Чтение 61–й страницы книги ~Где ты, маленький "Птиль"~

подлодке, да?
-- Он самый и есть, -- сказал Митар.
-- Потрясающе! -- сказал я. -- Уль Рест, тогда вам прямая дорога к
повстанцам, если уж капитан Рольт ваш друг...
-- У нас с ним оказались разные представления о чести военного офицера,
-- сказал Рест задумчиво.
-- Разные представления? -- спросил я. -- Не знаю, не уверен. Рест так
же задумчиво посмотрел на меня, думая, вероятно, совсем о другом, потом
сказал:
-- Что же с вами-то делать, вызвать сюда машину?
-- И что?
-- И в город. Риск? Все же меньший, чем если мы пойдем в бой. Не
оставлять же вас в лесу. Головоломка какая-то!
-- А там-то как, в городе? -- спросил я. -- Где я буду?
-- В наших укрытиях. В казармах. Где же еще?
-- А как я найду отца?
-- А как бы вы нашли его, доберись вы до города сам? Мне оставалось
только вздохнуть. Не мог же я сказать, где бы я стал его искать.
-- Может, он в нашем бывшем доме. Дом вряд ли тронут.
-- Да, конечно. Вы -- гости, -- сказал Митар, -- но... а,Урк...
-- Вот вы говорите а,Урк, а,Урк, -- сказал я. -- А кто он такой,
собственно? Откуда вы его знаете?
-- Ну-у, он известный в Политории кулачный боец.
-- Да, -- сказал я, -- но говорите-то вы о нем не как о кулачном бойце.
Он был в отряде повстанцев, бежал оттуда, он сам рассказал это мне. Он там
был в плену, хотя он и не чиновник квистории, не военный. Кто он такой
вообще?
-- Как вам сказать... он -- работник тайной службы квистории, что-то
вроде этого, -- сказал Митар.
-- И исполнял приказ квистории? -- спросил я. -- Я имею в виду не его
побег, а то, что "прихватил" и меня? Нам что, угрожали моро или повстанцы
рядом? Смешно.
Рест и Митар были явно смущены. Пикнула "машинка" Реста.
-- Уль Рест, -- услышал я. -- Центр сообщает...
-- Что именно? -- спросил Рест.
-- Что скорее всего по ситуации наш отряд сегодня уже будет не нужен.
Время позднее.
-- Понял, -- сказал Рест. -- Скоро будем. Приготовьте одежду среднего
размера. С нами землянин.
-- Я вас понял. Все будет выполнено.
Через пару сотен метров из-за деревьев вышел солдат и отдал Ресту и
Ми-тару честь -- прямая рука, резко выкинутая в сторону, параллельно земле.
Честное слово, при внешней несхожести это напомнило мне жест фашистов.
Поглядев влево и вправо, я увидел и других солдат, с равными промежутками
стоящих в лесу по некоей кривой, вероятно, они окружали лагерь отряда в роли
часовых. На секунду у меня замерло сердце -- я подумал о моро, о Митаре и
Ресте было такое ощущение, что шаг, другой -- и они сами уйдут к повстанцам
(и вовсе не от страха поражения), но, появись моро, и Рест, и Митар стали бы
сражаться и погибли бы, а мне не хотелось, чтобы они погибли.
Конечно, тот, кто связался с Рестом, рассказал отряду, что за "птицу"
ведут их офицеры. Рест всех "успокоил", сказал, что ночь я провел в лесу на
дереве, немало прошел, выбился из сил, так что вопросы ко мне потом. Лагерь
отряда ничем особенным не отличался: двухскатные защитного цвета навесы и
гамаки. Работало несколько печек -- готовился ужин. Я переоделся,
обтеревшись полотенцем, повесил сушиться рубашку, куртку, брюки и достал, к
общему восторгу, рыбу. Когда я показал снасть, которой я ловил, все ошалели
от моей сообразительности. Рыбу зажарили, а я пока сидел на куске бревна,
прислонившись спиной к дереву, и, кажется, какое-то время ни о чем не думал.
Часовые молчали, начало темнеть, чуть тише и реже стали выстрелы и взрывы в
Тарнфиле: надвигалась ночь. Ночь в гамачке, как когда-то -- сон днем летом
на даче, на Земле, не так ли, Митя Рыжкнн, ученик-школьничек, а? Да-а, до
этого восьмого класса надо еще дожить: выжить и долететь до мамы. Худо мне
было на душе: отец не знал, что со мной, жив ли я, а я боялся выдать себя и
кого-то еще, если наладить коммуникатор.
"Бежать сегодня же ночью, вот что!" -- решил я.
Когда совсем стемнело, я встал, пошатываясь, и всем стало ясно, что мне
не до разговоров. Позже Рест показал мне мой гамак рядом с собой и Митаром
я отозвал его в сторону и, решившись, сказал, что очень беспокоюсь за отца,
где он и что с ним, и не посмотрит ли Рест мой коммуникатор, что-то с ним
неладно.
-- Обещаю вам, уль Рест, -- сказал я, -- что если налажу связь, я
просто скажу, что жив-здоров и у кого я, но не скажу, где.
-- Я вам верю, -- сказал Рест, беря мой коммуникатор.
Рест вскрыл коммуникатор, внимательно осмотрел его, потом, сказав
"контакты подсырели", протер их тряпочкой, помахал над печкой и наконец
включил: эфир стал куда более чистым. Рест поставил на место защитную
крышку, отключил коммуникатор и после моего "спасибо" тактично ушел. Сам я
пошел куда-то вбок, пока хватало света неярких ламп возле печек, потом
сделал шагов двадцать в темноту и встал за дерево. Долго я вызывал отца,
было очевидно, что аппарат работает, но папа молчал. Молчал и Рольт. Я
набрал номер Ир-фа и... поджилочки мои затряслись от радости: он мне
ответил. Слышно его было плохо.
-- Охотник, миленький, -- зашептал я. -- Вы меня слышите?
-- О, хвала небу, -- прошептал он. -- Это ты, рыбак?
-- Я под городом, рядом, но не могу сказать, где.
-- Я тоже недалеко. Ночью буду в городе.
-- А где отец, папа где? -- зашептал я.
-- Успокойся, он или на севере, или уже летит оттуда.
-- Сделайте так, чтобы он знал: я жив и рядом.
-- Конечно, сделаю. Ты не ранен?
-- Не! А папу поймайте вызовом в полете.
-- Если будет возможность. Не волнуйся.
-- Я не могу сказать, где я, -- зашептал я. -- Долг чести. Но если я
окажусь в городе, как мне быть?
-- Латор, -- шепнул он.
-- Он жив?
-- Да, хвала небу. Тебе нужна помощь? Не скромничай!.
-- Нет. Пока нет. Лучше не надо. Как я рад...
Не люблю я эти расхожие выражения типа "камень свалился с души", но,
честное слово, со мной произошло именно это, я даже как-то обмяк, всякое
напряжение снялось хотя я и отдавал себе отчет в том, что мои проблемы
далеко не разрешены, но копаться в них не следует, потому что достаточно
выделить одну: как мне покинуть отряд Реста и Митара?
Прежде чем вернуться к гамаку, я внимательно огляделся в темноте. От
лагеря шел слабый неяркий свет, вероятно, никто еще не спал. Я вгляделся в
лес, став спиной к лагерю, и увидел наконец на равном расстоянии друг от
друга шесть слабо светящихся точек. Свет этих шести точек был направлен в
землю, и я догадался, что это шестеро ближних ко мне часовых. Каждый из них
не видел другого, видел лишь слабый свет луча фонаря, направленного вниз.
Свет горит -- значит, все в порядке: сосед жив. Прочесывать же лучом фонаря
расстояние влево и вправо от себя каждый из них не мог: окажись рядом враг,
он бы сразу понял, что это охрана, часовые.
-- Ну что? -- спросил меня Рест, когда я вернулся.
-- Старался, но все зря, -- сказал я. -- К отцу я пробиться не сумел.
Не знаю, где он. И к улю Орику тоже. Либо он где-то далеко, очень, либо вы
ошибаетесь, и он действительно заложник.
-- Дождемся утра, -- сказал Митар. -- Если нас не бросят в бой, вызовем
для вас машину. Если же бросят, резоннее оставить вас в лесу, а потом
попытаться забрать.
"Это было бы отлично, -- подумал я. -- Остаться одному".
-- А не пора ли нам спать? -- сказал Митар. Это был скорее приказ,
который он тут же произнес громче, давая тем самым приказ и всем бойцам.
Было отключено общее слабое освещение, и каждый стал укладываться в гамак,
осторожно светя себе фонариком. Под двухскатным легким пологом помещалось
четыре гамака, под пологом офицеров, Реста и Митара, было лишь два, для них,
но мой, третий, поместился рядом с ними легко. Пистолет я давно уже спрятал
в карман брюк, а ремешки коммуникатора и "плеера" застегнул на спине так,
чтобы аппаратики не болтались. Мне был выделен гамак посередине между Рестом
и Митаром, и я, демонстративно поставив свой рюкзак между собой и Рестом,
улегся в гамак. Пора было спать. Если же говорить обо мне, -- то мучительно
не спать. И при этом я чувствовал, что меня так и клонит в сон.
-- Как я слышал, -- сказал мне тихо Рест, -- на вашей Земле с войной
покончено?
-- Да. Скопилось столько и такого оружия, что, начнись война, Земли бы
просто не стало, ни одного живого существа.
-- Как бы ваша война убила самое себя? -- сказал Рест.
-- Что-то в этом роде, -- сказал я.
-- Это хорошо, -- сказал Рест, -- но мы поступили мудрее: уже очень
давно мы, осознав свои возможности и возможности структур вещества, вообще
отказались от сверхмощного оружия. Более того, Политория столь мала и мы так
дорожим ее воздухом, а потому и лесами, что война в лесах запрещена обычными
бомбами.
-- Это так мудро, -- сказал я, -- что непонятно, почему Политория
вообще не отказалась от любых войн и, простите, всякого рабства.
-- Таков был порядок вещей, -- чуть сухо сказал Рест. -- Когда я
молодым вступил в армию и не мог изменить этого порядка, я решил, по крайней
мере, не столько поддерживать его, сколько посильно бороться с еще большим
беспорядком, если он возникает.
У меня не было сил и права возражать ему, я лишь сказал:
-- И все же вы больше похожи на повстанца, чем на человека квистории.