие от недвижного дня, он слышал, как,
приближаясь к скалам, маленькие создания суетятся во тьме.
бросившееся от него врассыпную. Он перемахнул через следующий гребень,
соленая встревоженность пронизывала его эмоции. Та расселина, что он видел
- это ли вход? Были и другие заботы: съетчи прежних времен всегда
охранялись ловушками - отравленные шипы в ямах, отравленные иглы на
растениях. На ум ему лезло старое выражение Свободных: "слухом мыслящая
ночь". И он прислушивался к малейшему звуку.
приближении. Прислушиваясь, он услышал на этой круче невидимых птиц, тихий
звук крылатой добычи для хищников. Голоса принадлежали дневным птицам, но
раздавались ночью. Что так круто поменяло их образ жизни? Людские хищники?
загадочных драгоценностей на фоне черного газа ночи, вид того сигнала, что
может подаваться из съетча странствующим по бледу. Кто же обитатели этого
места? Он прокрался вперед, к глубочайшим теням у подножия кручи, пошарил
по камню рукой, двинулся на ощупь в расселину, виденную им днем. Нашел он
ее при восьмом шаге, вытащил из фремкита пескошноркель и потыкал во тьму.
Когда он сдвинулся, что-то тугое и вяжущее упало на его плечи и руки,
сковав его.