и слабое рядом с его широкой и твердой грудью, но странно хорошо
гармонировавшее с нею. Невольно, чувствуя восторженное обожание к ее красоте
и как бы преклоняясь перед нею, Санин наклонился и тихо поцеловал тонкую
сухую материю, сквозь которую просвечивало и теплело свежее тело. Карсавина
вздрогнула, но не отстранялась. Он побеждал ее своей силой и смелостью, она
его - своей нежностью и красотой, и оба боялись друг друга. Санин хотел
сказать ей много нежных успокаивающих слов, но ему показалось, что при
первом звуке его голоса Карсавина встанет и уйдет, и он молчал. Девушка
слышала напряженный звук его дыхания.
стыда. - Неужели опять... Я вырвусь, уйду!.."
выговорившего непривычное имя, был нежен и странен.
его блестящие глаза, с восторгом и боязнью смотревшие на нее так близко, что
она испугалась. Испугалась и в то же время инстинктивно почувствовала, что
он вовсе не страшен, что теперь он больше боится ее, чем она его. Что-то
похожее на лукавое девичье любопытство шевельнулось в уголке се души, и
вдруг ей стало легче и не стыдно, что она сидит на его коленях.
и мне не надо было приходить... но я не мог оставить вас так!.. Мне так
хочется, чтобы вы меня поняли... и не чувствовали ко мне отвращения и
ненависти!.. Что я должен был сделать? Был такой момент, когда я
почувствовал, что между нами что-то исчезло, и что, если я пропущу, этот
момент в моей жизни никогда не повторится... вы пройдете мимо и никогда я не
переживу того наслаждения и счастья, которое могу пережить... Вы такая
красавица, такая молодая...
и вздрагивали ресницы.
огромном счастье, которое она дала ему, о том, что эта ночь останется
навсегда в его жизни, как сказка. И по голосу его было слышно, что он
страдает от невозможности что-то передать ей такое, отчего прошла бы грусть,
налетела бы веселая волна, стала бы она веселой, что-то давшей, что-то
взявшей у жизни.
страдания оттого только, что жизнь наша устроена безобразно, что люди сами
назначили плату за свое же собственное счастье... А если бы мы жили иначе,
эта ночь осталась бы в памяти нас обоих как одно из самых ценных, интересных
и прекрасных переживаний, которыми только и дорога жизнь!..
себя самой, улыбнулась лукаво.
стало легко и светло в душе от ее улыбки, на мгновенье возродившей прежнюю
веселую и смелую девушку. Но это была вспышка, которая быстро угасла.
разорванных и грязных клочьев из сплетен, насмешек, горя и стыда, доходящего
до позора. Замерещились все знакомые лица, и все были глумливы и брезгливы,
заскакали вокруг какие-то безобразные образы, и черный страх покрыл ее душу,
возбуждая ненависть.
выражением, точно мстя ему за свою улыбку, выговорила Карсавина и,
оттолкнувшись от его груди, встала.
никакими словами нельзя утешить ее в том, что явно угрожало ей страданием,
позором и нищетой. Она была права в своем гневе и скорби, и не в его силах
было мгновенно переделать весь мир, чтобы снять с ее женских плеч ту
страшную липкую тяжесть, которая упала на нее безвинно, за радость и
счастье, данные ему ее молодой красотой. На мгновенье родилась в нем мысль
предложить ей свое имя и свою помощь, но что-то удержало его.
Почувствовалось, что это слишком мелко и не то нужно.
короной прекрасных волос, и о чем-то думала, глубокой, не девичьей складкой
прорезав свой белый лоб.
быть, от этого вы и страдаете больше всего?
руки.
сознание своей вины перед тем, кого он вспомнил, и беспомощное отчаяние.
и непосильный вопрос, в котором, казалось ей, сосредоточился весь ужас и вся
разгадка того, что произошло.
люблю его так, что сердце рвется... при мысли о том, что я не буду для него
такой чистой и единственной, как была, все меркнет, как перед смертью, а
между тем вчера меня толкнуло к этому человеку..."
страшном наслаждении, в котором страдание сливалось с желанием еще большей,
еще глубшей близости и минутами хотелось быть замученной до смерти. Потом
было светлое и тихое воспоминание о какой-то певучей и невыразимо близкой
нежности, и это последнее воспоминание смягчило сердце.
тварь!"
прекрасному телу, которое в ней оказалось сильнее и требовательнее разума,
любви и самого сознания.
потеряет сознание, умрет. Но он упал, обессилев, и осталась только
безнадежная тихая печаль.
дадите любимому человеку, какое дали мне... и больше, во много раз больше...
А я не желал вам ничего, кроме самого хорошего, самого нежного и всегда буду
помнить вас такою, какою вы были вчера. Прощайте... а если я понадоблюсь вам
зачем-нибудь - позовите... я бы отдал вам жизнь, если бы мог!
все показалось вовсе не таким ужасным и трудным. С минуту они смотрели прямо
в глаза друг другу, и в это время что-то хорошее вышло из самой глубины их
сердец и соединилось, точно они стали вдруг родными и близкими и узнали
что-то, о чем не надо знать больше никому и что навсегда останется в душах
теплым и ярким воспоминанием.
как-то так, что они поцеловались просто и тепло, как брат и сестра.
и грустно смотрела вслед. Потом тихо пошла в сад и легла на траву, заложив
руки под голову.
глаза, без мысли и чувств, Карсавина замерла. Что-то совершалось в ней, и
казалось, что совершится оно само, и снова встанет и пойдет к жизни
по-прежнему веселая, молодая и смелая женщина, перед которой жизнь раскроет
самое счастливое и роскошное, что есть в ней.
подходила к ее голове, неся новый ужас и стыд, но Карсавина торопливо
говорила себе:
XLI
вкусом во рту и с тонкой сверлящей болью в висках. Сначала он ничего не мог
вспомнить, кроме крика, звона стекла, бледных огней и странного для пьяных
одуревших глаз ясного и прозрачного света утра. Потом припомнил, как Шафров
и Петр Ильич, - пошатываясь и бормоча хрюкающие звуки, ушли в номер спать, а
он и страшно бледный от выпитой водки, но твердый, как всегда, Иванов еще
долго оставались на балконе, не обращая внимания на солнечное утро, голубое
вверху и зеленое внизу - на лугах и сверкающей белым золотом реке.
он, никуда не годятся; что они не смеют взять от жизни то, что им
принадлежит, и что самое лучшее им погибнуть без следа и семени. Он с
непонятной злорадностью повторял фразу Петра Ильича: "Таких людей я
остерегаюсь называть людьми" и дико смеялся, точно топил Юрия. А Юрий
почему-то не обижался и слушал, возражая только на обвинение в скудости
переживаний, говоря, что, напротив, именно у таких людей жизнь особенно
тонка и сложна, но что, правда, им лучше погибнуть. И Юрию было нестерпимо
грустно, хотелось плакать и каяться. Он со стыдом припомнил, что как будто
пытался каяться и все ходил вокруг и около эпизода с Карсавиной, чуть-чуть
не бросив эту чистую, милую девушку под ноги торжествующему грубому
человеку. Но Иванов был так пьян, что, кажется, ничего не заметил, и Юрию
ужасно хотелось теперь верить, что это - так.
Стало необычайно пусто, и Юрий остался совершенно один. Зрение его было
сужено пьяным туманом, и перед ним качалась только грязная, залитая
скатерть, хвостики обгрызанной редиски и стаканы с окурками и сгустками
пива. Юрий сидел, опустив голову, качался и чувствовал себя человеком,
Земляной Андрей
Пехов Алексей
Гюго Виктор
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Шилова Юлия