Чтение 61–й страницы книги ~Четыре пути к прощению~

ждет. Кончилось одно существование и начиналось другое; я находилась между
ними. Если военные корабли перехватят нас, мы скорее всего погибнем. Но если
доберемся до Йеове, там начнется новая жизнь. А пока нам оставалось лишь
плавать в воздухе.

ЙЕОВЕ

Корабль благополучно сел в космопорту Йеове. Прежде всего разгрузили
контейнеры с техникой, затем остальной груз. Мы вышли, еле волоча ноги и
стараясь держаться поближе друг к другу; У нас не было сил противостоять
силе тяжести нового мира, которая тянула нас к центру планеты, к тому же
яркое светило, висевшее прямо над головой, слепило нам глаза.

-- Сюда! Сюда! -- крикнул какой-то мужчина. Я была рада услышать родной
язык, но бамбурианцы продолжали растерянно оглядываться.

Сюда -- стоять здесь -- построиться -- ждать. Первым, что мы услышали,
оказавшись в Свободном Мире, были приказы. Нам пришлось пройти
обеззараживание в газовой камере, что оказалось болезненной и утомительной
процедурой. Потом наступил черед медицинского осмотра. Все, что мы взяли с
собой, тоже подверглось дезинфекции и учету. У меня это не отняло много
времени. На мне была только одежда, выстиранная две недели назад, и я только
обрадовалась санобработке. Наконец нам приказали выстроиться в шеренгу по
одному в большом пустом грузовом трюме. Давняя надпись над дверями
по-прежнему гласила: "СКЙ -- Сельскохозяйственная корпорация Йеове". Один за
другим мы двинулись к выходу.

Мужчина, который занимался мной, был невысок, светлокож, средних лет, в
очках и напоминал типичного городского клерка, но я с уважением посмотрела
на него. Он был первым обитателем Йеове, с которым мне довелось заговорить.
Он задал мне анкетные вопросы и записал их.

-- Умеете ли вы читать?

--Да.

-- Профессия?

-- Преподавание( -- Я запнулась. -- Могу учить чтению и истории.

Служащий так и не поднял на меня глаз.

Я могла только радоваться, что у меня хватало терпения. В конце концов,
на Йеове нас никто не приглашал. И назад нас не отослали только потому, что
на родине нас ждала публичная казнь. Для Бамбура мы были выгодным грузом, но
Йеове доставляли массу хлопот. Правда, многие из нас обладали профессиями,
которые могли тут пригодиться, и я прониклась радостной надеждой, когда о
них стали спрашивать.

Когда формальности были закончены, нас разделили на две группы: мужчины
и женщины. Йоки быстро обнял меня и направился на мужскую половину, смеясь и
размахивая руками. Я осталась с женщинами. Мы смотрели, как мужчин повели на
посадку в челнок, который улетал в Старую столицу. И тут мое терпение
подошло к концу, а светлые надежды омрачились.

-- Господь наш Камье, -- взмолилась я, -- только не здесь, только не
снова! -- От страха я впала в гнев и, когда появился мужчина и снова стал
отдавать нам приказы: пошли, двинулись, вот сюда -- вскинулась: -- Кто вы
такой? Куда мы направляемся? Мы свободные женщины!

Это был крупный парень с круглым светлокожим лицом и белесыми глазами.
Он раздраженно посмотрел на меня сверху вниз и вдруг улыбнулся.

-- Да, сестренка, вы свободны, -- сказал он. -- Но мы должны всем
подыскать работу, не так ли? Вы, леди, отправляетесь на юг. Там нужны люди
на рисовых плантациях. Вы будете немного работать, немного зарабатывать и,
главным образом, осматриваться. Идет? Если вам там не понравится,
возвращайтесь. Симпатичных маленьких леди мы тут всегда можем использовать.

Я никогда не слышала акцента, с которым на Йеове говорят в сельской
местности, -- мягкого и слегка певучего, с длинными отчетливыми гласными. И
никогда не слышала, чтобы женщин "имущества" называли леди. Никто никогда не
говорил мне "сестренка". И конечно же, в слово "использовать" он вкладывал
совсем другой смысл, нежели я. Он хотел нам только добра. Растерявшись, я
промолчала. Но Туалтак, женщина-химик, сказала:

-- Послушайте, я не умею работать в поле, я опытный ученый(

-- О, все вы тут ученые. -- Парень широко улыбнулся. -- Двинулись,
леди!

Он возглавил процессию, и мы последовали за ним. Туалтак продолжала
что-то говорить, но вожак только улыбался и не обращал на нее внимания.

Нас доставили в вагон, стоящий на боковых путях. Огромное яркое солнце
клонилось к закату. Небо лучилось разводами оранжевого и розового цветов. На
землю легли длинные тени. В горячем пыльном воздухе плыли пьянящие запахи.
Пока мы стояли, ожидая своей очереди занять место в вагоне, я нагнулась и
подобрала с земли маленький красноватый камешек. Круглый, с тонкими
беловатыми полосками. Часть Йеове. Я держала в руках кусочек Йеове. Этот
маленький камешек принадлежал мне.

Наш вагон выкатили на основной путь и прицепили к поезду. Когда он
двинулся, нам раздали обед: суп из огромных котлов, что на колесиках катили
по проходу, миски вкусного крупнозернистого болотного риса и плоды пини --
роскошь на Уэреле, здесь они считались обычной едой. Мы ели и ели. Я
смотрела, как на длинных пологих холмах умирали последние отсветы дня. На
небе высыпали звезды. Лун не было. И никогда больше не будет. На востоке
восходил Уэрел: огромная сине-зеленая звезда, похожая на Йеове, каким его
видят с Уэрела. Больше мне никогда не доведется увидеть, как после заката
восходит Йеове. Уэрел следовал по пути солнца.

Я жива и нахожусь тут, пришло мне в голову. Я тоже проследовала по пути
солнца. Ко мне пришли мир и покой, и покачивание поезда убаюкало меня.

На второй день пути поезд остановился в городе у большой реки Йот. Мы
вышли. Нашу группу из двадцати трех женщин снова разделили, и десятерых
(меня в том числе) на повозке, запряженной волами, доставили в деревушку
Хагайот. В свое время она была поселением СКЙ, обитатели которого выращивали
болотный рис для прокорма рабов колонии. Теперь тут находилось кооперативное
поселение, выращивавшее болотный рис для "свободного народа". Нас записали в
члены кооператива, который должен был обеспечивать нас всем необходимым до
тех пор, пока мы не начнем зарабатывать и не сможем расплатиться.

Это был довольно продуманный способ обращения с иммигрантами без денег,
без языка и без профессии. Но я не могла понять, почему никто не принял во
внимание те навыки, которыми мы обладали. Почему мужчин с плантаций Бамбура,
которые знали сельскую работу, послали в город, а не сюда? Почему тут только
женщины?

И почему в деревне, где живут свободные люди, существуют мужская
половина и женская, разделенные рвом?

Я не могла понять, почему, как скоро выяснилось, все решения принимают
мужчины и они же отдают приказы. Но мне стало ясно, что они опасались нас,
женщин с Уэрела, которые не привыкли получать приказы от равных. Я поняла,
что мне предстоит лишь выслушивать указания и не оспаривать их, даже если
это придет мне в голову. Мужчины Хагайота поглядывали на нас с нескрываемым
подозрением, держа наготове бичи, какие полагалось иметь каждому
надсмотрщику.

-- Может, вы собираетесь объяснять здешним мужчинам, что им делать? --
в первое же утро сказал нам на поле староста. -- Так вот, тут это не
пройдет. Мы свободные люди и работаем бок о бок. Кто-то из вас может
возомнить себя женщиной-боссом. Здесь нет женщин-боссов.

На женской половине жили бабушки, но они не пользовались такой властью,
как наши. Первое столетие тут не существовало рабынь, но мужчины установили
свою власть и свой образ жизни. И когда женщины, некогда бывшие рабынями,
попадали в это королевство, где властвовали мужчины-рабы, то по сравнению с
последними они не имели никакого влияния. У них не было голоса. Даже на
Йеове они могли обрести право на свое мнение, лишь попав в город.

Я училась молчать.

Для меня и Туалтак это оказалось не так сложно, как для наших восьми
спутниц с Бамбура. Мы были первыми иммигрантками, которых вообще видели
жители деревни. Они знали только свой язык и считали женщин с Бамбура
ведьмами, потому что те говорили "не как люди". А услышав, как пришелицы
разговаривают на своем языке, избивали их бичами.

Должна признаться, что в первый год пребывания в Свободном Мире на душе
у меня было столь же паршиво, как в Зескре. Я с отвращением проводила день
на рисовых плантациях, с утра до ночи стоя по щиколотку в воде. Ноги
распухали, покрывались отеками, в кожу вгрызались червячки, которых каждый
вечер приходилось выковыривать. Но все же мы занимались необходимой работой,
которая была не так уж трудна для здоровой женщины. И не она приводила меня
в уныние.

Хагайот не был племенным поселением и не придерживался столь
консервативных взглядов, как старые деревни, с которыми позже мне довелось
познакомиться. Тут не было ритуального обычая насиловать девушек, и на своей
половине женщины чувствовали себя в безопасности. Они "перепрыгивали канаву"
только к тому мужчине, которого выбирали сами. Но если женщина отправлялась
куда-то одна или просто отделялась от товарок по работе на рисовых полях, ее
могли "попросить об этом" и каждый мужчина считал, что вправе принудить ее к
соитию.

У меня появились хорошие подруги среди деревенских женщин и тех, что
прибыли с Бамбура. Они были не более невежественны, чем я сама несколько лет
назад, а некоторые -- куда умнее меня тогдашней. Обрести друзей среди
мужчин, которые считали себя нашими хозяевами, никакой возможности не было.
И я понятия не имела, как изменить течение здешней жизни. У меня было тяжело
на сердце, и ночами, лежа среди спящих женщин и детей, я думала: стоило ли
ради этого погибать Валсу?

Когда пошел второй год моего пребывания здесь, я решила сделать все,
что могу, лишь бы прекратить это унизительное существование. Одну из женщин
Бамбура, тихую и туповатую, выпороли и избили за то, что она говорила на
своем языке, после чего та утопилась на рисовой плантации: легла в теплую
мелкую канаву -- и захлебнулась. Я боялась, что меня охватит такое же
желание и вода положит конец моему отчаянию. И, чтобы этого не случилось,
решила припомнить старые знания и научить женщин и детей читать.

Первым делом я вывела на рисовом полотне несколько простых слов и стала