предположение Джозеф. - А иной раз он ходит сам не свой, видать, о прошлом
тужит, - ведь он тоже был фермером. Да, любопытный он фрукт, а впрочем,
очень даже понимающий пастух и уж такой начитанный.
вам об этом?
фермер Болдвуд тоже.
Лидди, которая уже знала о происшествии:
не могу вспомнить, - ведь она жила при мне всего день или два.
прятала под чепчик, так что они не больно-то бросались в глаза. Но она
распускала их при мне, как ложилась спать, - и какие же они были красивые!
Ну, совсем золотые!
знал.
"Я знал этого парня, как самого себя, и любил его больше всех в полку".
иной раз их даже путали, и...
Батшеба, которой блеснула ужасная истина.
ГЛАВА XLII
которая прерывалась лишь в одном месте, где стояла высокая башенка с
остроконечной крышей, покрытая таким же ковром плюща, как и фасад главного
здания. Башенка не имела ни окон, ни труб, ни украшений, ни выступов. На
оплетенном темно-зеленой листвой фасаде виднелась лишь небольшая дверь.
четырех футов над землей, и сразу нельзя было догадаться, почему он сделан
таким высоким; однако колеи, подходившие к башне, доказывали, что из двери
что-то выносят прямо на повозку, стоящую вровень с порогом, или вносят с
повозки. В общем, дверь напоминала "Ворота предателя", только окружение было
иным. Как видно, ею пользовались лишь изредка, так как в трещинах каменного
порога там и сям пышно разрослась трава.
минут три, когда синяя с красными колесами рессорная повозка, полная веток и
цветов, доехав до конца улицы, остановилась у башенки. Часы, спотыкаясь,
вызванивали некое расхлябанное подобие "Мальбрука", когда Джозеф Пурграс
дернул ручку звонка и ему велели подъехать к высокому порогу двери. Вслед за
тем дверь отворилась, и оттуда медленно выдвинулся простой ильмовый гроб;
двое рабочих в бумазейных куртках поставили его на повозку.
нацарапал на крышке крупными буквами имя покойной и еще несколько слов.
(Кажется, в наши дни проявляют больше деликатности и прибивают к гробу
дощечку.) Затем рабочий укрыл гроб черным вытертым, но еще приличным
покрывалом; задок повозки вдвинули на место, Пурграсу вручили свидетельство
о смерти, и рабочие вошли в дверь и заперли ее за собой. Тем самым их
отношения с покойной, впрочем, весьма кратковременные, закончились навсегда.
предписано, и вскоре уже было трудно угадать, что находится в повозке. Он
щелкнул кнутом, и погребальные дроги Фанни Робин, спустившись с холма,
двинулись по дороге в Уэзербери.
направо, в направлении моря, увидел причудливые облака и клубы тумана над
грядой холмов, окаймлявших с этой стороны равнину. Они медленно надвигались,
разрастаясь, заволакивая на своем пути лощины и окутывая заросли жухлого
сухого тростника на болотах и вдоль речных берегов. Потом их влажные
губчатые тела слились вместе. Внезапно небо покрылось порослью каких-то
воздушных ядовитых грибов, корни которых уходили в море, и когда лошадь,
человек и покойница въехали в большой Иелберийский лес, их накрыла
непроглядная пелена, сотканная незримыми руками. То было нашествие осеннего
тумана, первый туман в эту осень.
отблески света, и повозка внедрилась в какое-то упругое, однообразно белесое
вещество. В воздухе не чувствовалось ни малейшего движения, ни единой капли
не падало на листву буков, берез и елей, обступивших с обеих сторон дорогу.
Деревья стояли настороженно, словно томительно ждали, что вот-вот налетит
ветер и станет их раскачивать. Над лесом нависла жуткая глухая тишина;
казалось, что колеса громко скрипят, и можно было уловить слабые шорохи,
какие бывают слышны только по ночам.
ветви цветущего лаурестинуса, потом его взгляд потонул в бездонной мгле,
сгустившейся справа и слева между стволами высоких призрачных деревьев,
смутно различимых в серых сумерках и не отбрасывавших теней; ему было отнюдь
не весело, и хотелось, чтобы с ним был хотя бы ребенок или даже собака.
Остановив лошадь, он начал прислушиваться. Ни шума шагов, ни стука колес. Но
вот мертвое безмолвие нарушил резкий стук, что-то тяжелое упало с дерева и,
скользнув между ветками зелени, ударилось о крышку гроба бедняжки Фанни.
Туман уже осел на деревьях, и это была первая капля, сорвавшаяся с
пропитанной влагой листвы. Глухой стук капли напомнил Пурграсу о неумолимой
поступи смерти. Потом где-то рядом шлепнулась вторая капля, третья,
четвертая. И вскоре тяжелые капли забарабанили по сухой траве, по дороге, по
голове и плечам путника.
словно волосы старика. Ржаво-красные листья буков украсились каплями, как
рыжие кудри - брильянтами.
постоялый двор под названием "Оленья голова". Оттуда было примерно полторы
мили до Уэзербери; в прежние времена, когда разъезжали в дилижансах, здесь
перепрягали лошадей. Теперь старые конюшни были снесены, и остался лишь
постоялый двор, он стоял немного поодаль от дороги и напоминал о своем
существовании проезжим вывеской, висевшей на толстом суку вяза на
противоположной стороне дороги.
мимо и заметив на дереве вывеску, иной раз говорили, что на картинах им
намозолили глаза лесные трактиры, но им еще не доводилось видеть в натуре
такой живописной вывески. Как раз у этого вяза стояла повозка, в которую
забрался Габриэль Оук, когда впервые попал в Уэзербери, но в темноте он не
приметил ни вывески, ни постоялого двора.
завсегдатаи твердо усвоили целый ряд правил, а именно:
вывеска, и живо остановил лошадь, решив осуществить давно уже созревшее
намерение. Мужество истощилось у него до последней капли. Поставив лошадь
головой вплотную к зеленому холмику, он вошел в трактир опрокинуть кружку
эля.
ниже коридора, в свою очередь находившегося ступенькой ниже большой дороги.
И что же узрел Джозеф, к своей несказанной радости? Два медно-красных диска
- физиономии мистера Джана Коггена и мистера Марка Кларка. Почтенные
обладатели самых вместительных глоток во всей округе сидели нос к носу за
круглым трехногим столиком, который был обнесен железной закраиной, дабы
случайно не сбросили на пол кружки и стаканы. Приятели напоминали заходящее
солнце и поднимающуюся над горизонтом полную луну, умильно взирающие друг на
друга.
вид, Джозеф, не делает чести харчам твоей хозяйки.
Джозеф, невольно вздрагивая и выражая на лице покорность судьбе. - И по
правде сказать, мне стало не по себе. Ей-богу, я даже позабыл вкус колбасы и
запах эля, только рано поутру глотнул самую малость.
с перехватом, полный на три четверти-
наконец проговорил, опуская жбан на стол:
ведь подумать только, какое печальное дело мне препоручили!
что он так усвоил эту затасканную истину, что слова сами собой сорвались у
него с языка; подняв кружку, Когген медленно откинул голову назад и в
предвкушении блаженства зажмурил глаза, чтобы его не отвлекали окружающие
предметы.
пропустить с вами еще кружку. Но люди могут потерять ко мне доверие, ежели
увидят меня здесь.
Флинт Эрик
Корнев Павел
Гюго Виктор
Орлов Алекс
Березин Федор
Афанасьев Роман