Чтение 61–й страницы книги ~Смерть в Киеве~

душком, вот и сложил его, чтобы "пропарить".

Закончить работу медведю помешал Кучум. С собакой бы он, конечно,
справился, но появился человек, и ему пришлось быстро убраться.

За озером по бору выходим на последний перевал. Даем отдохнуть оленям.
Видимость хорошая.

Нагорье как-то неожиданно, почти внезапно, сменяет горы. Становой
остается позади, обрывается бесцветной стеною, виснет зубчатыми глыбами над
пропастями -- все это не стертые временем следы великих геологических
катастроф. Трудно представить то далекое время, когда эти горы громоздились
друг над другом и в каменном скрежете, в извержениях кипящей лавы менялось
лицо земли. Так и осталась до последних дней ее поверхность искаженною
творческими муками.

Прощай, Становой! Горы, долго терзавшие наше любопытство и принесшие
много неприятностей, вдруг стали так дороги!.. Мы рады этому чувству и той
грусти, что охватила нас в минуты расставания. Вернемся ли еще когда-нибудь
к тебе? Ощутим ли еще раз твое величие, твое холодное дыхание?

А впереди Алданское нагорье -- плоская земля, словно оспой, изъеденная
болотами да зыбунами, вся в латках, старая, уставшая, не политая слезой, не
топтанная человеком. Живет она без памятников и легенд, пленница стужи.

Сразу за перевалом начинаются исконные земли нагорья. Тропа вьется по
густому стланику, уводит караван влево. Мы теряем из виду горы, с тревогой
погружаемся в эти загадочные заросли, заполонившие, как океан, огромное,
непосильное для взгляда пространство. На пологих увалах везде выступают
камни, бесцветные от старости, источенные веками, наполовину уже погруженные
в могилу. В ложках топи, обманчиво прикрытые чудеснейшим ковровым рисунком
из мха. Но только соблазнись, шагни на этот ковер, и тебя засосет
разжиженная глина, притаившаяся за растительным покровом. Олени боятся
топей, останавливаются, и тогда крик погонщика разрывает дремотный покой
низины.

Солнце, позолотив нижний край туч, нависших над нагорьем, опускается в
неизмеримую глубину. Тайга погружается в спокойное ожидание ночи. Встречный
ветер резок и холоден, как ключевая вода. Где-то близко, за последним
холмом, слышатся гулкие всплески волн и тревожный крик чайки.

Проводник сворачивает с тропы влево, ведет караван на крик. Еще
небольшой спуск вдоль топкого ручья, и мы видим сквозь ветви последней
лиственницы озеро, утонувшее в темной синеве. Это Большое Токо.

Оно как-то сразу открывается нашему взору и в сумерках кажется
необозримой равниной.

Ветер гонит тяжелые волны, окаймляет берег белой пеной, падает на
стланики. Далеко гудит прибой. Чувствуется, что на этом безлюдном озере
ночами властвует буря и теперь приходит ее час.

Крик чайки вырывается из грохота и воя волн. Птица бьется с бурей.
Скашивая то левое, то правое крыло, она бросается в воду, пропадает в
ухабах, взлетает на высокие гребни и, наконец, исчезает в брызгах. Но из
тьмы еще долго несется ее скорбная жалоба. И этот крик, теряющийся в
пустынном пространстве, пронизывает душу болью одиночества.

Тучи поглотили остатки света, нависают над озером чернотой. Озеро гудит
ровно, победно. Влажный ветер клонит к земле густые стланики. Караван
столпился на небольшой прибрежной поляне. Мы с трудом поставили палатку,
сварили ужин и уснули, убаюканные бурей.

К утру погода стихла. Вдали, в светлом пару, тают вершины Станового.
Золотистые линии хребта едва различимы в лучах солнца. Ближе к нам, и дальше
на север, в прохладной свежести утра лежит озеро. Оно еще дремлет, прикрытое
туманом, словно упавшим парусом. Легкий, еле уловимый бриз качает его своим
холодным дыханием. И опять слышится крик одинокой чайки. И кажется, будто
она одна живет в этом холодном крае и с безнадежной тоскою зовет подругу. Ей
никто не отвечает, и крик уплывает в туман.

Мы свернули лагерь, пошли дальше на север. Все вокруг дышит вольной
свежестью озера. Голубизна вонзается в чащу узкими заливчиками, оживляя
своим присутствием окрестности. На озере штиль, и оно лежит перед нами
огромной выпуклой линзой, площадью более ста квадратных километров. Вода в
нем прозрачная. Берег усыпан мелкой, промытой прибоями галькой, притоптан
следами хищников.

Напрасно я искал что-то запоминающееся в пейзаже озера. Здесь нет
тенистых берегов, нависающих утесов, загадочных бухт, и ветер напрасно ищет
паруса. Все тут пустынно и бедно. Обливают ли озеро солнечные лучи, прикрыто
ли оно густым туманом, или завалено отраженными облаками -- во всех этих
уборах оно одинаково скучно, печально.

Уже близко узкий край озера. Но берега не сходятся, образуют щель. Вода
тайком сползает к ней по галечному дну. Тут она настолько прозрачна, что
кажется -- нет ее совсем. Но вот у края слива, наткнувшись на каменную
гряду, вода обнаруживается вся сразу, взлетает над ней тяжелым валом и,
гремя, падает на валуны, дробится, сверкает каскадами снежной пыли" Поток
несется дальше с головокружительной быстротою, оставляя позади забрызганные
пеной берега и клубы пара над грядой. Это Мулам -- большая река, берущая
свое начало из озера.

Мы покидаем Токо, застывшее в полуденном покое. Еще раз склоняем свои
головы перед величественным Становым, хорошо видимым за озерной синевой, --
в знак нашей дружбы, нашего восхищения, и скрываемся за стлаником.

От озера идет торная тропа вдоль Мулама, но не берегом, а по залесенной
возвышенности, в непосредственной близости от реки, прокладывающей себе путь
в глубь Алданского нагорья.

Тайга вдруг обрывается высокой стеной лиственниц. За ней, на обрывистом
берегу седовласого Мулама, показываются палатки -- одинокое становище
геодезистов. Это тут, в глуши лесов, так далеко от населенных мест,
обосновался лагерем начальник партии Владимир Сипотенко.

Нас заметили, и все жители становища высыпали навстречу.

-- Что-то вы не особенно рады нашему появлению? Мы долго не задержимся,
дня два -- и уйдем на Маю, -- говорю я, пожимая руку Владимиру Афанасьевичу.

-- Ну, как не рады! Давно ждем. Без людей тут совсем одичали,
обрадуешься не только человеку, но и черту! А с Маей не спешите. Вас со
вчерашнего дня ищет штаб, все наши радиостанции день и ночь дежурят, --
ответил Владимир Афанасьевич.

-- Зачем это я им так срочно понадобился? По уговору мы должны
появляться в эфире по четным числам, значит -- сегодня.

-- Вызывают вас в штаб.

-- Что случилось?

-- Нам не известно. Штаб, как обычно в таких случаях, не балует нас
подробностями... Что же мы стоим, давайте устраиваться. Эй вы, ребята,
разжигайте костер, тащите из садка тайменя, готовьте ужин.

-- Когда связь?

-- Через полчаса.

-- Вызывайте Плоткина.

Пока развьючивали оленей, ставили палатку, пришло время связи. На душе
неспокойно. Неужели беда?

В палатке горит свеча. В тишине четко отдаются торопливые удары ключа.
У всех на лицах ожидание.

-- Плоткин у микрофона, -- слышится знакомый голос.

-- Здравствуйте, Рафаил Маркович. Мы только что пришли к Сипотенко. Что
у вас случилось?

-- Вчера из Министерства госконтроля прибыли два ревизора, просят вас в
штаб.

-- Ну, это легче. Надо было им приехать на месяц позже, мы бы закончили
обследование Маи, а теперь придется отложить эту работу на неопределенное
время, -- не без досады говорю я.

-- Завтра вышлю за вами самолет, сообщите погоду. Уже ночь. Тайга не
спит, затаилась в своих думах. Долго сидим у костра.

-- А как же теперь с Маей? -- спрашивает Трофим. -- Василий и Улукиткан
будут ждать.

-- Сейчас трудно решить. Пусть все останется так, как задумано. Ты с
Кучумом пока поживешь здесь, а я должен лететь.

Вдруг подумалось: неужели придется кого-то посылать на Маю? И при
мысли, что мы не попадем туда, что кому-то другому достанется счастье
первому проплыть но ней, становится не по себе.

Мы с Владимиром Афанасьевичем на всю ночь забираемся ко мне в полог:
никто не предполагал, что мое посещение продлится всего лишь полсуток. А у
начальника партии накопилось много технических и хозяйственных вопросов,
требующих неотложного решения. Да и мне необходимо просмотреть законченный
полевой материал, уточнить план на будущее. Но решать все вопросы так сразу,
за один присест, невозможно.

...Слабый рассвет уже сочится сквозь ситцевую стену полога. Из
поредевшей тьмы встает знакомая тайга.

-- Пора, Владимир Афанасьевич, кончать, а то, чего доброго, еще
поссоримся. Я увижусь с Хетагуровым, с Плоткиным и по всем неразрешенным
вопросам договорюсь с ними.

-- Когда же это будет? -- сокрушенно спрашивает он.

-- Дня через два.

-- Если не пришлете дополнительно двоих наблюдателей, план не выполним.

-- Попробуйте не выполнить! Вы же знаете, что экспедиция из-за
длительных пожаров не выполняет план наблюдений. Отстает топография, можем
сорвать выпуск карт. Где же мы возьмем вам дополнительные подразделения?
Думаю, всем руководящим работникам придется через месяц, а то и раньше,
вспомнить былое -- встать за инструменты. Так не лучше ли сейчас уже
подумать, как это сделать. И чем раньше вы выбросите из головы мысль о
помощи со стороны, тем лучше для вас!

-- Но ведь не хватает людей!

-- Знаю, но лишних нет и у нас, а дальше их не будет хватать и вовсе.
Более того, я должен предупредить вас, в случае, если мне не придется в
скором времени вернуться сюда, вы перебросите подразделение Лебедева на
обследование Маи.