крови - налетел спортивного вида парень, опрокинул, подхватил, уволок,
сказав, что только он и знает, где находится "папина" экспедиция, и что
только он может доставить дочку к папе.
уцелившись узким, обкатным носом в северные распахнутые дали, застучал
громче, взвихрил кудрявый дымок над трубой, круто взбурлил за кормою воду,
откинул ее свитым бугром и покатился на круто выгнутый озор реки, где
качались, мерцали в солнцебое две меж собою не соединяющиеся полоски земли.
дальше, не качался, а белосахарным кубиком намокал снизу, опускался в воду,
пока наконец совсем в ней не растворился.
гнус. Пожили недели две в беленькой мастерской, читали книжки, говорили и
наговориться не могли, шлялись белыми ночами по окрестностям, держась за
руки, читали стихи, пели песни, ловили закидушками рыбу. Но вернулась из
"отпуска" библиотекарша Людочка и спугнула парочку. Нервными, красивыми
руками ошаривая себя, обескровленная, синенькая, будто медуничка, стояла
Людочка, спиной опершись о косяк мастерской. Пряча опустошенность за
презрительностью, морща усохшие губы, она озрела валяющуюся с книгой, прямо
в брючках, на постели девушку, буркнула с усталой усмешкой: "Еще одна
романтическая читательница прибыла!" - постояла еще с минуту и, ничего
больше не сказав, удалилась, оставив гостью встревоженной и озадаченной.
кривился: "А-а, не стоит разговора - вонючка!" Но все же, натиска Эли не
выдержав, пооткровенничал: "Ходила тут, навязывалась, да всюду нос начала
совать, даже в дневники. Баба!"
"Профессор Близняк" в светлую страну с незаходящим летним солнцем. У них
была отдельная каюта, они обедали в ресторане, вечером танцевали на палубе и
никуда не торопились. Теплоход свозил их в Дудинку и повернул обратно. Они
высадились в Игарке - Эля читала об этом городе статейки в газетах, хотела
его посмотреть, и летами бойкий, взбудораженный навигацией заполярный
городишко понравился Эле. Везде в ту пору было им хорошо, вольно.
Курейки, переправились на другую сторону Енисея, узнали, что из-за
мелководья катера вверх по Курейке не ходят. На лодке их везти никто не
соглашался - рыбаки с ночи на ночь ожидали ход чира, а бывает он в устье
Курейки коротким, рыба сбивается тут в косяки, и если ее не взять скорой
порой, значит, план не вытянешь. И еще рыбаки сказали, что вроде бы никакой
экспедиции нынче на Курейке не было, шлялся по тайге всякий народ с
рюкзаками и посейчас еще который шляется, но на экспедицию непохоже.
доселе душевном подъеме, все для него вдруг подернулось радужным светом,
нигде и ни в чем не чудилось преград, хмель бродил в голове, тело требовало
ходу, работы, риска. Он черкнул красным карандашом линию на карте, прямо от
Енисея на приток Курейки Эндэ, и, щелкнув по носу очарованную спутницу,
воскликнул:
Эндэ на голову твоему многоумному папе! Ты видела в кино белые горы? Отныне
ты их будешь видеть наяву и не заметишь, как войдешь в дивную сказку...
тайге одному - совсем не то, что вдвоем, да еще с девушкой, да еще с
городской, которая хаживала в горы возле курортной Ялты и прогуливалась
воскресными днями по опрятному, сплошь огороженному Подмосковью. На втором
переходе, во время обеденного привала, посмотрев на подсекшееся лицо
присмиревшей, даже перепуганной спутницы, Герцев подумал: не вернуться ли?
Но он не умел отступать, уступать, поворачивать, и Эндэ на карте - вот она,
рукой подать. За два перехода до Эндэ пришлось стать - Эля подбила
непривычные к сапогам ноги. Мозоли заживали на молодом теле быстро, однако
половина недели потерялась.
листом, закраснела брусникой, сладкими, будто в варенье, сделались голубика
и черника, дичи не переесть, рыбы в речках не переловить.
ветрами тайге, пятилось к Енисею под напором все ближе подступающих гор. В
легком светозарном платье, осыпанном спелыми ягодами, не шагало, а желтым,
выветренным листом летело это краткое приполярное лето дальше и дальше,
свертывая в трубку расшивной ковер, оставляя сзади хмарь, сбитых с места
птиц, безголосые леса, темные туши зародов средь седой от иньев отавы.
Светлая льдинка дня обтаивала по краям, самое уже донышко его несмело
подсвечивало перегорелым пеплом лета.
шагалось легко, дышалось радостно, Эля втягивалась в походную жизнь, крепла
мускулами и больше не сбивала ноги - их, оказывается, в тайге надо беречь не
меньше глаза. Все тут, как выяснилось, необходимо беречь: продукты, обувь,
одежду, себя.
щелкнул по носу Элю:
таежных щец и ушастаешь в Москву, в свой Литинститут, сочинять стишки и
пиесы и, может, втиснешь куда картинки, виденные здесь, опишешь скитальца
нетронутых дебрей.
Эндэ, переговаривались беззаботно. На первом же оголившемся шивере разбило о
камни плот, на скорую руку связанный таловыми прутьями. Подмочились
продукты, имущество, ну и сами пловцы набродились до ломоты в суставах,
спасая пожитки. Речки, текущие по вечной мерзлоте, круглый год ледяные, а
снеговая вода пронзает тело до костей, грозит тяжелой простудой, особенно
людям, непривычным к холоду и кочевью. Эля простудилась, и Герцев сразу
понял - тяжело. Он натирал ее спиртом, привязывал к спине каленую соль,
накладывал горчицу, но спутница задыхалась, не могла идти, слабела,
истаивала на глазах. Горячую, со стоном дышащую, тащил Гога на волокуше
девушку встречь "папиной экспедиции", да не было никаких ее признаков.
Встречались лишь первобытные стоянки диких туристов, погасшие костры
браконьеров, коих вертолетами забрасывают на необитаемые речки, снабжают
солью, тарой, продуктами дельцы из авиаотрядов, лесоохранщики и все, у кого
есть под рукой летающий транспорт. Лето-летенское бичи, романтики и всякого
рода бродяги тащат из безнадзорных вод тайменя, ленка, хариуса. Случалось, и
Герцев подрабатывал этаким нехитрым способом.
погоду. Снова плот, снова волокуши и - о, счастье! - накопец-то охотничья
избушка. Пересидеть, подлечить больную, тем временем, глядишь, и
эпидемиологическая экспедиция подтянется.
выяснить планы полевых работ, намеченных на нынешнее лето в туруханской и
эвенкийской тайге, им стало бы известно, что эпидемиологическая экспедиция
оставлена еще на сезон на Нижней Тунгуске. К началу августа вела она работы
в районе речки Ейки - притоке Тунгуски, и в конце сезона должна соединиться
с экспедицией, двигающейся из Иркутской области. Изменения были связаны с
тем, что на Восточных Саянах планировалась стройка новой железной дороги.
Возникла срочная надобность в ускорении исследований эпидемиологов именно в
этих районах задолго до прихода строителей.
таежным правилом - всякую новость запоминать. Привыкший жить для себя и
отвечать только за себя, он теперь делал ошибку за ошибкой. Почти наверняка
уже зная, что "папиной" экспедиции нет на Эндэ, он все же прошвырнулся до
устья речки, оставив больную в зимовье, надеясь наткнуться на какой-нибудь
народ, хотя по опыту должен был ведать - к этой поре северная тайга пустеет,
преддверие зимы выгоняет из нее всякий люд, кроме охотников-промысловиков,
но охотникам начинать зверовство рановато - межсезонье.
себе, если он один. Эля зажалась в углу, не топила печь, однажды столкнула
термос с кипятком на пол, но почудилось ей - столкнул его седой старик, тихо
вползший в избушку через дверную щель. Эля парализованно наблюдала, как
старичок бесплотно плавает по зимовью, колышет бородой, шарит, щекочет ее,
залепляет волосами рот - дышать нечем. Сплющенная ужасом, Эля звала Гогу, а
старик все щекотал, ластился, лип...
ввалился в избушку - Эли на нарах не нашел. Она без памяти лежала под нарами
на изопрелом, плесенном полу, с сорванными ногтями - кого-то, видать,
отталкивала от себя, от кого-то отбиваясь, пряталась. Выхватив спутницу
из-под нар, он опустил ее на сбитую постель, влил глоток спирта в чуть
теплый рот. Девушка открыла плывущие в жару глаза, шевельнув губами:
"Господи!" - припала к нему, и Герцев понял, догадался: больная решила, что
он ее бросил.
потолку, ящик патронов под столом, за избушкой в землю вкопана канистра с
керосином, на вышке зимовья пила, топоры, гвозди, всякое охотничье
снаряжение, нержавелое, ухоженное, по всем видам недавно заброшенное. У
охотника или у охотников должна быть рация - они вызовут вертолет. Пока же
греть, лечить, спасать больную. Но ей день ото дня становилось хуже и хуже.
Лекарств нет. Что были, а были они больше на забаву, чем на лечение,
кончились, вся надежда на лес, на тепло, на ягоды, на травы, хвойные
припарки. Ягоды вокруг избушки Герцев выбрал, кедровые шишки оббил, сушняк
свалил, птицу выбил, рыбу в устье тальца выловил, а с верховьев речек она
еще не покатилась. Надо было отдаляться от избушки, чтоб набрать ягод,
набить ореха, добыть пропитание. Но Эля его никуда не отпускала, и он взялся